Дошел до старого дуба, несколько минут ходил вокруг него, как зачарованный (совсем, как кот из Лукоморья – только песен не заводил и сказок не рассказывал), а потом сел на скамейку и стал размышлять.

Вообще-то долго думать он не любил, потому и считали его учителя учеником непутевым и ленивым – этакий Емеля-дурачок, что лежит на печи и ждет, что хорошие оценки сами ему в дневник прыгать станут. Хотя дурачком он не был, а даже частенько решал всякие логические задачки и однажды даже получил приз, ответив на вопросы интернет-викторины.

На сей раз думал он основательно, но, ясное дело, ничего не решил. Может быть, он и подольше бы грузил себя всякими умными мыслями, но ворона, что сидела на ветке дуба прямо у него над головой, вдруг раскаркалась так громко и скрипуче, что он вздрогнул, а потом рассердился:

– Вот дура! Чего расшумелась?

Рядом со скамейкой лежала на двух стопках кирпичей небольшая, потемневшая от дождя дощечка – обычная дощечка, он бы в другое время и внимания на нее не обратил. Но сейчас ему так хотелось сделать что-нибудь дурацкое, чтобы выплеснуть наружу всю накопившуюся за учебный день злость, что он, взвизгнув громко (так всегда делали каратисты в кино), ударил ребром ладони по этой дощечке и тут же снова заорал – уже от боли.

Доска только упала на землю, но не переломилась. А ворона на дереве так оглушительно закаркала, что ему показалось, она смеется над ним – по-своему, по-вороньи.

И он еще больше разозлился, схватил с земли камень и швырнул им в нагло хохотавшую птицу.

Ворона тут же взмыла ввысь, а за его спиной вдруг раздался знакомый голос:

– Разве ворона виновата, что ты такую тоненькую дощечку не смог переломить?

Он оглянулся – Шень Сюа с портфелем в руках стояла на тропинке и смотрела на него с неодобрением.

– Зачем ты обижаешь птиц?

Он не ответил сразу потому, что не мог выбрать наиболее подходящий ответ из двух, пришедших ему в голову – просто сказать, что не ее это дело, или тоже запустить в нее чем-нибудь поувесистее.

В конце концов он просто обиделся:

– Если такая умная, так возьми и покажи, как это делается – у вас ведь в Китае этому учат с детства.

Она, ни слова не говоря, водрузила дощечку обратно на кирпичи, размахнулась, и не успел он ахнуть, как та, словно щепка, раскололась на две части.

Затем она так же молча снова взяла в руки портфель и пошла прочь.

– Нет, погоди, – заволновался он. – Как это у тебя получилось?

Он шел за ней следом, задавал глупые вопросы, а она, слушала его, но не отвечала и не останавливалась.

– Чего молчишь? Не хочешь разговаривать? Обиделась за позавчерашнее? Ну, не сердись, я же не сказал, что все китайцы плохие – есть даже очень хорошие. Я, между прочим, фильмы с Джеки Чаном люблю смотреть, – и еще зачем-то соврал: – И еда китайская мне очень нравится.

Она сразу остановилась:

– Правда? А какое блюдо тебе нравится больше всего? Ты умеешь есть палочками?

Он покраснел до ушей.

– Ну, я не то, чтобы…

Она строго сказала:

– Понятно. Опять врешь. Скажи, ты хоть сам понимаешь, зачем ты всё время врешь?

– Нет, – искренне ответил он.

Он над этим никогда даже не задумывался. Просто врал и всё. Да даже, можно сказать, и не врал – так, фантазировал. Ну, что он, виноват, что ли, если у него такое воображение?

– Ты был когда-нибудь в «Огненном драконе»?

Он покачал головой и снова разозлился:

– Там, знаешь, сколько там денег нужно за обед заплатить? Хотя откуда тебе знать, вы же там бесплатно едите.

Она грустно улыбнулась:

– Мне казалось, ты извиниться хотел.

И ему так казалось, но почему-то вслух он этого не признал – такой уж был у него характер.

– А знаешь, Гена, мне почему-то кажется, что у тебя нет друзей, – с жалостью сказала она.

А он засмеялся – такими нелепыми показались ему ее слова. Это как же у него нет друзей? А Денис Таборков, с которым они каждый вечер играют в Варкрафт? А Тарас Давыдов, который подарил ему диск с фильмами про индейцев? А Никита Зарудин, который увлекается йогой?

Но когда она, не дожидаясь его ответа, развернулась и пошла прочь, он почему-то вовсе не почувствовал себя счастливым человеком – наоборот, одиноким себя почувствовал. И потому побежал следом.

– Эй, погоди!

Она остановилась, обернулась, и в глазах ее запрыгали веселые огоньки:

– Ты смотрел фильм «Мэри Поппинс»? Там одного молодого человека звали «мистер Эй». Хочешь, я буду звать тебя так же?

Он почему-то не обиделся:

– А я буду звать тебя Женькой – так гораздо проще. А то по напридумывают всяких там заграничных имен – язык не поворачивается. Договорились?

Она кивнула:

– Хорошо. А теперь пойдем к нам, и я покажу тебе, что такое китайская кухня.

И взяла его за ручку, словно маленького.

Он хотел взбрыкнуть, но предложение было столь заманчивым, что он смирился и покорно поплелся за ней.

Они вошли в ресторан с парадного входа, хотя обычно, как сказала Шень Сюа, она заходила со двора, чтобы сразу попасть на кухню, где вкусно пахло восточными пряностями. Она чуть приоткрыла дверь, и Генке показалось, что тысячи голосистых колокольчиков зазвенели под потолком. Он остановился на пороге и поднял голову. Колокольчиков были не тысячи, а всего лишь с десяток – они рядком висели над дверьми и извещали о появлении посетителей.

Едва они вошли, невысокий китаец в длинной шелковой рубахе и шелковых шароварах метнулся им навстречу. Он приветливо улыбнулся, вежливо поклонился и сказал, обращаясь к Шень Сюа:

– Наша принцесса привела в гости друга?

Она важно кивнула:

– Да, это мой друг Гена.

Китаец смотрел на него с нескрываемым любопытством – совсем так, как и он сам смотрел на китайца.

Они прошли в зал, и у Генки от буйства золотисто-красных красок зарябило в глазах. Шень Сюа подвела его к столику у окна. Он машинально опустился на стул. Всё вокруг было таким необычным!

Едва они сели, к ним подошел немолодой официант, которого Шень Сюа почему-то поцеловала в щеку.

– Это мой папа, – объяснила она изумленному Генке. – А это – мой друг. Мы учимся в одном классе.

– Очень, очень рад, – вежливо сказал ее отец, и видно было, что он действительно очень рад.

А Генка подумал, что, наверно, в прежней школе Шень Сюа приходилось нелегко – похоже, там у нее совсем не было друзей, раз все они так радуются его появлению.

– Ты любишь лягушачьи лапки? – спросила она. – Ах, да, ты же их еще не пробовал. Это очень вкусно.

Через пять минут перед ним на столе стояла небольшая мисочка с рисом, еще более маленькая мисочка с кусочками жареного мяса и совсем крохотная мисочка с каким-то соусом. Еще ему принесли две палочки и положили их на фарфоровую подставку.

– Это просто, – учила его Шень Сюа. – Смотри, ты берешь палочки вот так, – и она вложила палочки в его мгновенно занемевшую ладонь. – Потом берешь комочек риса, макаешь его в соус. Ах, нет же, не так.

Она засмеялась было, но тут же извинилась:

– Ничего, ты научишься.

Он научился быстро. Соус ему понравился, и он даже хотел спросить рецепт, но вовремя сообразил, что это, наверно, коммерческая тайна. А вот в лягушачьих лапках он ничего особенного не нашел – обычное мясо. Он даже подумал бы, что это – обыкновенная курица.

Когда он доел и рис, и лягушачьи лапки, и соус и сыто и довольно улыбнулся, Шень Сюа спросила:

– Так где же ты всё-таки был?

Он сразу помрачнел и отвернулся, сделав вид, что рассматривает что-то за окном.

– Если это тайна, то так и скажи. Я понимаю – у фокусников должны быть свои секреты. Но почему-то мне кажется, что это – не фокус.

– Не фокус, – пробурчал он, по-прежнему глядя в окно. – Только я всё равно ничего тебе не скажу. Ты же – девчонка. Ты разболтаешь всему классу, и они будут думать, что я сумасшедший.