Продолжить она не успела – окончательно разозлившийся Алекс что было силы толкнул ее на пол, и принялся пинать ногами. Ромулла съежилась, закрыв голову руками. Алекс действовал молча, ожесточенно, стараясь попасть по самым болезненным местам. Минут через десять он выдохся и ушел, схватив ключи от машины. Ромулла со стоном расслабила тело и осталась лежать, глядя в потолок.

– Вот идиот, – флегматично произнесла она. Затем ощупала себя – мда, придется завтра надевать длинное закрытое платье. Впрочем, это придавало ее силуэту некую хрупкую женственность, так что все коллеги мужского пола начинали истекать слюнями, а женского – тихо ненавидеть ее. Лежа на полу, она размышляла: похоже сегодня Алекс зол как никогда. Обычно он дает ей лишь пару пощечин или болезненно пихает в бок. А раз уж он дошел до такого … К тому же, когда он в приступе психоза убегает на улицу, то обычно не берет ключи от машины. Если он собирается ездить по городу – значит он завелся сильнее, чем обычно. Что ж. Пожалуй, скоро он свое получит. Наверное, уже пора.

Она осторожно встала и тщательно навела порядок в квартире. Затем пошла на кухню и вытащила ключи из банки от кофе (Алекс ненавидит кофе, потому что придерживается здорового образа жизни. Так что о ключах он ничего не знал). Заперев квартиру, Ромулла поднялась на самый верхний этаж, небрежно таща на плече здоровый мужской рюкзак. Здесь она отперла старую исцарапанную дверь и вошла в квартиру. Этот притон хозяйка пыталась сдать уже давно, но потенциальные квартиросъемщики, в ужасе от грязи и разрухи, раскланивались и не возвращались. Ромулле же было все равно. Она снимала эту квартиру вовсе не для того, чтобы жить здесь. Хотя иногда она сюда уходила переночевать, наплевав на тараканов и ободранные засаленные стены, если муж слишком уж буйствовал. Но только переночевать – не больше.

Оглядевшись, она бухнула рюкзак на пол и принялась извлекать из него разные вещи: странного вида карандаш, толстенный, грязно-бурого цвета, серые сальные свечи, какие-то лохматые тетради, несколько причудливых бронзовых вазочек и многое другое. В единственной комнате этой квартиры не было ни одного предмета мебели – ее это устраивало, к огромной радости квартирной хозяйки. Поэтому, расположив на полу прямо по центру комнаты компас, она принялась вырисовывать вокруг него линии карандашом, оставлявшим следы цвета запекшейся крови. Убрав затем компас и постоянно сверяясь то с одной, то с другой тетрадью, она дополнила рисунок надписями и расставила вазы – точно на острых лучах, прерывающих контур рисунка. Монотонно напевая вполголоса одну и ту же фразу, Ромулла заполнила вазочки – каждую из отдельной бутылочки, отчего комната наполнилась затхлой вонью. Свечи расположились по контуру круга, который разделял изображение на две части, внутреннюю и внешнюю. Удобно сев за тускло коптящими свечами, Ромулла тяжелым жестом подняла руки ладонями вверх и запела уже громче, раскачиваясь в ритм пению. Полуприкрыв глаза, она тщательно выговаривала слова на языке, который был неведом никому в этом мире. Пламя свечей вдруг сильно вытянулось вверх, до самого потолка, сильно истончившись, и теперь оно выглядело как колеблющиеся золотисто-кровавые нити, которые очерчивали внутренний круг будто частокол. Бордово-коричневые линии на полу тускло засветились, разгораясь все ярче, пока не стали пронзительно алыми. Тьма в комнате заполнилась запахом горящего сала, запекшейся крови и удушливо-серного зловония. Все дрожало, мерцало, воздух загустел, завибрировал. С еще большим напряжением, будто поднимая что-то тяжелое, Ромулла подняла ладони выше и властно позвала:

– Азгаро́т!

Темнота в центре вздрогнула и забурлила, удушливый запах забился в каждый угол, отчетливо отдавая горящей резиной и тухлыми яйцами. Что-то гулко вздохнуло, отчего заколебались нити огня над свечами и вздрогнули стены.

– Азгарот!

Пол подпрыгнул, подтолкнув ее снизу. Но Ромулла сидела прочно, скрестив ноги, ничто не могло ее сдвинуть с места. Она знала, что тот, кого она вызывает, пытается сместить свечи и затянуть ее внутрь круга, очерченного ими.

– А вот хрен, – тихо сказала она и с такой силой потянула кверху ладони, что у нее заболели плечи. – Азгарот!!!

– Я здесь, – неохотно ответил ей густой рыкающий бас, заполнивший всю комнату. – Чего ты хочешь?

Ромулла вгляделась: внутри круга, очерченного свечами, обрисовались контуры громадного существа с безобразной башкой, увенчанной двумя парами рогов. Она ухмыльнулась.

– А то ты не знаешь. – Ответила она, не проявляя никакого страха. – Сколько у меня еще времени?

Тот заворочался, отчего огненные нити стали выгибаться то в одну, то в другую сторону, будто прутья клетки. Затем засунул огромную лапищу себе за спину и вытащил оттуда весы с двумя подвесными чашами. Поставив их перед собой, звероподобный собеседник кивнул женщине:

– Смотри.

Ромулла, как завороженная, уставилась на весы: на каждой чаше была насыпана горка песка. Только с одной стороны его было больше, а с другой – меньше. Песок тонкой струйкой сыпался откуда-то прямо из воздуха, наполняя то одну, то другую чашу. Она потянулась, чтобы лучше разглядеть весы, но вовремя спохватилась, отпрянув назад. Нужно быть осторожной и не пересекать линию, обозначенную свечами. Демон усмехнулся. Разумеется, он не станет пододвигать весы ближе. С самой их первой встречи он жаждет забрать ее с собой. И ладно бы еще это было приглашение на работу, но становиться его кровавой куклой Ромулле вовсе не хотелось. Она вздохнула и прищурилась, затем с сомнением спросила:

– Разве он не прибавил себе еще? Вон он какой злой в последнее время. Бесится постоянно. Меня бьет. Наверняка ведь и на коллегах срывается. Сегодня набросился с кулаками на незнакомого человека.

Демон наклонился, Ромулла ощутила его зловонное дыхание и поморщилась. Его широкие приплюснутые ноздри втягивали аромат ее тела.

– Ты не успеешь, – вкрадчиво сказал он и высунул длинный раздвоенный язык. Просунул его между огнями свечей и нежно лизнул ее в шею. – Твоя душа – дороже.

– Нет, не так! – Возразила она, отодвинувшись назад. – Я не могу быть дороже! Что такого я сделала-то? Он – злой человек, мерзавец, распускающий руки. Чем я могу быть хуже его?

Азгарот поворочался в тесном пространстве, но пронзительно светящийся контур, равномерно заставленный свечами, сдерживал его.

– Мне тут тесно, – пожаловался он и хитро прищурился, – давай лучше уберем все это. И поговорим. Если ты дашь мне немного свободы – разве я не отвечу тебе взаимной уступкой?

– Ты? Нет, не ответишь. Ты демон. Ты вообще никогда и ничего доброго не делаешь и делать не можешь. – Жестко, уверенно сказала Ромулла и еще настойчивее повторила свой вопрос:

– Почему я? Почему не он? Ты знаешь как много зла творит этот человек?

Демон закинул голову назад, царапая рогами стену и гулко захохотал так, что все вокруг затряслось.

– В том-то и дело, дорогуша, что ничего особенного он не творит. Твой муж – трус. Он бьет тебя, это верно, ну еще немного срывается на окружающих – но немного. Потому что он трус. Но больше никаких злых дел он не делает. Вот, посмотри на весы, вот чего стоят его разминки с твоим телом в качестве груши. Да, он накинулся сегодня на какого-то несчастного – и даже разбил ему нос. Взгляни! – Он приподнял весы и ткнул ими в сторону Ромуллы. Струйка песка качнулась и продолжала наполнять правую, более тяжелую чашу. – Твои дела куда страшней. Сегодня он дважды бил тебя и один раз другого человека, что ж, вот те песчинки, которые за это упали на его чашу весов.

– Не слишком много. – Мрачно заметила Ромулла, скрестив руки на груди. Демон обрадованно закивал.

– Вот именно – не слишком. У тебя осталось всего семь дней. Если за это время твой муж сотворит что-то по-настоящему мерзкое, что-то непростительное, если чаша его грехов перевесит твою, тогда я заберу его. А тебя пока что не трону. Но лишь до тех пор, пока ты не проживешь до конца те годы, которые были положены ему. Так что рано или поздно мы все равно встретимся … дорогая. И первое, что я с тобой сотворю – это медленно сниму с тебя кожу. А потом знаешь куда я тебе засуну этот вот палец? – Он торжественно показал ей свой палец, размером с половину человеческой ноги. Палец увенчивал огромный кривой коготь с зазубринами.