Я поднялся на ноги и, вернув Маше фонарик, молча показал на ванную. Маша неспеша открыла дверь и, найдя рукой на стенке переключатель, включила свет. Плитка на полу была разукрашена пятнами крови.

– А вот это мне не нравится… – пробормотала Маша.

– Что там? – спросил я, выглядывая из-за её плеча. Моя студентка была ниже меня сантиметров на двадцать точно, поэтому мне было легко смотреть, когда я стоял за ней. – Оу…

Через пару секунд Маша шагнула вперёд, а я, посмотрев вниз, увидел, что по полу тянулась тропинка из красных пятен до двери в сад и, видимо, уходила дальше.

– Я на минутку, – предупредил я, проходя к выходу по следам. Приоткрыв дверь, я увидел, как они вели в лес. Я пулей вернулся в ванную комнату. – Кого-то сильно ранили, и этот кто-то ушёл в лес.

– Кровь давно засохла, – разглядывая пятна, сказала Маша и встала с корточек. – Ушёл в лес, значит…

– Надеюсь, ты не горишь желанием спасать этого беднягу?

Маша лишь покачала головой и, быстро покинув эту комнату, закрыла дверь. Я услышал, как на улице запели птицы.

– Идём на второй этаж? – спросила она.

Я кивнул и, шагая вперёд, достал одну конфету, протягивая её Маше.

– Будешь?

Она забрала конфету и, поблагодарив, съела. Обогнав меня, она первая пошла по лестнице, а я двинулся следом, осторожно двигаясь наверх. Мне казалось, что, сильно наступив на ступеньку, моя нога просто провалится вниз, поэтому я шёл на носочках.

У Маши же с этим проблем не было. На лёгкость её движений я смотрел как завороженный, словно уже видел подобное раньше.

Задумавшись об этом, я поднимался, не глядя под ноги, из-за чего на последней ступеньке чуть не упал, но вовремя ухватился за перила. Второй этаж, как по мне, выглядел намного уютнее, нежели первый, потому что здесь отсутствовали такие длинные коридоры и нигде не было крови. По крайней мере пока.

– Правильно мы сделали, что не пошли вчера сюда, – сказала вдруг Маша, проходя к одной из комнат. – А то страху было бы…

– Уверен, твой складной ножик спас бы нас от всего, – отшутился я, поправляя очки.

Мы зашли в выбранную Машей комнату и бегло, как воры, осмотрели её в поисках чего-то такого, что могло бы нас заинтересовать. Взгляд моей студентки упал на семейную фотографию, стоящую в поцарапанной рамочке.

– Мама, папа и дочь, – перечислила она людей на изображении.

Я взял фото и посмотрел на него. Мужчина выглядел не слишком строго, у него была добрая улыбка, которая, судя по всему, передалась дочери. От матери же ей передались цвет волос и некоторые черты лица. Младшая в семье стала бы музой для любого художника: фиалковые глаза, встречающиеся очень редко, бархатная кожа (это можно было понять, даже не видя этой личности вживую и не касаясь её), светлые волосы, что были ниже локтя, стройный стан.

Изучив фото, я на секунду улыбнулся этой молодой красавице и с некоторой горечью вздохнул.

– У Вас есть семья, Виктор Николаевич? – заметив мой погрустневший взгляд, тихо поинтересовалась моя студентка.

Я на мгновение задумался и поставил фото обратно.

– Да, есть, – кивнул я, чувствуя, как в горле появляется ком. – У меня… есть дочь.

– Правда? – удивлённо переспросила Маша. – Вы не рассказывали… И как она?

– Она мертва.

4

В комнате повисла тишина. Она, перемешиваясь с ветром на улице, держала моё горло ледяной рукой, крепко сжимая его, заставляя задыхаться. Я быстро пришёл в себя и, прогнав подступающие слёзы, уселся на двуспальную кровать, посмотрев на Машу.

– Ну? Чего молчишь?

– Я просто… удивлена, – пыталась подобрать слова она и села рядом. – Мне жаль. Об этом знает ещё кто-нибудь?

Я покачал головой.

– Я не хотел никому об этом рассказывать, но сейчас оно само как-то вырвалось, – объяснил я спокойно, хотя руки, сложенные в замок, слегка дрожали от накативших воспоминаний.

– Знаете, зачастую нужно разделять ношу с кем-то, чтобы не было так тяжело жить с ней, – сказала мне Маша, глядя в пол. Мы оба не смотрели друг на друга, потому что я не хотел и не мог видеть её грустного лица, как и она моего.

– Где-то я уже слышал подобную фразу.

– Вы говорили её на одной из пар.

Я усмехнулся про себя и наконец поднял голову, мельком взглянув на Машу. Я расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана сложенную пополам фотографию.

– Держи.

Маша взяла фото и, развернув его, посмотрела на одиннадцатилетнюю девочку, изображённую на ней. У моей дочки были каштановые волосы и пронзительные голубые глаза.

– Она просто Ваша копия.

Эти слова заставили меня улыбнуться, и я, забрав фото, собрался с силами и начал рассказывать Маше историю.

* * *

После родов моя жена пролежала в больнице около недели и скончалась. Врачи даже не смогли выяснить причину её смерти. В итоге у малышки Сони был только я. Я дал себе обещание, что воспитаю её должным образом, что она не будет ни в чём нуждаться. Я был готов умереть за неё.

Я был заботливым и любящим папой. Соня ценила меня и никогда не задавала вопросов о том, что случилось с её мамой и где она сейчас. Её это не интересовало. Наверное, я должен был рассказать ей об этом, но у меня то ли не хватало смелости, то ли я сам не видел в этом нужды.

Соня была весёлым ребёнком, чувство юмора у неё было отличное. Но при всём при этом она была не очень уверена в своих действиях и поступках. Ещё у неё развивался интерес к моей работе, и как-то раз она сказала, что тоже хочет стать профессором педагогических наук.

До Нового года оставалась буквально неделя, и я после работы пошёл смотреть подарок для Сони. Я немного забеспокоился, потому что близился уже третий час дня, а она мне не позвонила и не сообщила о приходе домой, как делала это обычно; я набрал её. Мне отвечали долгие-долгие гудки, пока в конце концов голос робота не сказал о том, что абонент недоступен. Без подарка я ринулся в сторону дома, и в тот момент мой телефон зажужжал. Я уже обрадовался, думая, что это звонит Соня.

– Виктор Николаевич Волков? – спросил меня строгий женский голос.

– Да, это я, – не раздумывая ответил я.

– Ваша дочь в больнице.

Женщина продолжала что-то говорить, но сильный звон в ушах не дал мне услышать её слов. Трубку сбросили, и я, сев в такси, поехал в единственную в нашем городе больницу, постоянно подгоняя водителя. Когда мы приехали к нужному месту, я выскочил из машины и побежал в здание. Увидев запыхавшегося меня, одна из медсестёр подошла и спросила, кто я такой и что случилось. Я назвался, назвал имя дочери, и медсестра оставила меня ждать. Через минут семь она вернулась с погрустневшими глазами и повела меня в нужную палату.

Приближаясь к ней, я с каждым шагом чувствовал, что за мной по пятам следует какое-то серое облачко, готовое сейчас же поглотить меня. Я, медсестра и это облачко зашли в палату, где я увидел свою дочь, лежащую на койке. К Соне были подключены разные аппараты. Облачко, которое, как я думал сначала, видел только я, устроилось под потолком, прямо над Соней. Я понял, что оно шло сюда не за мной, а за ней.

Заметив меня, она слабо улыбнулась и тихо позвала. Я тут же подошёл к ней и, сев рядом с койкой, взял за руку, обеспокоенно рассматривая её.

– Что с ней случилось? – спросил я у молчавшей медсестры.

– Её сбила машина, – кратко ответили мне.

Вся следующая неделя, которую я провёл в палате, была для меня сущим адом. Я смотрел на свою дочь и молился всем богам в надежде на то, что они смогут помочь. Я до конца надеялся, что Соня пойдёт на поправку, ведь многие люди часто выживали после таких происшествий, но данный случай не был одним из тех. Я каждый день видел, как облачко, нависшее над моей дочкой, темнело и опускалось всё ниже, тем самым приближаясь к ней. У Сони было много сломанных костей, а сердце билось уже не в том ритме, что раньше. Я видел, как моё солнце, свет моей жизни угасает, и ничего не мог с этим поделать.