– Считаешь, я тут голодаю? – хмыкает он и, отобрав пакеты, ловко направляется в кухню. Она смотрит ему вслед. Сильный, мускулистый. Вон как легко прёт эти раздутые пакетищи да ещё с костылями.

Макс ставит добычу на стол и засовывает нос в каждый из пакетов. Иронично приподнимает бровь.

– Ах, да-да-да. Здоровое питание. Я ж тут совсем опустился, мышцы ослабли. Доходяга, короче. Дохляк-ляк-ляк.

Он и сердится, и иронизирует. Это хорошо. Сегодня он такой живчик. И музыка в сердце становится громче. Альда прислоняется к дверному косяку и жадно впитывает все его эмоции, смотрит, как меняется его лицо. На такое можно смотреть бесконечно. Искренний и живой. Настоящий.

– Улыбаешься? – супит Макс брови, но глаза его выдают – светятся мягким светом.

– Да, – пока он не спросил, она и не замечала, что невольно поддалась на его свет, потянулась, вынырнула из своей холодности.

– А кашку варить мне будешь? – спрашивает Макс, потрясая пакетом с овсянкой.

– Вряд ли. Кашку лучше по утрам. Боюсь, не смогу каждый день вставать так рано.

– А зачем мелочиться? Переезжай. Будешь контролировать каждый мой вздох, следить, не напакостил ли я, как шкодливый кот, не пью ли по ночам. Боюсь, я сам не справлюсь. Мне нужен тотальный контроль. Бери бразды в свои руки, пока я с ума сошёл и предлагаю.

Он всё так же посмеивался, но глаза следили за Альдой пристально, ловили каждое её движение. Сейчас главное не сфальшивить и не влезть на столб под напряжением, чтобы не шарахнуло. Она понимала: он её испытывает. Проверяет. Хочет понять, чего же на самом деле она желает больше всего.

– Я хочу, чтобы ты сам. Без давления. Прислушался к себе и понял, что хочешь перевернуть этот мир.

Альда пыталась подобрать правильные слова, а сердце почему-то рвалось из груди и мешало. Кажется, у неё даже румянец проступил – так она волновалась.

Макс насмешливо поднял брови, хмыкнул и взъерошил и так взлохмаченные волосы.

– И это говорит мне та, что дважды ввалилась в мой дом, нарушила порядок, диктовала условия. Дважды раздевалась догола и угрожала возвращаться вновь и вновь, пока я не передумаю.

– Иногда нужен толчок, – попыталась оправдаться. С ним никак не получалось быть ни твёрдой, ни холодной. Словно потеряла стержень и качается на ветру, как трава. Новое, непривычное ощущение.

– Нихерасе толчок. Да ты бульдозером разве что меня не переехала. Звезда балета. Из миномёта расстреляла. И пообещала шкуру спустить. Ты, считай, изнасиловала меня. Принудила.

Издевается. Ну, ладно.

– Заявление писать будешь? – склонила голову набок, внимательно всматриваясь в его лицо.

– Какое заявление? – на миг потерял он свой боевой сарказм.

– В суд. Про изнасилование там. Прочие вещи. А то я должна подготовиться. Учти: я никогда не сдаюсь и не проигрываю. Так что, боюсь, ты промахнулся.

– Смотри как заговорила! А то молчала всё. Я уж думал, у тебя с кукушкой проблемы. Подозревал, что ты из психушки сбежала.

Альда уходит глубоко в себя. Заныривает на несколько тягостных секунд. Макс чутко видит, как она меняется.

– Эй, ты чего?

Он порывисто вскакивает и хватает её за плечи. Встряхивает так, что мог бы вытрясти душу, если б она сейчас была на месте.

– Альда, Альда, я же пошутил, ну давай же, посмотри на меня. Ударь, если хочешь.

Он опять слишком близко. Стоит, прижав её телом к косяку. Так ему, наверное, удобнее стоять на одной ноге.

– Всё хорошо, – размыкает она онемевшие губы и пытается улыбнуться. Он не виноват. Он не знал. А то, что был жесток, – не специально же. Невыносимо хочется притронуться к нему. И Альда не может удержать руки. Проводит пальцем по шрамику на переносице, убирает прядь со лба. У Макса взволнованные глаза. – Ты не бойся. У меня нормально с головой, правда.

– А справка есть? – пожирает он взглядом её губы.

– Боишься, что заразно? – усмехается в ответ. Шутить сейчас – лучшее лекарство.

– Боюсь. Я вообще тебя боюсь. Спать не могу. Ты приходишь ко мне в снах и толкаешь в пропасть.

А теперь не понять: серьёзно он или продолжает подтрунивать.

– Я толкаю тебя вперёд, глупый ослик, – упирается обеими ладонями в горячую грудь, и Макс наконец-то отстраняется.

– И у тебя есть план? Ну, не считая здорового питания, – косится на стол, заваленный продуктами.

– Есть, конечно. Реабилитационный центр для людей с ограниченными возможностями.

Макс кривится, словно лимон сжевал. Альду таким не разжалобить.

– А ещё нас ждёт Грэг, – добавляет и видит, как у Макса вспыхивают глаза. Надежда? Радость? Ожидание долгожданной встречи?

– Он точно нас примет? – уточняет он. И сейчас по его лицу ничего не прочесть.

– Точнее не бывает. Если я что-то делаю или говорю, значит стопроцентно уверена в своих словах и действиях. А что, есть какие-то проблемы?

Макс молчит, затем, решившись, встряхивает головой.

– В последний раз, когда мы виделись, я послал его к чёрту, и Грэг сказал, что больше видеть меня не желает. Что… я больше не его ученик, а безвольная тряпка. Слабак.

– Он был зол. Прости его.

– Я-то простил. А вот он… – Макс тяжело вздыхает.

– Он сразу же согласился. Как только я произнесла твоё имя. Так что не всё так плохо в Датском королевстве. Собирайся.

Альда отклеивается от косяка и отправляется в комнату. Макс смотрит ей вслед – она чувствует и старается, очень старается идти легко и непринуждённо. И ей это почти удаётся.

Макс

У неё лёгкая походка. Интересно, сколько ей пришлось тренироваться, чтобы скрывать хромоту? Не подволакивать ногу? Ведь если не присматриваться, то заметить, что с ней не так, почти невозможно. Сколько силы воли нужно иметь, чтобы встать на ноги, пережить трагедию и мечтать?

Ею можно восхищаться. Если бы она не раздражала своей непогрешимой уверенностью и рациональными поступками. Она, наверное, покупки делает по списку, а расходы заносит либо в тетрадь, либо по-современному – в компьютерную таблицу. Какой-то калькулятор у неё вместо мозгов. Слишком собранная, точно знающая, какой следующий шаг сделать. Это бесит. И притягивает. Он сам толком не мог разобраться, что чувствует, когда видит её тонкий профиль. Одно мог сказать с уверенностью: эта девушка цепляет, как крюк.

– Я даже фамилии твоей не знаю, – заявляет Макс, как только устраивается на переднем сидении её авто. Шикарная машина. Он когда-то тоже любил гонять. А Альда, не изменяя своей холодности, ведёт аккуратно, педантично, останавливаясь на всех светофорах. – А то завезёшь меня куда-нибудь, не буду знать, на кого и жаловаться.

Альда смотрит на него искоса. В уголках губ таится усмешка. Сегодня она поживее будет, чем первые два раза. И это словно два разных человека. Отмороженное привидение и вот эта почти светлая девушка с туго затянутым пучком на затылке.

– Щепкина. Эсмеральда Щепкина. Вряд ли, конечно, ты слышал обо мне.

Она больше ничего не добавляет, но Макс понимает: не договаривает. Есть в её словах крохотное «но». Нужно расспросить Лизу – сестра фанатеет от танцев и любит балет. Возможно, слышала и об Эсмеральде Щепкиной.

Сегодня она не в своём дурацком свитере. Одета вполне прилично. Разве что широкая юбка скрывает ноги да свободный пиджак словно не с её плеча. Надо будет поговорить с Лизой. Пусть они поболтают как девочки между собой.

Макс ловит себя на мыслях, что планирует, думает наперёд. И уже впускает в свою жизнь странную Альду. Может, это и к лучшему. А там будет видно.

Они останавливаются возле реабилитационного центра, и Максу становится дурно. Хочется рвануть ворот рубашки. Так, чтобы вырвать пуговицу с мясом. Но на нём футболка и толстовка. Он бы малодушно сбежал, и лишь странная девушка, что сидит, положив худые руки на руль крест на крест, останавливает его панику.

– Послушай меня, – гипнотизирует она голосом. Тонкие пальцы ложатся на кисть. Тёплые пальцы с нежной кожей поглаживают успокаивающе. И то ли от этих мерных движений, то ли от тембра – спокойного и низкого, как гул больших барабанов, становится легче дышать. – Мы ненадолго. Никто не будет тебя рассматривать и мучить. Не сегодня. Всего лишь несколько вопросов и анкета. Нужно сделать этот шаг, понимаешь? Потом будет проще. Если захочешь, я всё время буду рядом.