– Да, смотреть на Большую волну было жутко, но до чего же красиво! Дух захватывало! – отец большим пальцем приминал табак в трубке, совал ее в рот, но так и не разжигал. Матушка ревниво следила за тем, чтобы отец не курил при детях.

«Ха! При детях! Младшему Дарилу уже пятнадцать, старшему Вазеку так вообще под сорок», – София согнала с босой ноги божью коровку. Прикусила стебелек, легла на траву и мечтательно уставилась в небо. Ей до жути хотелось оказаться в том самом Драконьем замке на смотровой башне в миг, когда над головой несутся тонны воды.

– Софи! Софи!!! Дрянь такая!

София резко села, схватила книгу и судорожно заметалась, не зная куда ее деть. Сначала бросила на нее венок из одуванчиков, но алый корешок выдавал с головой. Подумала было зашвырнуть в кусты, но побоялась, что переплет не выдержит полета и развалится – тогда точно не отвертеться, и Гелена поймет, кто выкрал у нее личную вещь, поэтому не нашла ничего лучшего, чем прикрыть дневник юбкой.

– Это ты рылась у меня под тюфяком? – на поляне появилась разъяренная сестра-близнец. София до сих пор не понимала, почему их считают близнецами: она против Гелены выглядела как породистая лошадка против изящной козы. Единственное, что можно было с натяжкой назвать одинаковым в сестрах – белокурые локоны. На этом сходство заканчивалось. Одна с хрустально-голубыми глазами (в главу семейства Паву Вежанского), другая с темными, будто намокший камень – точно такие же у матушки Радуцы. И эти глаза метали молнии. Но сестре совсем не было страшно: гнев близняшки все равно, что гнев блохи, направленный на собаку. Неприятно, но не смертельно. Софи могла остановить ее одним движением – просто упершись ладонью в плоскую грудь, и Гелена ничего не смогла бы сделать. Разве что изрыгать проклятия. В кого она уродилась тонкокостной и хилой, ломала голову вся родня. Про таких говорят – плюнь, переломится. Саму Софи трудно было переломить. Переломить, переспорить, переиначить.

– Под каким тюфяком? – она удивленно вскинула брови.

– Ты дуру из меня не делай. Признавайся, куда спрятала книжку? Иначе…

– Иначе что? Маме расскажешь? Тогда я покажу ей твой альбом с рисунками. Ей очень понравится, каким ты там предаешься мечтам…

Сестра задохнулась от негодования. Близняшка и близко не догадывалась, что София обнаружила ее тайник, куда она прятала альбом с неприличными рисунками. Влюбленная в сына старосты, Гелена рисовала сценки поцелуев, объятий и прочих откровенных действий, где главными героями была она сама и божественно красивый Бохарт. В реальности ничего такого не происходило: «возлюбленный» был гораздо старше шестнадцатилетних близнецов, а потому вовсю гулял с девушками посочнее и побойчее.

– Корова! – Гелена топнула ногой и сжала пальцы в кулаки: бессильная злоба не находила выхода. В косу вцепится не сможет, как бы без своих волос не остаться, ударить тоже – ответ не замедлил бы прилететь. Вот и оставалось только шипеть: – Чтобы тебе рожу твою наглую перекосило!

– Что тут у вас опять? – из-за кустов выросла медвежья фигура Дарила. Хоть и был он младшеньким в семье Вежанских, обскакал ростом не только близнецов, но и старших братьев, двое из которых служили в егерских войсках. А туда мелких не берут.

– Она опять рылась в моих вещах! – Гелена выставила указательный палец, радуясь внезапной подмоге. Брат жалел «убогую», поэтому всегда держал ее сторону.

– Верни то, что взяла, – сурово произнес он. – Иначе…

– Что иначе? – София с беспокойством наблюдала, как брат закатывает рукава. Гелена противно хихикала, что уже совсем никуда не годилось. – Побьешь? Я это, Дарусик, переживу. Но переживешь ли ты, когда Бохарт узнает, что ты подглядываешь, как они с Ялей голышом в озере купаются? Лично видела твой зад в кустах.

– И как это ты ночью один зад от другого отличила? – вступилась за брата Гелена, расстроившись, что тот прекратил закатывать рукава.

– А откуда ты, Гелька, знаешь, что дело было ночью? Неужели сама в тех кустах сидела? А я-то все думаю, откуда ты знаешь, как Бохарт голым выглядит? Надо бы ему твои рисунки показать, пусть оценит, каким достоинством ты его наградила…

Договорить она не успела. Брат схватил за ноги и поволок по траве.

– Ой, моя книжка! – воскликнула Гелена, обнаружив ту на освободившемся месте, и счастливая поскакала впереди палача и его жертвы.

– Пусти! Пусти, гад! – Софи дергалась всем телом, но от этого ее положение становилось все более позорным. Платье задралось выше пупа, и она светила на всю округу испачканными в зелени панталонами.

– Это кто тут у нас такой красивый? – бархатный голос остановил всех троих. София скосила глаза и в лучах Лейрены разглядела широко улыбающегося Бохарта. Он ленивым движением соскочил с коня и подошел ближе. Брат, так и не отпустив ноги Софии, замер с открытым ртом. Совсем некстати у нее мелькнула мысль, а не за самим ли Бохартом подглядывал Дарил, столько в его взоре сквозило обожания. Хотя в Гремыках не нашлось бы мальчишки, который не желал бы походить на сына старосты: сильного, ловкого, удалого наездника и отменного стрелка. Черный конь был всаднику под стать – с такой же непокорной челкой, влажным взглядом темных глаз, выверенной грацией великолепного тела.

То, как быстро София натянула на голову подол платья, вызвало еще более громкий смех. Ее потормошили за плечо и, когда смущенная девушка явила лицо, увидела, что ей протянули руку помощи. Прежде чем вложить свою, она вытерла ее о себя: цепляние за траву не прошло бесследно.

– М-м-м, так барышни Вежанские уже выросли?

Крепкая рука Бохарта оплела ее талию и так тесно притянула к мужскому торсу, что дышать стало невозможно. Смеющийся взгляд скользнул по лицу и замедлился, когда достиг высот, виднеющихся в незастегнутом вороте платья. София запоздало вспомнила, что рванула его, когда ей сделалось жарко от описания любовных игр фаворитки и короля.

Она мило улыбнулась нахалу и тут же саданула коленом…

«Я попала!» – запоздало испугалась она, когда Бохарт сложился вдвое, а Гелена завизжала не хуже свиньи, пойманной в огороде с пожеванными кабачками.

– Бежим, – толкнула плечом застывшего брата и понеслась в сторону дома. Уже находясь в недосягаемости – осталось всего лишь взлететь на крыльцо, София оглянулась. Гелена кудахтала над пытающимся распрямиться парнем и бросала в сторону дома укоризненные взгляды.

– Ну все. Мне не жить! – произнесла Софи и, одернув платье, чинно вошла в дверь. – Мам! Я дома!

– А кто ж тогда в лавке? – Радуца с полотенцем в руках выплыла из кухни. София попятилась, понимая, что сейчас отхватит этим полотенцем. – Ты час как должна была заменить отца, а?

Цепкий взор матери выделил и зеленые пятна на платье, и расстегнутые пуговицы, и взлохмаченные волосы.

– Мама, я все объясню! – взвизгнула Софья, но неумолимое полотенце все же оставило свой влажный след на спине непокорной дочери. До лавки она неслась будто ветер, стараясь держаться задних дворов и огородов, где своим появлением довела до сердечного приступа с десяток кур и собак. Центральная улица определенно не перенесла бы забега на ходу плетущей косу и застегивающей платье девицы, и судачила бы о Вежанской Софийке не одну неделю.

– Явилась-таки! – отец выбил трубку о прилавок. Под потолком висел сизый дым. – Хорошо, что Бохарт согласился съездить и напомнить, иначе бы до темна тут сидел. На вот, он цветок тебе принес. Аленький.

София покосилась на одиноко лежащий среди пил и топоров цветок. Вспомнив, как приветила первого красавца, закусила губу. «Будет знать, как в кликуны напрашиваться». Чтобы отец не заметил рдеющие щеки, схватила полотенце и принялась им разгонять дым.

Пава от двери обернулся.

– Ты передник, что ли, накинь. Весь подол в зелени.

– Ты еще мои панталоны не видел, – буркнула себе под нос София, снимая с крючка широкий фартук.

– А? Что? – отец приложил ладонь к уху.

«Совсем старый стал. Видать, ноги болят, раз опять с клюкой. Жалко его».