Вечером 31 декабря, когда я пришёл к ней с подарком, она всё так же лежала и смотрела наверх. Казалось, она рассматривала то облако, которое полностью почернело. Сев рядом с ней, я улыбнулся и погладил её по волосам. Я пытался быть сильным и держаться ради неё, не показывая слёз, но Соня видела меня насквозь. Она положила свою ладонь на мою и легонько сжала мои пальцы. Я видел по её глазам, что она прекрасно понимает, что её ждёт, но ей не было страшно.

– Ты ведь не забудешь меня? – спросила она тихо. Ей было всего лишь одиннадцать лет, но смотрела она глазами взрослого.

Через кончики её пальцев я чувствовал, как замедляется и затихает стук её сердца. Я хотел прямо сейчас умереть вместо неё.

– Никогда, милая, – еле сдерживая слёзы, ответил я.

Соня улыбнулась мне и, закрывая глаза, выдохнула. Облако над ней испарилось, а сердце остановилось.

Я продолжал сидеть рядом с ней, держа её ладонь и пытаясь осознать произошедшее. Лишь через пару минут я заплакал, уткнувшись лбом в её руку. Я плакал очень долго, тихо умоляя неведомые силы вернуть мою дочь к жизни, но никто мне не отвечал. Я проклинал себя и всех богов.

* * *

Я пустым взглядом прожигал дыру в ножке стола, на которую смотрел на протяжении всего рассказа. Маша не двигалась и, казалось, не дышала во время повествования. Только сейчас, когда история стала известна ей, она неожиданно обняла меня, стараясь как-то поддержать, и я обнял её в ответ.

– Спасибо, – сказал я, кладя голову на её плечо.

Мы просидели так без слов минуты три. Я чувствовал, что мне были необходимы этот разговор и эти объятия.

– Спасибо, – повторил я, отодвигаясь от Маши, и окинул взглядом комнату. – Не самое лучшее время и место для исповеди, наверное.

– В самый раз, – ответила она и поднялась с кровати. Я видел, как её поразила история о моей дочке. – Тот человек, который сбил Соню, поплатился за содеянное?

– Да. Отсиживает своё в тюрьме.

Я встал с кровати и, поправив лямки рюкзака, хотел уже пойти осматривать следующую комнату, но был остановлен Машей.

– Виктор Николаевич, – обратилась она ко мне, – простите за такой вопрос, но… Когда я спросила, есть ли у Вас семья, Вы сказали, что у вас есть дочь. Почему?

– Если она умерла, – ответил я без промедления, – это не значит, что она перестала быть частью моей жизни. Она просто стала жить здесь, – я положил ладонь на своё сердце. – Солнце угасло в этом мире, но оно продолжает светить в моей душе.

5

Пережёвывая мои последние слова, Маша шагала за мной в дальнюю комнату. На двери ножом были вырезаны узоры, которые поначалу казались какими-то нелепыми и неуместными, но, присмотревшись, можно было увидеть, как разные линии соединялись, складываясь в единые элементы.

Я несильно толкнул дверь и оказался в заповедном месте, тишину которого никогда нельзя было нарушать, – библиотеке. Она была маленькой, но очень красивой. Все книжные шкафы так и манили меня, чтобы я подошёл и прошёлся пальцами по корешкам книг, что я и сделал через пару секунд.

– Я бы переехал сюда только ради этой комнаты, – мечтательно вздохнул я и, взглянув в самый конец одного из шкафов, увидел торчащую книгу, которая вот-вот могла упасть.

Заинтересованный ею, я пошёл туда и попытался вернуть её в прежнее положение, чтобы она стояла ровно и в одной линии с другими, но не получилось. Я вытащил книгу и посмотрел на мешающий предмет, лежащий у стенки. То была тоже книга, по размеру меньше моей ладони, и я достал и её. Повернув лицевой стороной к себе, я увидел, что это была Библия.

– Уже погрузились в чтение, Виктор Николаевич? – поинтересовалась Маша, нарушая тишину.

– Не особо, – пробормотал я, ставя первую книгу и рассматривая потрёпанную Библию, а если быть точнее – Новый Завет. Было видно, что его несколько раз поджигали, но, судя по всему, быстро спасали от огня. На некоторых страницах были закладки, и я поочерёдно открывал их и остановился на одной из них. – Ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем.

И снова эта боль. Я зажмурился, кладя ладонь на свою грудь, словно пытаясь так избавиться от разрывающего в ней чувства; на пару секунд мне показалось, что моя грудная клетка сейчас сломается. Маша подхватила меня, чтобы я не ударился спиной о стеллаж, и придержала. Мы оба поняли, в чём причина.

– Одно лишь упоминание сопровождается этим, – невнятно сказал я, стараясь выровнять дыхание. – Что это за место… такое…

Маша снова помогла мне дойти кресла, только уже в этой комнате, и я уселся, глубоко выдыхая. Я решил съесть одну конфетку, чтобы немного успокоиться, и принялся листать странички Завета, но уже молча. Маша, стоя рядом со мной, украдкой посматривала на текст. Я поднял взгляд на неё.

– У Вас появились какие-то мысли, Мария Дмитриевна? – спросил я и увидел улыбку от такого официального обращения.

– Да, но они мрачные и не слишком обнадёживающие.

– В нашей ситуации других и быть не может.

Я закрыл Новый Завет хлопком и, поднявшись с кресла, убрал книжку в боковой карман рюкзака, направляясь к последней комнате, которая принадлежала младшей в семье. Я взялся за ручку и, даже не повернув до конца, понял, что дверь заперта. Взглянув на небрежно установленный замок, я приметил, что его разместили здесь относительно недавно.

– Как тебе идея выломать дверь?

– Виктор Николаевич, если никого нет, кроме нас, это не означает, что можно крушить дома людей.

– Ну хорошо, хорошо. – Я прислонился плечом к стене и посмотрел на Машу. – Какие у тебя есть идеи?

– На улице Вы нашли верёвку. Можно попробовать забраться по ней.

– Как тот вор-любовник?

– Как тот вор-любовник.

Мы без промедлений спустились вниз и, выйдя на улицу через кухню, посмотрели на окно, которое, к несчастью, было закрыто.

– Верёвку мы не закинем, – сказал очевидную вещь я и осмотрелся по сторонам в поисках того, что бы нам могло помочь. Взгляд остановился на железной скамье у входа в сад. – Вон, смотри. Перетащим её сюда, я встану на неё, подниму тебя, и ты, возможно, дотянешься до окна, если очень постараешься.

Я понял по её недоверчивым глазам, что план её не очень радует, и цокнул языком.

– Если бы здесь была лестница, я бы её притащил, – буркнул я.

– Просто это немного небезопасно для меня. Упасть ведь с такой высоты могу.

– А ты не падай.

Мы кинули рюкзаки на землю и сняли куртки, чтобы двигаться было удобнее, после чего перенесли скамейку сюда, прислоняя её спинкой к стене дома. Я забрался на скамейку и, поставив руки в бока, посмотрел на Машу, пытаясь придумать, как легче её поставить к себе на плечи. Она тихо усмехнулась с моего задумчивого взгляда.

– Так, я придумал, – спрыгивая со скамьи, сказал я и, поправив свитер, присел на корточки, но спиной к Маше. – Давай.

– Если всё получится, Вы поставите мне зачёт автоматом? – сразу спросила Маша.

– Возможно. Лезь уже.

Она сначала помедлила, стараясь понять, как лучше будет залезть, и через полминуты у неё получилось. Когда она залезла ко мне на шею, я разогнул колени и, медленно вытянувшись, крепко держа её за ноги (ближе к бёдрам), шагнул на скамейку.

– А теперь… дотянись до подоконника, возьмись и а-а-аккуратно встань на мои плечи, – проговорил я негромко. – Я не уроню тебя.

Я услышал, как Маша выругалась, после чего начала подниматься, хватаясь одной рукой за подоконник и другой опираясь на стену. Я стоял ровно, не шатаясь, придерживая её за ноги, чтобы она не упала. Примерно через минуту ей удалось выполнить мои указания, и она принялась открывать окно. С этой стороны сделать это было трудновато, поэтому Маша сняла со своего ремня ножик и воспользовалась им.

Когда окно поднялось вверх и с характерным щелчком ударились верхние ставни, я спокойно выдохнул.

– Молодец, – похвалил её я. – Давай, лезь дальше.