– А где вы научились так метко стрелять?

– В пионерском лагере.

И подумал, а не сболтнул он чего лишнего.

Тарелки звенели, как колокольчики прямо. Точно костяной фарфор. Они ехали на пролётке на Алеутскую 44. Только Брехт с Васькой, остальные добирались на других экипажах и по разным маршрутам. Брехт тоже приказал остановить возчику не прямо у треугольного здания, а за несколько сотен метров и осмотрелся, вдруг всё же китайцы следят, нужно зайти куда-нибудь. Нашёлся вполне интересный магазинчик. Ведь чего-то есть надо будет вечером, там девчонки с беспризорниками голодные. Магазин назывался «Бакалея», купил Иван Яковлевич пирог с малиной и ещё всяких разных пирожков и плюшек. Заодно там же, в магазине, перекусили пирожками с ливером. Лиц китайской национальности при выходе не обнаружилось. Вообще, Владивосток – это словно бы не один город, а несколько, находящихся близко друг от друга. Русские не лезут в китайский и корейский квартал, а азиаты почти не бывают в городе гайдзинов.

На Алеутской их встретили встревоженно, сразу пригласил Буренко к себе в кабинет и потребовал:

– Говорите, почему не все? Что-то случилось? Чего там у тебя звенит? – ткнул пальцем в сумку, что выдал в нагрузку к тарелкам Чу.

Прямо скажем, Брехта это раздражало, дурацкая у старшего опера привычка, пальцем во всё тыкать, словно собеседник глухой или дебил.

– Решили раздельно добираться, вдруг слежка. В сумке тарелки, пришлось купить, чтобы подозрения не вызвать. А случился второй вариант. Пока этот Чу Юнхуа бегал куда-то за тарелками ваш осведомитель показал мне вазу династии Цин 1617 года, – разложил ему Иван Яковлевич всё по полочкам.

– Семнадцатого. То есть в пять вечера встреча. Ты как, готов? Люди твои где? – как-то не правильно получается, подписывали на одно мероприятие, а оно сразу перетекло во второе, хорошо, хоть перекусить догадались.

– А сколько надо?

– Все. Подстрахуете на подступах. Что у них могло случиться, ничего не намекал? – выглянул в окно ОГПУшник, чего там хотел увидеть? Китайцев? Людей Брехта, подходивших к зданию? Стройные ряды разведывательного батальона?

– Домой-то можно съездить, у нас там женщины и дети голодные, – показал сумку и свёртки с пирогами, и пирожками Иван Яковлевич.

– Домой? – Буренко достал часы из кармашка. Простые, даже не серебряные и Брехт полу пиджака прикрыл у него там золотой Брегет.

– Половина первого, – показал на настольные Брехт.

– Ну да, все про них забываю, недавно отремонтировали, больше года стояли, мастера хорошего найти не могли. Половина первого. Давайте, езжайте, покормите своих детей и назад. Нам ещё до места больше получаса добираться, – барственно махнул рукой. Не нравился он Брехту, чем дальше, тем больше.

Вернулись в четыре часа, на этот раз доктора не брали. Он нужен для боевой фазы операции, а тут подстраховать связного. Приехали к Семёновскому базару. Вечер, уже и темнеть потихоньку начинает, солнце скрылось на западе в облаках, сразу стало серо и промозгло. Холодный ветер с залива потянул. Прямо молниеносно погода поменялась, такое, наверное, только в приморских городах возможно.

Инструктаж был короткий, вон за теми прилавками стойте и смотрите внимательно по сторонам и за объектом. Если что пойдёт не так, то стреляйте не задумываясь. Распределись по два человека и встали за полупустые прилавки, смотрелось диковато, в дорогущих импортных костюмах стоят люди за деревянными грязными и замусоренными прилавками и изображают из себя продавцов. Лучше бы по рядам ходили и покупателями прикидывались. Хорошо, хоть шляпы и галстуки дома оставили. А то бы совсем был перебор. Но на них и так оглядывались, и даже вставали – посмотреть на это чудо. Брехт морщился и терпел, время от времени бросая взгляды на то место, где должен был встретится с китайцем Станислав Николаевич Буренко.

Выстрел прозвучал глухо, почти и не слышно, только потому, что готовился интуитивно Брехт к плохому завершению этой дебильной непродуманной операции, то услышал.

Бах. Бах. Бах это уже ближе и свист пули над ухом у виска, а потом стон с того места, где два красноармейца из его батальона расположились. Бах. Опять свистнула пуля над головой, Брехт присел под прилавок и стал судорожно доставать из кобуры обрезанной «Кольт». Ну вот, и поиграли в мафию. Чего там товарищ Чехов про ружьё говорил. Или не Чехов, а Станиславский? Не, всё же Чехов, Станиславский «Не верю» сказал. Чехову про ружьё?

Брехт выглянул из-за прилавка, на земле в десятке метров от него лежал его боец, а чуть дальше на выходе с рынка лежал Буренко. Кто стрелял по нему, не было видно.

А нет, вон кто-то за круглой афишной тумбой скрывается. А где Васька? Вон, лежит за другой такой же тумбой. Брехт поднял руку и показал Ваське, что пальцем нажимает на спусковой крючок. Китайчонок понял, мотнул головой, и открыл по вражеской тумбе огонь. Брехт бросился, согнувшись в три погибели, в обход. Ага, вон и стрелок. Бах. Это он комбата заметил и по нему выстрелил. Не попал, а вот ответный выстрел Иван Яковлевич положил точно, на белой рубахе китайца вспух красный цветок и его бросило на землю. Серьёзная вещь этот М1911. Человека пуля прямо отбросила, да это маленький китаец, но именно отбросила. Как в кино. Не всё, значит голливудские трюки.

Бах. Кто-то ещё есть, который не за наших.

Событие сорок третье

Однажды два Чукчи заблудились в тайге. Один говорит:

– Когда русские заблудятся, они стреляют в воздух.

Второй Чукча стал стрелять. Стрелял, стрелял и перестал.

– Ты что стрелять перестал?

– Стрелы, однако, кончились.

Брехт вновь откатился под прилавок. Чёрт, стреляли не с одного места, а как минимум с двух. Иван Яковлевич быстро перевернулся на спину, и завертел головой, в надежде увидеть напавших на них китайцев. Видны были три лежащих тела, вокруг каждого уже натекла лужица крови, казавшаяся на расстоянии не красной, а чёрной. К счастью его красноармеец – Слюсаренко ещё стонал и даже предпринимал попытки, лёжа на спине, заползти за стоящий у прилавка большой, окованный железом сундук, ну или как это называется. Там, очевидно, ночью торговцы хранили какие-то не сильно ценные вещи, чтобы не таскать их туда-сюда. Вон, даже здоровущий навесной замок навешан.

С другой стороны, уже в проулке, лежал в этой чёрной луже Буренко. Нда, надо было идти вместе с ним, – подумал Иван Яковлевич, – хотя, могли и двоих пристрелить. Не видно ведь было, кто и откуда стрелял.

Бах. Бах. Выстрелы звонкие, не сильные, следовательно, стреляют из пистолета. Брехт присмотрелся к тому закутку среди прилавков, откуда стреляли. Точно, вон чёрная макушка сверкнула. Если сейчас доползти до афишной тумбы, из-за которой в него стреляли, то место будет, как на ладони. Брехт вновь перевернулся на живот и, гробя дорогущий итальянский пижонский костюм, пополз по грязи и мусору в сторону укрытия.

Бах. Бах. По кому же они или он стреляют? Пиджак задрался и теперь ещё, и рубашку шёлковую превращал комбат в тряпку, ну, ответят гады за такой квест. Ошибся. От тумбы было ближе до того места, откуда стреляли, но ещё парочка таких сундуков полностью обзор загораживала. Понаставили! Пришлось ползти к одному из них. Заметили, видимо, противники шевеление, но сундуки сделаны на совесть из толстых досок, и пули в них застревали. Брехт ускорил поползновения и вскоре уже был прикрыт дубовыми досками с широкими железными полосами. Бах. Дзинь. Это стрелок в одну такую полосу и попал. Теперь Брехт точно понимал, откуда стреляют, вон от тех прилавков, точно из-за такого же сундука. Высунулся осторожно. Вон он, рожа китайская, перезаряжает револьвер. Повезло. Иван Яковлевич выцелил фигуру и плавно нажал на спусковой крючок. Замечательную вещь создал товарищ Браунинг. Автоматический пистолет, не надо давить, что есть мочи, на крючок, сбивая прицел. Выцелил и легонько нажал. Бах. Китайца пулей огромного калибра просто снесло.