– Так точно! – щелкнул каблуками Александр Павлович. – Разрешите выполнять?
– Разрешаю. Но не суетись. Через десяток дней отлежится товар и понесут его к барыгам. По опыту знаю. «Стучать» они будут мне. Я тебя вызову. Свободен.
За неделю с небольшим Малович, используя природный дар – нутром чувствовать источники хороших или плохих событий, отловил на автовокзале двух «жиганов» из местных, которые почти на выезде из Зарайска, за мостом, остановили пожилых колхозников на телеге с лошадью, дали им по мордам и отобрали базарную выручку. Три тысячи шестьсот семьдесят пять рублей наторговали с копчёного сала мужики. Целый воз сала смогли они за день сбагрить населению, после встречи Нового сильно обедневшему на продукты. Разбойники следили за ними от въезда в город, на базаре, а потом обогнали их на такси и ждали у спуска с моста. Маловичу умный и проницательный внутренний голос подсказал, что лихие пацаны маленько денег пропьют с кентами в городском кабаке. То есть просто обязаны форсу дать, «рисануться» перед своими. А остальное должны свезти в схрон. В какую-нибудь деревеньку, где в лесочке у них давно уже есть ямка. В неё вставлен металлический бак с крышкой, а в нём до поры лежат, присыпанные сверху срезом земли с травой золотые безделушки, часы разные, ну и другие дорогие «бебехи», а также «антрацит», он же – редкий для тех времён кокаин, да ещё, конечно, « листья». Крупные, значит, купюры. Их брали из бака изредка по паре штук и «гудели» на них, либо давали взятку «вертухаям» в зоне. Чтобы они передавали кентам – зекам всякий разный «подогрев»: чай, курево, «марафет» и самогон в грелках, спрятанных внутри мешочка с конфетами и печеньем. Колхозники оказались мужичками наблюдательными и, несмотря на травмы голов, запомнили, что один их бандитов имел на руке наколку, «партак» – по ихнему, в виде цифр 1937 на пальцах левой руки, а правое его запястье украшало синее солнце с лучами, выползающее из-за горизонта, и суровое слово поперёк солнца – «север». Второй был худой, наголо стриженый и сильно кашлял. Александр Павлович решил, что отобранные деньги урки обязательно повезут в тихое место, ни своим, ни чужим не известное. Он дал указания сержантам на вокзале и автовокзале, чтобы они выпасли бандитов с такими приметами и задержали их, придрались к якобы липовым паспортам. Ну, и сразу чтобы позвонили ему в горотдел УВД. Через три дня с автовокзала позвонил сержант Маслов Володя. И сказал, что пришли оба. Взяли билеты в Сормовку. Отправление через полчаса.
– Шоферу скажи – пусть начинает ковыряться в моторе и с ухарей глаз сам не убирай. Еду, – сказал Малович и побежал во двор к мотоциклу.
Бандюганы сбежать не успели. Да и не побежали бы. Себе дороже. Убегать от милиционера приравнивалось к сопротивлению законной власти. Год сверху – минимально. Александр Павлович тормознул прямо перед скамейкой, на которой они сидели уютно и безмятежно. Залили внутрь по стакану самогона и мороза январского не улавливали. Малович взялся рукой за кобуру и громко прошептал.
– Оба быстро в коляску прыгнули. Один на колени к другому. Или ноги прострелю. Ехать молча, не дергаться и выпрыгнуть не пробовать. Догоню один хрен. Но побег нарисую обоим.
– Начальник, мы чё, арестованные? – заныл «расписной». – А чё за шняга, начальник? Честно, едем в Сормовку к бабке моей.
– Сапёрной вот этой лопаткой новый погреб ей долбать будете? – засмеялся Александр Павлович, лейтенант. – Двадцать семь градусов минуса. Взрывать землю надо только динамитом. Лопаткой да апреля будете маяться. Ну, прыг- скок в люльку! В момент! В отделе разберёмся. Честные фраера, поедете в Сормовку другим автобусом. А напылили если, то ответку держать надо. Вы ж мужики! За себя в ответе. И за дела. А?
Бандиты молча и сопя втиснулись в коляску. Малович в отделе допросил их, используя добрые и нехорошие слова, кулаки и ноги в хромовых сапогах. Дал им потом полотенце и пальцем показал на умывальник.
– Умойтесь. И если не порожняк мне тут прогнали, то привезём из Сормовки схрон и я в протоколе напишу, что «Листы лавэшные» в количестве шестисот семидесяти пяти рублей я у вас нашел на хазе вашей по адресу…
– Улица Чапаева, семнадцать.– Быстренько сказал худой, кашляя и прикрывая рот ладонью.
– При плановом шмоне нашем, – закончил Малович. – Сумма эта, если вы напишете, что подрезали её за неделю в автобусах из «лопатников», тянет на полгода каждому, не больше. А вот три тысячи шестьсот семьдесят пять рубликов отвезёте сами. Лично мужикам, которых на «гоп-стоп» взяли. Знаете из какой они деревни?
– Откуда знать нам ? – удивился татуированный.
– Они живут в Янушевке Зарайского района. Сразу за Владимировкой. Фамилии мужиков Подколзин Иван и Лемешко Фёдор. Найдёте. Пока искать будете, шевелите мозгами. За три тысячи шестьсот семьдесят пять рублей париться вам лет по семь. Большая сумма потому что.
Малович сделал паузу.
– Я шмон на хазе реально делать не буду. Возьмёте все деньги полностью и отвезёте мужикам. А они заберут заявление. Напишут, что ошиблись. Что выпили с радости и забыли, куда их сами спрятали на обратной дороге. Бандитов несуществующих придумали, чтобы жены не подумали, будто они эти деньги спрятали от семей. А дома на трезвую голову нашли свёрток с деньгами в соломе на телеге под подстилкой, и всё стало хорошо. Заявление заберут, я сразу оформляю на вас довольно мелкую карманную кражу. Вы садитесь на полгода или получаете условно. Но вот, мля, попадётесь ещё раз хоть кому из наших, пришьём вам все «висяки» и «качаться» вам тогда, урки, по червонцу минимум. А «висяков» у нас достаточно». Всех бандюг в городе за месяц не переловишь. Ну, так что?
– Базару нет, начальник! – обрадовался «расписной. – Завтра все деньги будут в Янушевке. Отдадим колхозникам. Век воли не видать.
– А наказание от меня лично такое. Доставайте из своего схрона шестьсот семьдесят пять рублей. – Малович взял обоих за грудки. – И завтра я приеду к вам в адрес часам к десяти утра, сразу же рванём сюда с деньгами и оформим изъятие. Потом напишу, что вы их выдали при обыске добровольно и отдаю вас с этой благородной бумагой следаку Очкасову. Он учтёт добровольное признание, помощь следствию, напишет это и двинет дело в суд. Тогда увидимся через полгода. Или в этот же день. Если пойдёте по условному сроку. С раскладом таким согласны, фраера?
– Да! – дуэтом крикнули оба. – А бить больше не будете?
– Вы же нам навстречу идёте, – усмехнулся Александр Павлович. – Значит, не буду. Всё. Исчезли. До завтра чтобы всё сделали!
– Зуб даём, – ответили по очереди жиганы, получили пропуска на выход и как ветром их сдуло.
Десять дней быстро пробежали. Тех, которые грабанули колхозников, осудили, как и предложил следователь Очкасов в заключительной бумаге для суда – на полгода с отбыванием наказания условно, учитывая их активную помощь следствию и суду, а также чистосердечное раскаяние. Они после суда, откуда их сразу и отпустили отбывать срок условно, то есть жить дома, ждали Маловича с работы возле его двухэтажки, поскольку принесли «благодарственную». Ящик армянского коньяка и серое зимнее пальто из толстого мягкого рифлёного драпа с каракулевым воротником и каракулевой шапкой. На одежде были этикетки московской фабрики «Большевичка».
– Всё куплено. Вот чеки на одежду. На коньяк не дали нам. Но мы его тоже купили. Клянёмся свободой. Примите, не отриньте. Не как от уркаганов примите. Как от людей. Мы же люди, – сказал умоляюще худой. – Мне всё одно помирать скоро. Закрытая форма тубика. Год, может, протяну. А вы – человек! Уважение вам от нас и от братвы!
– В натуре, от души всё идёт! – подтвердил татуированный. – Не обидьте нас, гражданин офицер.
– На второй этаж поднимите, – Малович улыбнулся. – В хату сам занесу. За ответку я не в обиде. Понимаю вас. И мне вашу жизнь, честно – жаль. Но вы сами выбрали такую. Силком вас в неё не окунали. Живите. Не попадайтесь. Одна только человеческая, не милицейская просьба у меня есть. Если где гастролёров встретите или попадётся вам на слух или на глаза «гоп-стоп», а, может, «скок» по беспределу или с особо тяжкими последствиями, которые не по понятием, вы лично меня вот здесь ждёте и рассказываете. Потому что даже для вас – не по понятиям западло работать, а для нас – тем более. И совесть ваша воровская мучить не будет поэтому. Лады?
