Гельба

Сонный дождик мочил нежную пыль на дороге, бледно-серое небо устало нависло над полями, что были раскиданы меж мягко очерченных холмов. По обе стороны дороги были раскиданы приветливые деревушки. Мирную картину дополняли телеги, которые тащили по дороге грузные неторопливые быки. На телегах дремали мужички, иногда лишь встряхивая поводья. Дорога вилась меж полей, забегая в деревеньки и покидая их, пока не растворялась в нежно-серой дымке на горизонте. По левую сторону дороги, на высокой опушке, стояла деревня под названием Ненаевка, сразу же за которой начинался хмурый сосновый бор.

Именно сюда пришли захватчики в первую очередь. Все они были верхом на грязных мохнатых лошадёнках. Невысокие, но крепкие мужички с бритыми головами, хитро ухмыляющиеся в длинные усы, быстро заняли деревеньку. Они повыгоняли баб с детьми и стариками из уютных домиков. Второй их отряд, с гиканьем и довольным воем, уже добивал мужиков на полях. В воздухе стояла тревога, пахло кровью, навзрыд плакали дети, причитали бабы.

Хаптубские захватчики быстро поразобрали себе самых молодых девчонок в хатки, оттуда доносились их плач и визг.

– Да что же это такое! – Не выдержала дородная Мотре́я, прижимая к себе трёх малолетних сыновей. – Надо их как-то выгнать! Нужно допросить помощи в соседних деревнях! Доколь мы тут страждиться будем?

– Э, осади, подруже, – возразила ей долговязая худая Неята, – если мы отсюда уйдём, то обратно ходу уже не будет. Это всё одно как добровольно на их сабли косые прыгнуть. Или к соседям, или остаться тут. Другого нам нет. Уйдём – девки наши тут у них останутся, что им сделают эти мордодрыги? Поубивают только! А останемся – тоже погибнем. Надо решать.

– Дык чем мы смогём девкам-то помочь? – Вмешалась низенькая крепенько сбитая Кубытка. – Пущай тут остаются, они уже как есть все снасилованные, а то и помёрлые. Пусть сами выкручиваются. А нам за детях заботиться надо.

Зашумели бабы, заспорили, да так, что не услышали, как подобрались к ним кривоногие хаптубы, держа сабли наотмашь.

– Эна, бабы, а ну халь сюды, – скомандовал самый рослый из них, – иди-тко нам зжрачу готовлить.

– Жрачу им ещё готовь, – проворчал кто-то из толпы, прячась за спины остальных. Начальник захватчиков поддёрнул верхнюю губу, как обозлённая лошадь и не глядя рубанул по толпе. Завизжали, заохали бабы, зарыдали дети.

– Сюды, к нам, зжрачу готовлить, – повторил он с нажимом и снова дёрнул губой, надменно глядя на перепуганных женщин. Они стали неохотно расползаться по своим домикам, в которых уже вольготно расположились наглые вторженцы. Принялись за привычную домашнюю работу, да только теперь не для себя, не для своих семей, а для чужаков.

К закату забрякали вёдра – потянулись бабы к колодцу, что был в центре деревеньки расположен. Здесь, набирая воду, они вполголоса жаловались и плакались друг другу. И тут заговорила высокая, средних лет женщина, крепкая, с огненным взглядом и острым языком, за что и оставалась незамужней до сих пор. Звали её Гельба и жила она с самого краю деревни.

– Не дело так держать жизнь, бабоньки, – заметила она, привычной рукой спуская ведро в колодец. – Надыть и сделать что, а то так и будем до последнего зуба подтирать жопы чужакам. Куда оно годится? Наша это деревня или нет?

– Дак что ты им сделаешь, гадюка́м таким, чтоб им срать одними только раскалёнными углями, – полушёпотом ответила ей другая, непрестанно озираясь. Гельба презрительно оттянула рот, показывая крепкие зубы.

– А много чего можно, – сказала она, понизив голос и остальные начали заинтересовано стягиваться вокруг них.

– Гельба, ты ж вроде по травам мастерица, – сказал тонкий дрожащий голос из толпы зашуганных баб, – а сотвори-тко им чаю такого, чтоб …

– Не пойдет! – Сказала, как рубанула, Гельба. – Они вас же самих и заставят тот чай пить, да то и детей ваших заодно. Все мы так потравимся. Я другое знаю что сделать. Но нужно будет, чтобы вы все ушли.

– Куда ж нам деться? – Спросила огромная баба, скрестив на груди красные натруженные руки. – В другие деревни идыть – так они за нами придут, хаптубы-то. Во нам за это спасибо потом скажут. Ни за что торговать с нами не будут вовек.

– В другие деревни и не выйдет, – тихо возразила Гельба, уверенно глядя на неё. – Далёко оно. Тут пока с откосу спустишься, да потом дойдешь … Дети и стары́е не выдюжат столько идти. Не по́йдет, тяжко вам будет. Да и свидят то хаптубы, отпустят они вас чё ли? Тут незадалёко делянка есть, где мужики времяки соорудили.

– Пастбище, что ль?

– Да, оно самоё. Туда и дорожка-то тайная, всё меж высоких трав и кустов. Быстро дотёкаете. Там и оставайтесь. А я все сама сделаю.

Всколыхнулись бабы, зашумели, да потом сами и зашикали друг на друга – враг-то рядом.

– Тихо! – Без лишней мякоти скомандовала Гельба. – Слушайте меня, бабы. Завтра я весь день готовиться буду. А вы, как будут спрашивать – чего-тко та баба тво́рит? Отвечайте так: больная она у нас, заразная, потому за краем деревни её и держим. Еду приносим, а она за то нам хворост сбирает. Пусть думают – всё идёт своим путём, как будто обычно. Да держите уши во́стро – как день скончается да солнце начнёт сходить, я брякну тут, у колодца. Вёдро своё на камень уроню, ну будто не удержала. Звук обычный, никого не привлечёт. А вы, как сослухаете вёдро об камень, сразу же поднимайтесь и за сарайками да огородами на пастбище уходите.

– Дак зачем оно нужно? – Спросил кто-то.

Гельба улыбнулась как оскалилась и сказала просто:

– Убивать я буду, гадцев этих. Но вам всем уйти нужно будет, чтобы самим не помереть. Стариков с детьми лучше заранее сошлите на пастбище. А сами прислуживайте гадюками да всё слухайте. Как вёдро об камень брякнет – всё оставляйте и идите туда же. Есть будете – оставляйте ложку и идите. А спросят вас куда – скажите, что до скотины идти пора. И идите непременно через наветренную сторону. Ясно вам это?

Бабы вразнобой испуганно закивали, а потом подхватили тяжёлые вёдра и отправились по домам, на ходу переговариваясь об услышанном. Гельба же, оставив ведро на крыльце своего дома, прошла в бурьяны за домом, миновав их, вышла на дикую полянку и остановилась. Солнце уже почти село, но ей и так была знакома каждая кочка, каждая травинка. Проследив взглядом полянку, она наметила себе тропочку на завтра.

На ту тропочку она вернулась, когда солнце ещё не выползло из-за земли, а лишь выпрастывало тонкие лучики как слабые руки, цепляясь ими за густую росную траву. Уверенно вошла в лес и пошла от поляны к поляне, от оврага к оврагу, да по лесным болотцам, да по омутам и сорным зарослям. Уж какие она там травы сбирала – то знает лишь сама Гельба. Она же диво как точно и много знала о травах, потому как от младенчества перенимала ту науку от матери да бабки. Ловко нарвав охапку травы, она переходила к хворосту и сплетала из них одну вязанку. А набрав вязанок – шла и отдавала бабам, те же раскладывали их по бочкам, что стояли под водостоками у каждого дома. Однажды один из чужаков хватанул Гельбу за руку, да отскочил как ошпаренный – так зло она на него зыркнула. К вечеру вся деревня была густо набита хворостяными охапками, внутри которых были спрятаны некие травы.

Солнце начало проваливаться в горячую дымку, что густела с краю земли, когда Гельба, с ведром в руках, подошла к колодцу и поставила ведро на камень. Медленно оглядев деревню, она не заметила ни одного ребятёнка, ни одного старичка, что обычно в это время грелись на лавочках. Только бабьи юбки мелькали у одного, у другого дома, да замученные девки плакали навзрыд либо ублюдки раскатисто хохотали. Она медленно подняла ведро над камнем, поглядела на него, да и выпустила из рук.

Зычно, звонко загрохало ведро о камень, а потом скатилось на землю. Одним моментом бабьи юбки стали взмётываться у дверей, да мелькать на задворках, скрываться за огородами. Гельба нагнулась, взяла ведро и спустила его в колодец. Затем сняла с головы платок, смочила его и навязала на лицо, закрывая рот и нос. Подоткнула юбку за пояс, чтобы в ногах не путалась и тщательно высекла искру на заранее приготовленный жгут. Тот задымил, запалился тусклой искрой. Взяла Гельба тот жгут в руки и пошла по деревне, в подступающих сумерках запаляя свои вязанки.