– Да ты что, Гриня! – воскликнула Галина Аркадьевна, описывая круг невдалеке от стола. – Почти сто человек во дворе, да за забором двадцать. Жених с невестой целоваться хотят. Аж не могут уже терпеть. Там уже горько всем гостям-то! Да и нажарили всего. Остынет потихоньку. Надо садиться да начинать!

– Ну, допустим, они-то нацелуются ещё. Аж надоест. Жизнь вся впереди, – тихо проговорила мама Ильи Пилкина Надежда Афанасьевна. – Тут другой вопрос. Людей чего мурыжим? Свадьбы так не делаются. Бестолково. Полный двор гостей. И семья такая ж будет бестолковая. Ни уму, ни сердцу. Чего ждём? Большого начальника твоего? Шишку! Свадебного генерала! Да он, небось в областном театре премьеру с почетной ложи смотрит сейчас. Или в Москву срочно вызвали на ночь глядя. У них, у верховных, всё не как у людей. А мы тут над гостями измываемся. Не говоря уже про молодых.

– Он сейчас кем служит, Гриня? – Пилкин старший ноготь-таки отгрыз и выплюнул за окно. – Вроде как второй человек в области он теперь? То есть, занят под самое не хочу. Он, может, никак совещание со своими раздолбаями не закончит. Или с Первым секретарём великую думу в две мудрых головы думают

– Ага, как же! – вставила ехидно Галина Аркадьевна. – В сауне, небось, пиво пьют все областные командиры. Устали же за день. Горы сворачивали, реки вспять пускали. Умаялись.

– Вот ты, Гриша сам прикинь картинку, – Пилкин Николай разыскал на пятерне ещё один ноготь, чтобы погрызть. – Ну, будто не его пригласили, а тебя.

Ты ищешь и берёшь подарок, потом с трудом отбиваешься от неотложных забот обкомовских, прёшься почти за сто километров с улыбкой на лице, поскольку знаешь, что тебя очень ждут. Что гость ты почетный и долгожданный. Приезжаешь, а все кругом вдрызг, на столах объедки, парни по углам девок тискают, а молодые устали исполнять команду горько и удалились на время передохнуть. Одни объевшиеся собаки бегают и тётки-посудомойки. Во дворе – пьяные за столом, мордой в салаты воткнутые. Из трезвых только собаки вот эти и магнитофон на крыльце. Как себя чувствовать будешь? Почетным и долгожданным, или будто на тебя из окна ведро помоев вылили?

– Ты, Коля, прямоугольный такой! – обиделась на мужа Надежда Афанасьевна. – Как дверной косяк. Разве ж в еде да в питье дело? Он что, пожрать едет, накваситься до зелёных человечков в глазах? Он уважение Грише выказал, когда согласился. Гриша у него в долгу по самый похоронный оркестр. До гроба в долгу. Кабы не Ванин, то и свадьбы сейчас не было. И ты, Гришка, копал бы силосные ямы штыковой лопаткой на третьем отделении. Я, Варя, так говорю или нет? И она поднесла к глазам краешек шелковой розовой скатерти. Не было платочка.

– Не, а я к чему клоню! Не слышите никто меня? Пилкин нервно отгрыз маленький кусочек ногтя и катал его пальцем по ладони. – Я ж к чему клоню? Обождем ещё! Невелики персоны, гордость тут свою как флаг над головами не носим. А Ванина обождать надо. Он – общее наше спасение как-никак. Да и времени – десять минут девятого всего. Сейчас подъедет. Чувствую.

Мятлев, директор, невестин отец, медленно поднялся. Подошел окну и уперся лбом в стекло. За окном было темно и прохладно. Сентябрь-таки. Перед собой вместо палисадника и вялых георгинов, да осыпающейся желтой акации увидел он просторную комнату, райкомовский зал заседаний. Стол, красной тканью покрытый, члены бюро на стульях. А в торце стола тогдашний первый – Шагалов. Он глядит из темноты в упор на Григория, стоящего перед бюро в позе виноватого и говорит зло: – Такую шваль как Мятлев мы на любой мусорной свалке найдём. А вот они, со свалки которые, партию и дело общее позорят. Исключать не будем тебя. Ванин упросил. Спасибо скажешь. Но от работы его заместителем мы тебя освобождаем. Есть кто против? Нет! Свободен, Мятлев.

– Черт знает что. Чего оно вылезло-то? – сказал директор, отворачиваясь от видения. Он размял пальцами виски. Сел. Закурил.

– Эй, да что вы все подурели одновременно? – весело заворковала Галина Аркадьевна, сестра Гришина. – Вот проблему слепили на ровном месте! Тоску развели. Похороны у нас или свадьба, черт возьми? Обождем и никаких вариантов! Все подождут. Делов-то! Пошли на улицу, пусть гости сами скажут – ждать Ванина, генерала нашего, или начать «горько» орать и хлестать водку под курочку в тесте? Ну, пошли, пошли!

– Во, шалая! – вздохнула Надежда Афанасьевна Пилкина, но тоже встала и пошла за всеми во двор.А сестра директорская уже доходчиво разъясняла народу ситуацию. По её версии выходило, что уважаемому Сергею Даниловичу припасено первое слово и первый тост. Как крёстному отцу этой замечательной свадьбы. Потому, что это он упросил обком вернуть Мятлева на своё место. А то жила бы Нинка в Покровке, а Илья в Алдановке. И разошлись бы пути их и любовь не разгорелась. Да и ответит Ванин далеко не на любое предложение. У него их – мильён в месяц. А нам вот не отказал. Уважил. Подождать, в общем, надо! Как, народ?

– Одно слово – «надо»! – крикнул за всех передовой механизатор-орденоносец Косенков. – Мы и трезвые потанцуем – аж пыль столбом встанет. Да, девки?

– Ещё как попляшем! – хором подтвердили веселые женские голоса.

Славик врубил пластинку с фокстротом «Лисичка». Все, кто смог разбились по парам, а подружки Нинкины тоже стали ритмично топтаться посреди двора, смущенно хихикая и стараясь на ходу не слететь с высоких «шпилек».В комнату, куда вернулись родители и Галина Аркадьевна, лениво вошли молодожены. Нинка швырнула фату на подушки кроватные, а Илья Пилкин расстегнул жилетку на финской «тройке», облокотился о косяк, закурил и стал разглядывать родных и близких.

– А вот без этих штучек, без экспериментов с высочайшими покровителями никак нельзя было?

Надежда Афанасьевна, мама Пилкина Ильи расхохоталась, показывая новые золотые зубы. – Ты вон смотри, чтоб твоя женитьба экспериментом не стала. Вот об чём заботься. А взрослых, ответственных людей понимать учись. Без тебя уж серьёзный народ решил, что делать, не печалься.

– Ну, глядите сами. Ваши деньги, значит ваша и правда, – Илья выбросил к потолку толстое кольцо дыма и вышел.

В половине десятого Мятлев старший тоже во двор вышел. Народу, конечно, поубавилось, но не так чтобы опустел двор. Кто-то ещё за воротами анекдотами перебрасывался. Ржали человек десять. Не меньше. Только дружков Ильи не видно было.

– Да они к Самохину, к деду пошли самогону хлебнуть, – объяснил Пилкин. То ли муж, то ли жених всё ещё. – Придут после двухсот граммов.

Директор Мятлев остановился возле девственно нетронутого стола, взял из вазы светившееся изнутри янтарём яблоко, погрел в ладонях и волчком крутнул его между тарелками с закуской. Гости глядели на него молча. Понимающе. Врагов не было среди них. Враги по домам сидели.

– Ты, Григорий Егорыч, скажи, когда подойти, мы и подойдем к сроку. Да, мужики? – громко сказал старик Ромашин. Уважаемый. Отработал своё по первому классу. – Как он подъедет, ты к Сашке Прибылову пошли кого, так он нас всех быстро и оббежит. Тут же объявимся!

– Такое, понимаете, дело…Тонкое. Сразу всё не объяснишь, – подключился Николай Пилкин, отец жениха. Но на Егорыча не обижайтесь. Ему самому неловко. Но он Ванина позвал, а тот слово дал, что приедет. Вот Григорий наш и стоит как витязь на распутье. Направо пойдешь – неизвестно что будет. А налево свернешь – вообще ничего не ясно.

– Да чего уговаривать? Понимаем ситуацию. И Егорыча знаем как мужика слова. Обещал дождаться. Вот и ждёт…

– Ты, Егорыч, Славку пошли к кому-нибудь из наших когда «генерал» прибудет. Долго ему на машине проскочить? А нам недолго и обратно собраться. Да, мужики? Да, бабоньки?

– А то! – крикнули все вразнобой.

В двенадцать часов ночи две старых семьи и одна новая сидели молча под навесом. Под фиолетовой лампочкой из гирлянды. От неё подал мертвенный мутный клин слабого света на жену молодую. Или на невесту. Она зевала откровенно, не прикрыто. А фиолетовый свет делал в эти мгновенья лицо её покойницки умиротворенным.