-- Что, ключ потеряли?!
От нежданного приветствия двоица бухнулась попами о бетонный пол.
-- Ты хто? - вопросил больший (он же сам Квасец), тупо уставившись на прибывшего.
-- Я? Плохиш!
-- Ну, тогда здрасти, - разразился репликой потрепанный меньший и, вцепившись в поручни подъездных перил, принялся сосредоточенно подниматься в перерыв. Квасец в его действии участия не принимал, смотрел настороженно.
Через полчаса взаимных обвинений и поиска общих знакомых по фамилиям и званиям в спорте, мужики пришли в себя и стали искать выход из положения. Того, что поменьше, звали Петручио, и он же настаивал выбить дверь. Хозяин с крайними мерами не соглашался, искал выход без потерь должных.
-- Так у меня же веревка есть! - вспомнил, наконец, Юра и тут же полез за оной в рюкзак.
-- Мы тебя с крыши спустим, - предложил ему осоловелый Петручио. Но Плохиш в тот день, на грудь не принимал.
Старое шиферное перекрытие крыши потрескивало и грозило ухнуть в чердак. Петручио хрипел надсадно, будто бурлак и клинил веревку среди кирпичных труб и неприятностей. Квасец висел над балконом грушей и материл одиноких трудящихся. Плохиш занимался общим руководством и страховкой от греха. Уже выпавшие на зрелище старушки снизу истово призывали милицию. Та скоро не подъезжала.
Вследствие столь удачных обстоятельств действие оказалось завершено успешно. Квасец открыл злополучную дверь, и инцидент был исчерпан. Компания расположилась на кухне и твердо решила пить только чай, а завтра - тренироваться, тренироваться.
Квартира у Квасца маленькая, до краев забитая снаряжением и барахлом. Рюкзаки, веревки, карабины, крючья и прочее, прочее валялось по углам ровным слоем. И только в комнату матери хозяин не пускал никого.
Особую гордость владельца вызывало старенькое трехстворчатое трюмо. Увешанное несколькими медалями за юниорство, оно излучало прилив оторопелой важности и желание к пристальному изучению. Снизу в ящичке стопкой лежали благодарственные грамоты и свидетельства о наградах. Но счастливый обладатель богатства вел себя с пришельцами запанибрата и не являл миру должного и явного превосходства.
Имел домохозяин облик колоритный, усы вразлет и прическу гарсон. Саблю в зубы и пару галунов на воротник - сошел бы за гусара осьмнадцатого столетия. Чем и привечал, стараясь разговорами походить на народного героя далекой французской войны. Прозвище зычное получил отрок от слова "Квасить", но квас на нюх не переносил и пивал его редко.
Кучерявый и еще более юный отрок Петручио прибыл в славный град Красноярск из знойной и далекой Казахии. Причины своего прибытия он и сам не разумел, говорил о ней смутно, не вдаваясь в подробности. Званий спортивных почти не заслужил, славы не сыскал в меру. На люди потянуло, вот и пристроили.
Внешность Петручио влачил ловеласную, за что и получил столь громкое, иноземное имя от наблюдательных сотоварищей. Быть может, он и напакостил, как Плохиш, но, похоже в другой области. Только не рассказывал, а отбрыкивался от расспросов с откровенным нахальством и детской крутизной.
Был отрок тонок в кости, легок в движении и словоохотлив до прочей болтовни. Говаривал, будто много читал, опять же не помня, что и где непосредственно. Пользовался успехом у дам и слишком часто менял объекты почитания. Но не расстраивался, наоборот, желал большего, не довольствуясь малым.
Уже к вечеру, когда оранжевая, мягкая длань заката проникла через бойницы окон в квартиру, вернулась с работы Васина мать. Окинув строгим взглядом полностью протрезвевшую компанию, не нашла она поводов для беспокойства. Сварила борщ, накормила гостей и поплелась отдыхать в свою комнату.
Друзья же засиделись заполночь. Рассказывали о горах и скалах, походах и ночевках. Вспоминали курьезы и приключения. Подружились, побратались и решили завтра же идти на Столбы.
Заповедник
В далекие семидесятые, когда Советский Спорт вышел из-под прицела Советской Обороны, появились спортсмены, забывшие о своем военно-прикладном значении. Разом наплодилось столько разгильдяйной нечисти, хоть отбавляй.
Нет, чтоб с малокалиберкой и на лыжах в стан врага (сто километров за два часа) - они гоняют шарами в пинг-понг. Нет, чтоб сто сорок восемь приемов, как полуголому негру шею руками завернуть, - они на ледовых трассах заворачивают бобслей. Какое тут военное значение, если спорт почти матерно называется?
А со скалолазанием еще хуже. По поверхности вроде гладко - судьи маршрут изберут, флажки расставят, время засекут. Практически как на учениях, есть преграда - преодолеть ее и с наименьшими потерями в живой силе. Автомат бы Калашникова на спину подвязать - цены этому спорту не будет...
Но как есть, отбились от строгой руки. Для начала строем на Столбы ходить перестали. Потом изб накатали, а внутри свинство без деления на противоположный пол, а то и бл... Забираются на стенки ахом и без должной страховки. Друг другу не помогают, еще и хвастаются, подзуживают на риск слабо подготовленных. Ходят по лесу с гитарами, песни гадкие орут, но мало. Разболтались на две половины. Одни спортсмены, другие блатные. А блатные у нас кто? С этого конфронтация и началась.
Кто-то из дальновидных, мыслящих трезво паханов, учуял в народном действии хитрую прибыль. Сопливых юнцов на воровском подхвате в городе хоть отбавляй. Романтика под гитарку, да под стаканчик водки. Она сама в уши входит и на подвиги манит, но стержня не достает - традиции и уважения к старшим.
Государство здесь куда как вальяжней. Спортклубы разные, военизированное ДОСААФ, дисциплина чин по чину и рангу, медали и передовики. Школа жизни и результат на лицо - на фабрику под гудок, на войну строем, на прорыв канализации дружной толпой. А у блатных в подготовке юной смены полная разобщенность.
Появились дяди в законе и на Столбах. В компанию молодежь завели, Абреками назвались, стоянку выбрали под Вторым. Лежат, на солнышке пузо греют, а молодые таланты текут полноводной рекой. Отбор даже пришлось устроить. Зачем хлюпиков подпускать к должному делу? Своя традиция, деление по спецподготовке.
