– Ваньке нужна новая куртка, эта ему уже совсем маленькая. Да и кроссы бы не помешали…

Я не знал, с чего в его голову так резко заползли такие мысли, но его серьёзность мне не очень-то нравилась. В тот день я вообще весьма неохотно с кем-либо разговаривал, так что к подобным обсуждениям я тем более не был готов. Мне хотелось отмахнуться от него какой-нибудь шуткой, чтобы отвлечь от этих мыслей, но мои брови нахмурились сами собой.

– Нам тоже не помешало бы что-нибудь, тебе не кажется? – ответил я, осматривая рукав своей потёртой и местами облупленной кожанки. – И что ты предлагаешь?

Костян уткнулся глазами в пол, словно валявшиеся на нём песчинки казались ему самыми интересными вещами на свете. Не то, чтобы ему было за что-то стыдно. Нет, он делал так всегда, когда речь заходила о вопросах, касающихся брата. То есть формально Костян не спрашивал, не советовался, а просто ставил перед фактом, что всё будет сделано так, как ему вздумается. Его не заботили всякие мелочи вроде денег или способе их заработка, для него как бы само собой разумелось, что часть нашей общей выручки поделится уже на троих. Мне не было ничего жалко для Ваньки, но, когда Костян принимал форму «я ничего не хочу слышать», это меня напрягало. Я снова спросил его, что он хочет в данном случае от меня.

– Можно спросить у Катьки, на чём можно сэкономить, и где найти подешевле. Она же спец в подобных вопросах.

Странно было слышать эти слова от человека, который тратил бóльшую часть выручки на клей и выпивку, но я решил с ним не спорить. В конце концов, он снова был прав, уже второй раз за день. Мне иногда приходила в голову мысль о том, что если мы продолжим в том же темпе, то через несколько лет мы вообще не будем отличаться от наших бомжеватых соседей. Но сказать «давай начнём работать и перестанем бухать» гораздо проще, чем сделать. И, к счастью, мы оба это прекрасно понимали. Тем не менее, отвечать Костяну я ничего не стал.

Мы несколько минут просидели в тишине, нарушаемой только храпом, доносившимся из глубины конуры. Мне захотелось размяться, и я начал подниматься, хватаясь за рёбра, но потерял равновесие и плюхнулся обратно, застонав. Я случайно задел Ваньку коленом, и он зашевелился. Вместе с ним открыла глаза Катька и лениво потянулась.

– Извини, – негромко сказал я. – Можешь спать дальше.

– Как рёбра? – спросила она у меня, не обратив внимания на моё извинение.

– Нормально, – соврал я. – Как нос?

– Почти не болит, если не трогать, – так же честно ответила она, гнусавя.

Мы улыбнулись друг другу скованно и болезненно, после чего она опять легла обнимать ребёнка. Я вдруг подумал, глядя на них обоих, хотел ли я оказаться на месте Ваньки. Я даже не знал, хотел бы я, чтобы меня обнимала именно Катька, или же чтобы меня просто обнимали, но я представил себе, как им было тепло, и мне захотелось вообще не вылезать из конуры. Решив не загружать себя подобными мыслями, я просто от них отвернулся. Костян, кажется, настолько ушёл в себя, что вообще не заметил, как Катька проснулась. Он всё так же сидел у стены рядом со мной и смотрел в одну точку. Я немного его потряс, и он, кажется, вернулся в реальность. Он приподнялся на корточки и, немного порывшись в тряпках, на которых спал его брат, достал свою старую сумку.

– Сегодня ещё за едой, – Костян кинул мне мешок, за который ещё вчера цеплялся Ванька, и про который забыл в тот же момент, когда пришла Катька. Я смял его в руке и резко поднялся, стараясь не думать о боли в рёбрах, но ударился головой о трубу. Костян заржал и вышел.

За толстой плёнкой нас всё ещё ждало холодное утро и отсутствие здравых идей. Поход за едой каждый раз проходил по одной и той же схеме: я стоял с мешком у порога магазина, в то время как Костян, находясь внутри него, с невероятной ловкостью тащил всё то, что влезало ему под одежду. Он всегда зарывался в места, где не было камер наблюдения, и поэтому с абсолютно невозмутимым видом подходил к кассе, пробивал сигареты, и выходил наружу. Он закуривал одну, заходил за угол ближайшего дома, где его уже не могла заметить охрана, и ждал, когда я неспешно подойду к нему, чтобы переложить еду в мешок. Он тушил сигарету и шёл в следующий магазин, оставляя меня следить за обстановкой. Как правило, спустя несколько часов у нас набиралось еды дней на пять и около трёх пачек сигарет.

Костяна вполне устраивал такой расклад: сигареты в любом случае стащить стало практически невозможно после того, как их везде убрали с прилавков, а мораль воровства еды его не волновала в принципе. Он всегда считал, что на фоне краж, которые устраивают сами работники магазинов, наше «мелкое вмешательство» едва ли будет заметно. Единственный вопрос, к которому он подходил с особой тщательностью, касался его умения остаться незамеченным. Чаще всего у него получалось спокойно выйти из магазина с консервами под курткой, но иногда и с Костяном случались неудачи. И в таких случаях ему приходилось включать в себе умение быстро бегать, чтобы не оказаться побитым и голодным, а мне лишь оставалось курить за какой-нибудь подворотней и ждать, когда он либо оторвётся от охранников, либо поднимется с земли.

Но, к счастью, весь запас неудачи мы исчерпали за предыдущий день, и на этот раз всё прошло более-менее гладко. Костян даже умудрился добыть две шоколадки: для Катьки и Ваньки, как я понял. На обратном пути случилась ещё одна очень приятная вещь: я заметил потёртую сотню под чьим-то балконом. Я поднял её с влажной земли и, немного повертев в руках, решил, что её как раз-таки можно отложить на одежду ребёнку. Мне пришла в голову мысль, что и мне иногда везёт не хуже, чем Костяну, так что я с улыбкой протянул ему бумажку, искренне надеясь, что она не уйдёт на водку.

К тому моменту, как мы вернулись в конуру, Катька кое-как прибралась и стала читать ещё не до конца проснувшемуся Ваньке какую-то тоненькую книжку с картинками, зачем-то (может быть, на растопку) притащенную нашими бородатыми соседями, которых на момент нашего возвращения уже не было видно. Завидев нас, Катька расправила юбку и, оторвавшись от чтения, сказала Костяну, привалившемуся к стене:

– Его в школу надо…

– Это зачем? – весьма безразлично спросил Костян, потянувшись и взяв гамбургер из пакета, откуда я уже успел достать шоколадки.

– Ему уже восемь, а он не то, что по слогам читать не умеет, а даже буквы не все знает. Об остальном я вообще молчу…

– Ну вот ты и научи, – резко ответил Костян, – а у меня нет на это времени.

И с булкой в руках он снова вышел из конуры, не обратив внимания на то, как надулся Ванька.

– Обиделся? – спросила Катька у меня, мотнув головой в сторону шуршащей входной плёнки.

– Не знаю, – честно сказал я, садясь справа от неё. – Держите, это вам.

Я протянул Катьке обе шоколадки, и одну она тут же отдала Ваньке, который раскрыл её, моментально забыв о колких словах брата.

– Сегодня праздник, – улыбнулась Катька, разламывая свою шоколадку на дольки, не вскрывая упаковки. – В кои- то веки все трезвые и живые. Спасибо.

– Спасибо Костяну скажешь, это он утащил.

– Вискас, научи меня читать! – вдруг выкрикнул Ванька так, что у меня немного зазвенело в ушах. – Научи, и тогда я тоже буду читать тебе книжки!

– Хорошо, – согласилось она, и уголки её губ немного приподнялись. – Но только если ты пообещаешь стараться.

Она погладила его по голове, и спустя несколько минут после того, как он дожевал половину шоколадки (съесть больше не дала Катька, сказав, что надо оставить на потом), он снова закрыл глаза и впал в лёгкую дрёму.

– Почему он зовёт меня Вискасом? – Катька шепнула мне на ухо, и я ощутил тепло её дыхания на своей левой мочке.

– Не знаю, может рекламу где увидел, – просто ответил я, так и не сказав ей, что в такие моменты, как сейчас, она бывает очень похожа на кошку.

С того дня прошло почти два месяца, и на наш здоровый город опустился колючий снег. Ночами стало холоднее, поэтому, несмотря на горячие трубы, засыпать нам приходилось с растопленным мангалом. У этого мангала, как и почти у всех вещей в конуре, была своя отдельная история: его раздобыл Костян нашим первым летом вне приюта. Причём «раздобыл» – не совсем верное слово: в один из жарких дней он заметил каких-то мужиков на природе, недалеко от реки, где мы набирали воду. Они успели напиться и заснуть, абсолютно позабыв и про мангал, и про несколько пластиковых банок с мясом, так и оставшихся нетронутыми. Костян, конечно же, не мог этим не воспользоваться. Спустя несколько часов мы от души благодарили создателей спиртных напитков за роскошный ужин и огонь, возле которого мы просидели до глубокой ночи, заливаясь смехом и давясь крупными кусками впервые попробованного шашлыка.