— Ну. Если на самом деле, то — очень хорошо.
— Э-э-э… хм… а почему вас направили в эту тюрьму?
— Понятия не имею. Я сюда не просился.
И в таком духе минут двадцать. Заканчивая разговор, перед тем, как попрощаться, воспитатель выдаёт ключевую идею:
— Если вам чего-нибудь захочется, ну, например? перевода в другую тюрьму, то достаточно написать рапорт.
— Зачем мне в другую тюрьму? Мне здесь нравится, — отвечаю я и вежливо откланиваюсь, оставляя Бога с головной болью.
ВРЕДНОСТЬ
«Дабы дурость каждого видна была» было написано в одном из указов Петра Первого. Дуростей в тюрьме Кастейон-2 Албокассер хватало. Но одна из них выделялась настолько — нет, выпячивалась настолько — что только слепой её не видел.
Как и все тюремщики мира, испанские — точно такие же особи рода человеческого. Не способные не только к обучению, но и к элементарному зарабатыванию денег или воровству. Но это я кажется, снова о погоде на полуострове…
Настоящее имя Ниф-Нифа — Хосэ-Луис. Фамилий по эту сторону забора у охранников нет. Никто не желает сведения счёта в потусторонней жизни. У охранников, внутри тюрьмы номер. Ниф-ниф же за свои двадцать лет работы в системе, научился скрывать иего. Никогда он не подписывал никаких бумаг, могущих оказаться в руках его подопечных.
Высокий, грузный, с одутловатым лицом, на котором блестели очки, он всегда с вежливой улыбкой выслушивал обращающихся к нему зэков. С этой же улыбкой обещал и не выполнял своих обещаний. А, если удавалось что-то сделать по просьбе сидельца, то его рот растягивался до самых ушей в самооценке своей полезности.
Туалет в модуле наркоманов постоянно забивался, краны постоянно переставали перекрывать воду, но Хосе-Луиса, как шефа модуля, это не интересовало и сотня зэков стояла в очереди к двум «толчкам» и одному писсуару. Остальные не работали. Вообще-то в модулях есть вторые туалеты, которые администрация держала закрытыми, используя их как кладовки.
Проснувшись ночью, можно было слышать, как льётся вода внизу в туалете. Она лилась по три — четыре дня не переставая. И это в провинции, где из года в год жалуются на нехватку воды. Иногда Ниф-Ниф вмешивался в процесс истечения воды и перекрывал её во всём модуле, оставляя зэков без умывания и отходы жизнедеятельности в камерах без смывания.
У всех стало рефлексом держать в камере ведро с водой в дни, когда Ниф-Ниф появлялся на дежурстве. На всякий случай. А то каку смыть нечем будет.
Придя на работу в очередной раз, Ниф-Ниф озаботился вдруг, что нет утверждённого списка посещающих модульный спортзальчик. Его никогда не было за восемь лет существования тюрьмы, но с сегодняшнего дня эволюция человечества могла бы остановиться.
Тут же, некстати, начался Рамадан и Ниф-Ниф начал упорядочивать прием пищи мусульманами. Собрал их в столовой, довёл до сведения и проинструктировал ответственных на кухне модуля. Если в прежние годы арабы входили дружною толпою, получали свои кулёчки и подносы, оставляя раздатчикам время для собственного ужина, то теперь по нифнифовским правилам, правоверные выстраивались в очередь снаружи, потом один входил, получал ночную пайку и, когда начинал удаляться от раздаточного окошка, следующему можно было переступить порог. Ниф-Ниф с неизменной улыбкой, лично контролировал очерёдность, стоя в дверях. Начиная с того дня, зэки, раздающие пищу, стали ужинать второпях, унося недоеденные куски к себе в камеру.
Со временем Ниф-Ниф улучшил своё изобретение, запуская очередного последователя Пророка ещё до того, как предыдущий отходил от раздачи. А со стороны нужника уже доносился привычный шум водопада.
Но Ниф-Ниф его не слышал. Он обдумывал очередное улучшение жизни зэков. В модуль пришла целая бригада работников. Полдня они занимались тем, что откручивали четыре шурупа в каждой камере, которые фиксируют на стене пробковую доску. На неё зэки имеют право повесить календарики и фотографии родных и близких. Открутив шурупы, бригада снимала доску, намазывала её по периметру строительной пеной и возвращала на место. Вернувшись в камеры после обеда, зэки обнаружили свои фотографии на полу. Сам пол был заляпан пеной, которая не смывается водой.
Ниф-Ниф стоял в коридоре и демонстрировал мефистофельскую улыбку: очередная гадость удалась. Вечером и в последующие дни зэки перестали запасать вёдра с водой, потому что Ниф-Ниф закончил свои дежурства. А на дверях туалета появились два новых объявления:.
«Если туалет будет продолжать засоряться, это приведёт к его закрытию» и «Плохое использование туалета будет наказываться переводом в другой модуль».
Список занимающихся спортом так и не был завершён.
УНИЖЕНИЕ
Именно в тюрьме я столкнулся с исламом. Раньше не приходилось. Люди в закрытом пространстве вынуждены менять свои привычки. Которые, в свою очередь, связаны со стадностью. Если всякие там индивидуалисты, протестанты, католики и ортодоксы и раньше стороной обходили воскресные службы, то и теперь не спешили. Но с удовольствием пели под гитару хором с навещающими зэков монашками. Иеговисты, как у них принято, не только брались за руки и молились, но и использовали своё нахождение в заключении для привлечения новых заблудьших овцов в своё сборище.
Мусульмане же, лишившись своих привычных свободных пятикратных обращений к Всевышнему, угрюмо сбивались в кучки и, выяснив направление на Мекку, дружно обращали голые пятки в другую сторону. Никто им не мешал, но и особо не способствовал. Лишь иногда могли разрешить моления в отдельной комнате.
В тюрьме Кастейон-2 Албокассер было по-другому. Не смотря на то, что муж директора тюрьмы был обрезан в детстве на чёрном континенте, администрация мягко и без особого нажима преследовала тех, кто по углам становился на четвереньки. Их переводили в другие модули, потом без объяснения причин, возвращали обратно, препятствуя тем самым образованию знакомств и группировок.
Небольшой спортзал модуля всегда закрывался на ключ, когда в него на час заходила очередная группа для занятий. Вместе со мной потихоньку набралась группа в шесть человек. По несчастью для них все они были арабами. Коллектив из одного русского с нехорошим личным делом и пяти последователей Пророка, могущих перековаться в возможных приверженцев исламского халифата, включила богатое воображение службы безопасности тюрьмы. Тем более, что в спортзальчике не было камеры наблюдения. В течение одной недели все правоверные были отправлены в другие модули, и я остался на ближайшие месяцы в одиночестве со штангами и гантелями.
В тюрьме сменился директор. Наезды на мусульман перешли в режим открытых военных действий. Обыски, общие и индивидуальные, ежедневные или внезапные, всё те же переводы в другие места постепенно превратили пятикратномолящихся в забитое овечье стадо. Они угрюмо сидели по углам, играли в домино или двигали фишки по крестообразно нарисованному полю. Самые молодые временами играли в футбол. Но от спортзала шарахались, как чорт от ладана. И молиться на виду перестали.
В первый год отсидки в тюрьме Кастейон-2 я просто блаженствовал, когда наступил Рамадан и арабы по вечерам получали кулёчки с едой, которую им можно было заглатывать по ночам после появления первой звезды. К кулёчкам мусульмане получали ритуальный супчик харера. Это варево, добротно приправленное специями и густо поперчённое, должно было компенсировать нехватку калорий после дневного поста, когда правоверному не разрешается ни есть, ни пить.
После изысков средиземноморской тюремной диеты этот суп казался воплощением всего самого лучшего, что могло бы быть на Земле в этот момент. Арабы, получив в свою пластмассовую коробку с крышкой этой харьеры, щедро отливали мне в углубление на подносе и, после этого могли донести посуду до стола и закрыть крышку.
Второй Рамадан в Албофакере (такое название деревни, где находится тюрьма Кастейон-2, придумал мой друг-эстонец), при новом директоре, был отмечен не только убогостью меню в кулёчке, но и количеством хареры, выдаваемой с тюремной кухни. Качество тоже было бледным напоминанием прошлогоднего. Я, правда, продолжал радикализироваться по вечерам, но гораздо меньшей порцией супа. Мои уговоры, чтобы хоть кто-нибудь из обрезанных нажаловался на плохое приготовление и недостаточную дозу супчика, ни к чему не привели. Ни один почитатель Корана не осмелился это сделать. Стадо окончательно потеряло своё достоинство. И бороды посбривали. Начинаю понимать, где находятся корни мусульманского радикализма.
