Эти даунские свиные глазки я уже пару раз видел в упор. Однажды я не поддержал его в наезде на хозяйку квартиры, где мы снимаем разные комнаты. И после этого он мне заявил:

— Хорошеньким для всех хочешь быть? Не выйдет!

И в другой раз, когда я обрезал его притязания возглавить международную борьбу с исламским экстремизмом, с приставаниями к молодому и работящему арабу, что жил в нашей квартире. Тогда было сказано грознее:

— Я тебе это припомню!

Попробовал я, было, полечить уезжавшую крышу, взяв любителя христианизма с собой на полёты, но и эта попытка закончилась плачевно:

— Козлы они все, эти твои друзья. Лишь хотят показать, что у них денег до хрена.

Всё прошедшее вспомнилось немного позже.

А пока вокруг меня начались странности. Как-то на работе, я, чертыхнувшись в очередной раз, вытащил из телефона севшую батарею и, перед тем, как вставить другую, сказал своему напарнику:

— Похоже, что меня прослушивают. Мне батареи на полдня стало не хватать.

— А у тебя не паранойя?

— Знаешь, — говорю, — Даже отсутствие паранойи не гарантирует отсутствие слежки. В любом случае, идёт что-то странное.

Молодые представители незалэжности вдруг стали предупредительны и вежливы. Такие слащавые, что мысль о голубизне могла бы запросто прийти в голову постороннего наблюдателя. Но не в мою. Ясно, что у них появился план в отношении меня. Но что это будет? Наркотики подбросят? Оружие?

Одни вопросы в голове. И без ответов. Тем более, что воришки, по всему видно, провернули акцию. И не совсем удачную. Уже целую неделю не выходят из дому. К ним не приходят их подельники. На любой шум на лестничной площадке прилипают к глазку. Но я опять пытаюсь абстрагироваться на своих проблемах. Сколько же мне осталось коптить на этом свете? А дел ещё хочется переделать!

А юноши, тем временем, делают другие грязные дела, которые им в радость, наверное, с рожденья.

Хозяйка сообщает мне, что оба не заплатили за жильё и донесли на неё в налоговую инспекцию, что она, мол, не платит за сдачу жилья. Меня сие не удивляет, чтобы хохол и не стучал — это редкость. И тут же мелькает мысль. Чтобы проверить её я мимоходом спрашиваю молодого:

— В полицию бегаем стучать?

Дёрнулось лицо несимметрично, и он свалил, не отвечая на провокацию. То, что другой постоянно стучит, я уже давно знаю. Как звонки под крышей пересиливают, так он бегает в полицию, в русское посольство, просто останавливает на улице патрульную машину и сообщает об ужасных соседях по жилищу.

Ещё пару дней я не вылезаю из-за компьютера, старательно набивая буквы. Пишется неплохо, и с такой скоростью за несколько месяцев я закончу свои письменные дела.

Соседи суетятся по квартире, отвечая на звонки домофона, старательно не сталкиваясь со мной не только телом, но и взглядом. Но не трогают меня, и я не реагирую на необычность ситуации. И зря.

В час с лишним пополуночи мне в комнату ломятся юные стукачи. Открываю дверь. Крик, шум, гам. Из всего понимаю только, что меня пытаются спровоцировать на то, чтобы я вломил тому, кто постарше. Второй держится в тени коридора, держа руки за спиной. Ну, всё, у обоих рвануло. Но получить ножик в спину среди ночи мне не хочется и я посылаю обоих и закрываю двери. Оба помчались к выходной двери, щёлкнув по дороге автоматом, вырубая свет. Зависает комп. Скачал, блин, мультик! Да ладно, завтра объясню правила общежития.

Но, завтра наступило сегодня. Через час в дверь опять стучат. Более настойчиво. Открываю. Ого! Весь салон заполнен полицейскими.

— Документы! Одевайся, поедешь с нами.

В уголочке жмутся с жалким видом хохлята. Так, меня явно забирают не за то, что натворили они. Но что же они настучали в этот раз?

С некоторым сожалением оставляю на столе заряжающийся телефон. Останусь без связи, но, зато, и мой напарник по работе и другие поймут, что со мной случилось что-то. Бумажник в карман и я готов.

— Есть ли оружие в комнате?

— Вы, что, с ума все посходили этой ночью? — вопросом на вопрос отвечаю я.

На улице нас ожидают три полицейские машины, в которые уже рассаживаются полицейские. Двое в бронежилетах. Круто! Меня, правда, везут без дополнительной охраны. По недоумевающим физиономиям вижу, что они уже и сами не верят в то, что делают. Привезли в участок.

— Всё на стол. Раздевайся.

Проверяют, описывают, записывают, даже в задницу заглянули на предмет обнаружения чего запрещённого. Отдельно идёт описание примет и татуировок.

— Ох! Сколько у тебя денежек в кармане! Что, нельзя было в комнате оставить?

— Нельзя. У меня воры по соседству живут.

— Ну-ну! Интересно. И сколько тут у тебя денег?

— Не знаю. Около пятисот.

— Как интересно! Не знаешь, сколько денег имеешь…

— Слушай, — прерываю я подколы, — Мне нужно за комнату платить и, вообще, это почти двухнедельный заработок.

— Так зарабатываешь? Я вот тут каждый день и столько не имею в кармане.

— Пошли работать со мной, будешь иметь в два раза больше.

На этот раз я попал в точку. На замолчавшем фэйсе было написано «Ты чё, дурак!»

Но деньги отдают. Только бумажные. Монеты, как и всё железное, относится к запрещённым предметам в заключении. На мою попытку выяснить, что же я натворил, ответа вразумительного так и не получаю. Да ещё и плохо мне по-настоящему. Голова кружится. Со мной такие дела уже несколько дней происходят. Раньше было чуть полегче. Есть и другие симптомы, что я не жилец. Решаю, что объявлю голодовку. Не в смысле демонстрации, а просто ничего жрать не буду. Не будут же меня заставлять работать. А на простое лежание и сидение много энергии не надо.

Попав в камеру, я понял, что голодовать обязательно надо, потому что то, что было приготовлено в качестве жратвы, было явно из меню детского садика. Микроскопическое пирожное, такого же размера йогурт и несколько большего сока. Через некоторое время из камеры напротив доносятся всхлипывания, быстро перешедшие в плач и откровенные рыдания. Местный абориген, заглотив рацион, понял, что смерть уже недалеко. Причём от голода.

— А-а-а! Агент! Позвоните моей жене! А-а-а! Пусть принесёт мне бутерброды! А-а-а!

Полицейский тоже человек и через некоторое время после бурных и продолжительных лобзаний до меня доносится удовлетворённое мурчание с чавканьем.

— Агент! Пожалуйста! Я пить хочу!

Открыли и напоили. Ещё некоторое время тишина.

— Агент! В туалет можно?

Заодно открыли и меня. Облегчился, хотя при вставании заштормило так, что полдороги шёл, придерживаясь за стену. Даже полицейский заметил, что у меня нелады.

— С тобой всё нормально?

— Думаю, что да.

Тогда в камеру. И я опрокидываюсь на топчан.

— Эй, амиго, — наевшись и оправив другие естественные потребности, испанец общения захотел.

— Амиго, это тебя взяли с ножом, когда ты на двух молодых нападал?

— Меня, но без ножа.

— Успел выбросить? Правильно.

Я механически отвечаю, поддерживая беседу, а сам в душе благодарен товарищу по несчастью, наконец-то сообщившему мне, за что меня взяли.

Временами впадаю в какое-то забытьё, иногда, похоже, сплю, но большей частью раздумываю. Ну и что будут делать хохлы, когда меня отпустят? То, что отпустят, особых сомнений не вызывает. За два дня мне должны или предъявить обвинение, которое будет затруднительно сляпать по такому топорному доносу, или отпустить окончательно или до суда, если таковой будет.

По прошествии времени меня перевозят в другое место отсидки. Из воронка вываливаюсь чуть живой, так меня прихватывает по дороге. Не сдохнуть бы тут прямо у них. Но вроде отпускает и я снова в процессе. Снова отпечатки пальцев, прощупывание рубцов одежды, руки в стороны, штаны снять и наклониться… и:

— Ой, сколько у тебя денежек!

Но противоядие уже известно.

— Я не виноват, что ты такую работу выбрал, где мало платят. Когда выйду, можешь пойти со мной на стройку, будешь зарабатывать хорошие деньги.