Отрок тяжело вздохнул и зашагал, забирая вправо от Второго Столба. Ему уверенно казалось, что таким образом он срежет порядочное расстояние и минут через двадцать будет у избы. Он искренне удивлялся, почему прочие не показали ему такого верного и короткого пути. Так и двинулся.
Еле приметная тропинка вилась узкой змеей и качалась волнами. Петручио ушел не только вглубь тайги, но и вовнутрь себя. Чалил он довольно споро, не обращая на окружающее никакого внимания.
Голову юнца охватывал внутренний жар, но быстрое движение притупляло суетливую боль и растворяло сущее. Петручио шагал споро, как на духу, он не внимал спасительным преградам колючих кустов, цепляющихся за штаны. А темные силуэты вековых деревьев сжимали пространство по периферии, давили вниз тяжким сплетением корней, пеленали сумрачное небо сучьями.
Наконец, вроде прояснилось. Отрок стоял на берегу черного болота. Мохнатые ели расступились, оставив это место чахлым стволам осин и тонконогой березовой нежити.
Ни секунды не сомневаясь, новый сомнамбула лихо закрутил по зеленым кочкам, кожей выбирая одному ему ведомый путь. Пару раз он по колено вымарался в болотной жиже, но падение его не отрезвило. Ночная, полупьяная лихорадка движения звала его дальше. Он прыгал, зашагивал, семенил ногами по кочкам, будто по скале, руками опираясь на голые стволы осин, двигаясь, двигаясь.
Кончилось и болото. Отрок стоял перед невысокой скалой, северными склонами подступившей к бездне. Рядом блестело тихое, заиленное черным озерцо. Мрачные стены скал спускались к нему полукругом, нависая над водой холодным, темным гротом.
Плети мха свисали вниз тонкими плетями - нитями. Вода капала откуда-то сверху, собиралась в ручейки и скользила серебристыми змейками, ежась от оторопи и тишины.
Петручио вдруг растерял губительную пелену сна и понял, что он находится здесь в самом деле. Проснулся его разум. Он вдруг понял, что тишина, плотно взявшая его тело в кольцо, неестественна.
Вода падала вниз, рассыпаясь холодными искрами, но звук ее не сопровождал. Не шелестела под ветром листва. Не щебетали птицы. Не стонали, прижавшись друг к другу, сестрички березки. Даже рябь волн, расходящаяся по мертвой черной воде, не решалась проснуться шелестом.
Именно от отсутствия привычных уху звуков, действие сие казалось замедленно плавным, полным внутренней силы и какой-то неведомой миру гармонии чуждого человеку мира. А столь непривычная гармония делала этот мир нереальным, лишенным внутренне своей горькой ноты.
В темном полумраке обширного грота отрок увидел большую, поставленную вертикально плиту, с закругленными человеческими руками краями. На четкой, отполированной как зеркало, кровавой поверхности камня неведомая рука вычертила белые рунные знаки.
Петручио подошел к ее основанию и на секунду замер. Повинуясь неведомому, утробному началу, руки его сами потянулись к плите. Они принялись гладить ее притягательные, вязкие края, будто вытаскивая нечто наружу. Затем успокоились точно на середине, кожей ладоней подобрав рунные слова.
Будто повинуясь чьему-то гипнотическому зову, человечек двинулся вглубь, дальше. Его взгляд, закованный в тонкий луч избирательного внимания, неожиданно обрел невероятную резкость и глубину. Он знал, что его окружает полная тьма, но видел сквозь нее, как мы видим мир сквозь тонкую, бледную сетку вязи. Он видел все.
В глубине грота, средь немыслимой, бешеной пляски серебряных брызг, скопища опутанных мхом сталагмитов, в темном сиянии стояла статуэтка женщины. Сделанная из бежевого матового камня, отполированная водами времени, она казалось живой и до боли притягательной.
Мальчик придвинулся еще ближе и увидел чистую, не запятнанную живым горизонталь плиты перед изваянием. Ее середину очерчивало большое углубление в форме тела человека. Тонкие прорези кровостоков расходились от него прямыми лучами. Ложе казалось спокойным и удобным для сна тела. Оно тянулось вниз, к ней.
Он придвинулся еще ближе к статуэтке, возжелав почувствовать гладкость изваяния меж своих рук. Он тянулся к ней. Но у женщины не было лица! Жаркая волна страха распорола грудь. Мальчик задыхался, горло перехватила ржавая судорога. Темные, мшистые стены капища спускались ниже, ниже.
Игольчатый холод слабости проникал в мозг, заговаривая его беззвучным, гипнотическим шептанием. Вязь вековых снов колыхалась волнам в такт, кружила водоворотом оживающих образов. Наступало безумие.
Неожиданно сверху на его ладонь упала яркая, желтая капля. Разбившись о правую руку, она ее больно обожгла и разлетелась колкими искрами. Петручио сдавленно хрюкнул, в невероятном, заднем кульбите перелетел охранную плиту и опрометью кинулся вон от страшного места.
Любопытный муравей исследовал человеческое ухо, суетливо щекоча лапками в темной, притягательной глубине. Петручио встрепенулся, забил по органам слуха ладонями, запрыгал на ноге, стараясь вытряхнуть пришельца на грешную землю.
Похоже удалось. Отрок пришел в себя и осматривал место, куда забросила его привередливая судьбинушка. Стоял полдень, напоенное солнцем и летом разнотравье стрекотало кузнечиковой чехардой и пахло зрелой полынью.
Лысый взгорок перед его лицом сиял бархатной прямотой и спокойствием. Очень хотелось жрать, но заноза была не в этом. Покрутив башкой на триста шестьдесят градусов, Петручио не увидел ни единого, торчащего из леса скального выхода. Так и приехали.
Диспозиция вырисовывалась нешуточная. О блуждании по тайге без ориентиров, неделями на выживание Петручио наслышался от местных сказителей по горло. За столом байки об ентом геморрое вызывали смех. В собственном опыте хотелось плакать, да ни одна дрянь не услышит, как пить дать.
Петручио знал, что двигаться надобно вниз по ручейку, как вдоль по Питерской. Манский район сверлил душу тремя днями голодного похода, сплавом на бревне и полной измученностью юного организма. Играть в Робинзоны не хотелось ни на еть.
Вдоволь наевшись радостных предвкушений, попаниковав для острастки, отрок зашагал вверх по холму на предмет обозрения окрестностей. На макушке холма его встретила елками родимая тайга. К месту вспомнив о лазательных способностях, Петручио двинулся к наиболее высокому дереву, но с ходу вляпался в чье-то дерьмо.
