– Хоре. Всё в жилу. Сделаем. Сами ненавидим «мутных», – провел ладонью по горлу худой. На том и разошлись.

И день этот лёгкий прошел. Удалился в прошлое. Которое было у Александра Павловича хорошим и чистым, как сам он после баньки во Владимировке, в отцовском дворе.

А вот после дня этого удачного произошло то отвратительное, чего Александр Павлович не смог бы придумать даже по заданию Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича. Само вышло. Как всё самое плохое. В любой жизни, у всех без исключения, оно всегда появляется обязательно, причём всегда внезапно и нежданно. Как смерть.

И случилось через десять дней, да потом целый месяц тянулось вот что. Позвонил, как и обещал, подполковнику Онищенко барыга с погонялом «три карата», который скупал только драгоценные камни, рыжьё, золото, значит, и дорогое чистое серебро. Маловича Онищенко вызвал и пояснил звонок барыги.

– Малец пришел к Лёве Перцу, скупщику. Притаранил две серьги с рубинами, две золотых цацки с медальонами и «котлы» при браслетах из чистого серебра, – доложил скупщик. – Крови на них нет. Так сказал жиган. Я, сказал Лёва, его помаял полчаса, но объяснил потом, что по деньгам решу вопрос только завтра утром. Надо мне, мол, тщательно серебро проверить вечерком. Вот он завтра к десяти придёт.

– Наш оперативник тоже подъедет. Так я ответил барыге Лёве, – сказал Александру Павловичу Маловичу подполковник.

Есть! – козырнул Александр Павлович и каблуками сапоги громко стукнул. – Разрешите действовать?

– Давай, Саша. Закрой это дело. Групповое ограбление раскроем – большой плюс нам генерал в личные дела нарисует.

Взял Малович у барыги дома «амаску», помощника бандитов по сбыту вещей с разбоя, связал ему руки ремнём за спиной, кинул в коляску и привёз в отделение. Дежурный конвойный сержант оттащил его в камеру предварительного заключения, где отловленных допрашивали. Подержал его Малович в КПЗ сутки, чтобы паренёк созрел для откровений, потом взял три листка чистых, ручку с чернильницей и пошел «колоть» посредника. Сначала начинающий вор Чистяков с плохой «погремухой» Гнус молотил что-то традиционно невнятное. Откуда цацки он не знает. Просто попросили старшие продать их барыге. Имён старших и кликух он не знает. Сам в шалмане неделю всего обретается. Переехал в Зарайск из Миасса. От мусоров сбежал. Лепили ему квартирную кражу, а он был натурально не при делах. Хату не трогал. Потому и сбежал от незаработанного срока. Тут пока не освоился ещё и отнести вещи продавцу ему поручили впервые. Откуда они взялись, вещицы, не спрашивал. Меньше знаешь – целее будешь. Александр Павлович не имел столько времени, чтобы честно и скоро дождаться когда Гнус начнёт говорить как было на самом деле. Поэтому он снял китель и бил Чистякова долго, от всей большой души, добавленной природой к мощной мускулатуре. Он дал Гнусу возможность переночевать на нарах для частичного восстановления всего организма и особенно памяти. Утром Малович ещё и китель не успел снять, а Гнус уже «запел». Похоже, пару рёбер лейтенант ему подломил, руку вывихнул и сапогами отбил икры ног. Стоять Гнус не мог и руку левую не держал. Она висела как полотенце на гвозде перед умывальником в камере.

– Я вспомнил. Я вчера со страха обманул Вас, гражданин начальник. Клянусь мамой – со страха. Вы не бейте меня больше. Я расскажу как на духу всё, что знаю.

– Обещать не могу, – Малович сел на нары рядом. – Тут всё дело от тебя зависит. Мне не надо то, что ты знаешь. Мне надо услышать то, как оно есть по-настоящему. Имена, фамилии точно, погоняла, где живут, когда бывают в шалмане. Я должен точно знать, кто взял молодую семью на «гоп-стоп». Конкретно. Понял? Тогда и бить не за что. Если горбатого лепить не будешь.

– Зуб даю, – поклялся Гнус. – Ушатали мужа с женой трое. Один – Дубак. Он по гражданке – Федоренко Витёк, значит. Главный в маленькой своей банде. Потом Шмайсер, то бишь Прибылов Андрюха и ещё Тухлый, по гражданке Алексеев Миша. Всё. Сказали, если продам барыге так, чтобы им пошло в масть, то мне отстегнут целую тыщу. Кусок, значит.

– Второго повтори ещё раз, – у Маловича почему-то стало нехорошо на душе. Щипать начало внутри и давить. – Ну!

– Сказал же, Прибылов Андрей. Отчества не знаю, – Чистяков на всякий случай отодвинулся от лейтенанта. Очень уж резко у него лицо потемнело и стало злым.

– Кто может отчество знать и кем младшая сестра его работает? – Малович аккуратно придвинул Гнуса к себе и упёрся тяжелым взглядом точно в зрачки жигана.

– Кто-кто? Маруха его. Наташка Солопова. На заводе буфетчицей почти отдыхает. В конторской столовой. Они-то женихаются по-серьёзному. Потому Натаха про него всё знает. – Могу сходить и спросить.

– Сходи, – Малович снял с рук его ремень. – Одёжка вон где твоя. На верхних нарах. Пропуск тебе дам на выход и на вход. И час времени. Свалишь – найду хоть где и посажу за убийство в Садчиковском магазине. Мужику, вору залётному, в очереди горло перерезали. Слышал? В начале декабря ещё. Убийцу не нашли. Вот тебя и назначим. Расстрел за вора не дадут, но пятнашку – вполне могут влепить. Тебя эта Натаха знает? Не спросит, на кой пёс тебе его отчество?

Гнус кивнул: – Они давно с ней. Я из Миасса в натуре-то три года уже как перебрался. Так они ещё тогда спарились. Пожениться хотят. Я ей скажу, что договорился в совете профсоюзов, чтобы ему выписали удостоверение дружинника, а самого обыскался – не могу найти. А где сестрёнка его работает? Так я спрошу Наташку – может он у неё на работе. Мало ли. Тогда я сам сбегаю, мол.

– Умный ты, Чистяков. Балабас варит! Тебе бы честную жизнь вести. Жил бы нормально. Умные редко плохо живут. – хмыкнул Малович. И Гнус убежал, несмотря на травмы.

Александр Павлович, благодаря своей редкостной интуиции и врожденному безошибочному предчувствию, до возвращения Чистякова уже всё понял и впал в транс, чего не должно было случаться с мужественными милиционерами. Потому как заранее чувствовал, что отчество Прибылова будет Николаевич, а сестра окажется терапевтом в третьей больнице. Куда распределили её в прошлом году из свердловского мединститута.

Гнус прибежал минут через сорок и рассказал всё то, что Александр Павлович уже без него давно вычислил. Прибылов Андрей Николаевич, Шмайсер в мире уркаганов, к несчастью приходился родным братом его, Маловича, родной жены Екатерины.

– Короче так, – сказал он Чистякову. – Чтобы твои дружки-ухари, тебя, лопаря, натурально не загрызли за провал у барыги и изъятые мусорами как вещдоки цацки, ты посидишь без следствия в КПЗ неделю. Потом расскажешь своим, что просто попал под случайный шмон, про который в этот раз ни барыгу сами мусора не предупредили, ни тебя, тем более. Что били тебя крепко и посадить хотели. Но статьи не нашли. Потому, что ты клялся, будто дружки твои случайно нашли свёрток с бирюльками на кладбище, на могиле попавшей в аварию летом директорши центрального продмага. И кто их ей в память о себе подкинул на холмик – неизвестно.

– А чё мне? Отосплюсь у вас. А то гоняют меня то на бан лопатники вышибать, то бензолку для старшаков искать по городским малинам, чтоб кайфовали они без марафета. А тут отдохну целую неделю. Справку дадите потом, что меня на неделю задержали до выяснения и отпустили как невинного?

– Дам, – пообещал Малович и поехал на мотоцикле к жене на работу. Вытащил её в коридор и рассказал очень подробно о том, в какое дерьмо и насколько глубоко вляпался её придурок-братик. И стали они в этом коридоре шепотом придумывать, как сделать, чтобы Андрюша не влетел на зону. Причём лет на десять за групповое ограбление.

– Вот же козёл, – определила текущий статус брата Екатерина и заплакала. – Как связался со шпаной десять лет назад, так и стал закономерно бандитом! Сволочь!

– Так что, пусть садится? Лет десять корячится брательнику, – Александр Павлович расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и слегка расслабил резинку на галстуке. – Сейчас не сядет, так вляпается всё равно. Раз уж начал бузить. Только попасть может в историю похлеще. Аппетит-то, он во время еды… Ну, понимаешь.