Как только трамвай затормозил на нужной остановке, Комов вышагнул из него и побрел домой. Не оглядывался и по сторонам не смотрел. Под ногами мелькала кожура от мандаринов и черный истоптанный снег.
Во дворе его собственного дома вечные мамаши тихо переговаривались, пока их детишки в разноцветных комбинезонах ковыряли снеговиков лопатками. Снеговиков было много. Наверное, штук десять. Или даже больше. Все они почему-то стояли в ряд, как будто кто-то методично лепил целую армию. Снеговики встали между Комовым и подъездом. Комов поежился. Дети, до этого с энтузиазмом скребущие маленькими пластмассовыми лопатками снег, тоже остановились и стали смотреть на Комова ничего не выражающими глазами. Мамаши замолчали.
– Эй, ты, иди сюда, – раздалось со стороны детской площадки. Комов послушно пошел на крик.
Ему навстречу с качелей спрыгнул лысоватый мужичок и деловито, вразвалочку подошел.
– Че пялишься, – спросил мужичок и сунул кулак Комову под ребра.
Комов от боли согнулся, а потом и вовсе завалился на бок, прикрыв на всякий случай руками голову. Мужичок бить его не стал, а сорвал с лица Комова очки, рассмотрел их внимательно, буркнул себе под нос что-то вроде «заляпал же все, сука» и очень аккуратно сунул их в карман.
Потом мужичок пошел со двора, и прежде чем повернуть за угол, приветливо, как старому другу, помахал Комову рукой. Таким теплым показался Комову этот жест, что он еле удержался, чтобы не помахать мужичку в ответ. Мамаши опять защебетали между собой, а детки заскребли лопатками по снегу. Снеговиков как будто стало меньше.
В кармане отчаянно зазвонил телефон, который, а это Комов отлично помнил несмотря на сумбур и морок последних часов, он выключил. Комов, все так же продолжая лежать на снегу, достал и ответил, опять не посмотрев на номер.
– Это Марьяна. А приходите к нам сегодня на чай с тортом. Мама стряпает чудный Наполеон. Вы такой никогда не ели. Какой-то особый семейный рецепт, даже мне не рассказывает.
– Хорошо, – согласился Комов.
Ему было уютно лежать вот так, беспомощным, прижиматься к холодному царапающему снегу щекой и слушать мягкий голос Марьяны и еще этот странный, неузнаваемый гул, идущий из самого сердца Земли.
Злые голуби полной расплаты
Червь взрезал кожу и ввинтился в руку.
Малюта не почувствовал боли, разве что только легкое, зудящее отвращение скользнуло по горлу и упало в желудок. Боли и не должно было быть. Малюта знал, что червь вырабатывает специальную слюну, которая позволяет незаметно проникать в тело жертвы. Не в тех, конечно, случаях, когда носитель по собственной воле запускает в себя паразита.
Черный кончик какое-то время торчал наружу, как маленький шип. Потом исчез. Червь подвигался под кожей длинным, вертким бугорком, а после и этот бугорок пропал из вида. Видимо червь нырнул в глубину тканей.
Малюта почесал место входа червя. Над кожей взбухла капелька крови. Ее он промокнул спиртовой салфеткой. Теперь оставалось только ждать, пока червь освоится и попадет туда, куда им обоим нужно. Червю и Малюте. Ожидание могло затянуться на пару-тройку часов, поэтому Малюта лег на спину прямо на холодном, неудобном полу и закрыл глаза. Слышно было как голуби скрежещут своими маленькими коготками по скользкому козырьку балкона. Это все соседка-дура их прикармливает.
Какое-то время Малюта пытался представить движение червя внутри и даже, кажется, чувствовал, как тот прокладывает себе путь в Малютином теле. Свободный полет мысли по мышцам и сосудам привел его в пятку на левой ноге – та нестерпимо зачесалась. Малюта поскреб пятку ногтями, сквозь нахлынувший вдруг туман медленно соображая, что у ж где-где, а там червя точно не должно быть – это ведь не монгольская многохвостка, которая пробивает выход из тела через конечности, и погрузился в сон…
Пришел он в себя в маленькой комнате. Такой маленькой, что, вскочив с перепугу, он пребольно ударился головой о низенький потолок, а раскинув в стороны руки, уперся ими в стены. Окна или двери в комнате не было. Зато на стенах розовели выцветшие обои, а под ногами хрустел старенький щитовой паркет. Деревянные плашки дыбились, а кое-где вместо них зияли черноватые дыры.
Малюта заколотил в стены своими маленькими, сухими кулачками. Звуки ударов потонули в толстом бетоне, только руки отбил. Стоять, вот так изогнув шею, было глупо и неудобно, поэтому Малюта уселся на пол. Старый паркет тут же всадил ему в голый зад паркетную занозу. За стенкой зазвучал громкий, чересчур звонкий голос. Торжественно и важно голос произнес речь. Малюта не мог поручиться, что разобрал хоть одно слово, но память услужливо стала выстраивать целые предложения.
– Здравствуйте, ребята! Слушайте «Пионерскую зорьку!». Приготовьтесь к выполнению гимнастических упражнений!
Что было дальше Малюта не услышал, потому как за соседней стенкой с грохотом заревел водопроводный кран. Заскрежетала жесть тазов и ведер, и женский голос пронзительно заорал:
– Сережа! Ты починишь этот кран или нет!? Да сколько же можно!?
Малюта снова стукнул кулаком в стенку. Под кулаком вдруг обнаружился аккуратно вырезанный из журнала изображение оскаленной морды с длинными патлами и торчащей гитарой. На барабанной установке за спиной патлатого чуда-юда было старательно выведено синей шариковой ручкой – «MetaLLikA».
– Постучи еще там, – моментально отозвался женский голос. – И вообще, хватит дрыхнуть, вставай уже. На факультатив опоздаешь.
Голос этот был Малюте смутно знаком.
Комната вдруг ощутимо выросла в размерах. Стены раздвинулись. Потолок стал существенно выше – рукой не достать. Невесть откуда прорезался черный квадрат окна со снежной бахромой по краям. Колченогий стол с наваленными в кучу потрепанными книжками и учебниками. Магнитофон с распахнутым кассетным зевом, клавишами, наклейками. Деревянная паркетная заноза, коловшая голый Малютин зад, исчезла, но на ее место ввинтилась стальная пружина от дивана. Не менее острая.
Малюта вскочил с дивана, умиляясь, какие у него вдруг маленькие руки и ноги, а главное, почему-то исчезли знакомые до боли шрамы, черная растительность поверх живота и груди. В теле образовалась какая-то прозрачная легкость. Вот-вот взлетишь. Как будто нес тяжелый мешок, а тут взял его и скинул. И запахи вдруг налетели со всех сторон. Даже битые старые учебники на столе давали свой затхлый, но уютный аромат. А еще… Малюта принюхался. Супчик! Куриный. С вермишелью!
Малюта рванулся и ударился головой.
Двери не было. Не было двери.
Острая боль пронзила правое ухо. Малюта взвизгнул и ухватился за голову. Червь внутри беспокойно заерзал. Побочный эффект. Компания об этом предупреждала. Так и было написано на флюоресцентной упаковке. «Возможные побочные эффекты: временная слепота, временная потеря слуха, головные боли, в редких случаях летальный исход».
Затуманенный мозг настойчиво выдавал именно эти слова «… летальный исход». Боль нарастала. Она металась внутри черепа – резкая и острая. Как будто кто-то чистил мозги зубной нитью. Малюта ударил кулаком по правому уху, потом еще и еще, все сильнее. В ухе вспухло, налилось чем-то жирным, теплым и вдруг лопнуло, брызнув ему на пальцы кровавой гущей.
Боль исчезла. Малюту скрутило и долго рвало тихой пустотой. Ну его, эти новые экспериментальные штуки, подумал он отдышавшись.
– Я случайно не оглох? – спросил он сам себя вслух. Вроде все было нормально. Все слышно. Даже как эти голубиные твари царапают жесть на балконе. Чтоб они сдохли!
Малюта прибрал за собой. Тщательно оттер кровь салфетками с пола. Сходил в душ – отмылся. И как раз вовремя, неожиданно рано вернулась со смены жена. Это еще хорошо, что червь попался такой быстродействующий, а то объясняйся потом.
– Привет, – жена поцеловала Малюту в щеку.
Странная дрожь родилась у него в груди и побежала по телу, пока не замерла внизу живота. Ноги ослабли, а органы чувств, наоборот, усилили свое восприятие. Мелкие, выпяченные детали лезли в нос, рот, глаза, уши. Малюта отчетливо видел едва просвечивающую сквозь ткань рубашки грудь, его манила и кружила черная тень на ключице. Он слышал чужое прерывистое дыхание. Ощутил приторный запах пота.
