– Ой, девочки, я лет до двадцати во время секса плакала! Ничего не могла с собой поделать, прямо обливалась слезами от удовольствия. Парни пугались и начинали выяснять, что случилось, не больно ли мне и всякое такое. Сбегали все от меня, пока я не научилась сдерживать слёзы. А потом был у меня парень смешной. Он в постели мог подолгу со мной кувыркаться, дольше всех остальных кавалеров. Но когда чувствовал, что устал, говорил: «Всё, Тузик сдох, извини!»

– А у меня проблема: я со своим бывшим испробовала все виды секса в каких угодно позах и в любых местах, какие только можно придумать: в постели, в ванной, на подоконнике, на траве, в машине, в кино, в гостях, на лавочке в парке – ничего запретного для нас не существовало. В общем, прелесть! А вышла замуж, и как отрезало: не могу вести себя раскованно, хоть убей. Мечтаю о бурной ночи, иногда прямо дрожь пробирает, а как до дела доходит – лежу, словно бревно. Что ж это такое, а?

…На этих словах Чуб перестал слышать бабий разговор, поскольку на другом конце стола – по правую руку от него – сразу несколько голосов, мужских и женских, затянули в залихватском наклонении:

Гей, наливайте повнії чари,

Щоб через вінця лилося,

Щоб наша доля нас не цуралась,

Щоб краще в світі жилося.

Щоб наша доля нас не цуралась,

Щоб краще в світі жило-о-ося!

К хору присоединялись новые голоса, и он быстро набирал силу. Гости сидели, открывая рты и раскачиваясь из стороны в сторону. Эти движения были мерными и слаженными, как у гребцов в многовёсельной лодке; все очень старались, словно ощущали свою вину в том, что из-за обилия выпитого не могли ходить вдоль песни, подчёркивая важные моменты яркими танцевальными движениями.

Сразу с нескольких сторон донёсся растерянный брёх окрестных собак, не способных понять густого человеческого веселья. Но людям это было всё равно, они не собирались обращать внимание на скудомозглых животных.

За первой песней последовала вторая. За ней – третья…

Не зря говорят: красны похороны плачем, а свадьба – распевами.

***

Праздничное действо близилось к финалу.

Тамада Егор Палыч уронил голову на стол и плакал весёлыми свадебными слезами.

Батя, застыв над тарелкой, беззвучно шевелил губами, точно силился выговорить заколупистую формулу всеобщего семейного счастья.

Гости продолжали петь, но они уже явно выдохлись. Голоса звучали с нараставшим разнобоем и помехами посторонних реплик, точно вода, с тучами брызг перескакивающая через каменные голыши на речном мелководье. Каждая новая песня, бодро начавшись, быстро теряла силу, сдвигалась в заунывный темп вопреки жизнеутверждающему содержанию и едва добиралась до своего конца. Наконец Василий Трясобабенко, один из двоюродных дядьёв со стороны матери, свалился со стула и вместо того чтобы подняться с земли, принялся в лежачем положении косноязыко издеваться над своей неловкостью. Это словно послужило сигналом к завершению торжества: вместе с последней недопетой песней – к радости новобрачных – дотлела и вся свадьба, подобно покинутому небрежными туристами скудному костерку на лесной поляне.

Ещё минут пять расходились пьяные гости – с многоречивыми прощаниями и слабоубедительными попытками оптимистических пожеланий. Одного за другим их проглатывала ночь, наполненная трескотливой перекличкой кузнечиков и серебристым лунным светом. До тех пор, пока не осталось никого, кроме виновников торжества и их родителей.

– Фу-у-ух… – выдохнула Мария.

– Притомилась? – полувопросительно-полунасмешливо проговорил Чуб, пристроив ладонь ей на зад с не требовавшей расшифровки заурядной мужской мыслью.

– Ага, как будто целый день на огороде вкалывала, – подтвердила она. – Никогда бы не подумала, что радостное событие может довести до такой усталости.

– Ещё бы, – сказал он, чувствуя себя тоже вымотанным до предела. – Целый день перед бесполезными людьми выцветаться, тут любой охренеет и будет к ночи валиться с копыт.

– Почему перед бесполезными людьми?

– Да потому что жмоты большинство из них: ишь, экономы какие, на деньги поскупились, – напомнил ей Чуб их общую обиду. – А жрали и пили каждый в три горла.

– А-а, вон ты о чём. Действительно, нехорошо получилось.

– Это кому как, Маша: нам с тобой, конечно, нехорошо, а им – ещё как хорошо! Погуляли на свадьбе на халявку, чем плохо?

– Да уж. После такого трудно доверять людям.

– А я им никогда особенно-то и не доверял. Но что они окажутся до такой степени сволочами – этого всё-таки не ожидал.

– И я тоже не ожидала… Грустно, Коленька.

Впрочем, долго огорчаться в такую ночь Мария не планировала. В спальне она мигом отбросила пустяковые угрызения ума в сторону, улыбнулась чему-то глубоко женскому, скрытому от сторонних глаз, и приблизилась вплотную к Чубу. Который, к слову, давно заметил, что его невеста имеет обыкновение в разговоре подсовываться вплотную к собеседнику – вероятно, ради собственной уверенности в его ответном внимании. Как ни странно, упомянутая манера не раздражала Чуба… Однако в данный момент интерес Марии простирался дальше обычного разговора. Она на несколько мгновений крепко обвила руками шею своего скороиспечённого мужа, потёрлась щекой о его шею; потом внезапно отстранилась – и сильным толчком опрокинула его на многообещающе всхлипнувшую кровать:

– Ну вот и всё! – объявила она с торжественной решительностью, подобно командиру, сообщающему бойцу, что тому приказано геройски заткнуть собственноручным телом вражескую амбразуру.

– Чего это – всё? – слегка растерялся Чуб, ощутив короткий позыв чем-нибудь отгородиться от сияющего взгляда Марии. – Как это – всё?

– А так и всё, что теперь ты – окончательно мой!

– Я сам себе свой, – буркнул он осоловело, не испытывая никаких особенных желаний. – А твой – только отдельными местами.

– Ничего, мне на сегодня и этих мест достаточно. Я долго ждала, а теперь хочу быть счастлива – прямо сейчас!

Договаривая последние слова повышенным от нетерпения тоном, она стала быстрыми пальцами стягивать с Чуба одежду. Затем несколькими ловкими движениями, точно фокусник, скинула с себя свадебное платье, бросилась на супруга, пока слабо представлявшего себя в зависимой роли, – и жадно прильнула губами к его губам.

Переходного момента он не уловил. Просто обнаружил себя лежащим сверху: он раскачивался на Марии спокойно и ритмично, как будто её горячее тело превратилось в лодку, ласково подбрасывавшую Чуба на морских волнах. И ему было уже всё равно, куда плыть. Главное, чтобы подальше от берега и чтобы не возвращаться в своё прежнее сознание.

Среди упомянутого равномерного колыхания он ощутил себя – как-то вдруг и безвозвратно – женатым. И рассудил, что большой моральной покляпины в этом нет, просто раньше он не задумывался о подобных вещах, а ведь, по сути, всё очень просто: самые невероятные обстоятельства кажутся таковыми лишь со стороны, однако стоит им нахлобучиться конкретно на тебя – и ты уже не видишь в них ничего особенного, более того, не замечаешь их вовсе. И такая постановка мыслей показалась ему вполне правильной уже просто потому, что другой он придумывать не собирался.

– Жить – хорошо!

– А хорошо жить ещё лучше!

(Художественный фильм «КАВКАЗСКАЯ ПЛЕННИЦА»)

– У всех куча глюков, и с ними надо жить!

(Мультипликационный фильм «Масяня»).

Полагавшиеся на свадьбу три дня отгулов пролетели незаметно, и Чуб снова вышел на работу.

Само собой, он, как и все нормальные люди, предпочёл бы сидеть в костюме где-нибудь в офисе и создавать видимость трудовой деятельности, а не вкалывать на заводе. Но подобная перспектива могла улыбнуться Чубу разве только в удачливом сне. А потому мечтать о ней не имело смысла. Есть вещи, с которыми человеку приходится смиряться; впрочем, при достаточной обвычке – без особенных затрат ума и нервов.