– А как ты хотела? – вздёрнул головой отец. – Чтобы я только с тобой одной рассусоливался, позабывши о других интересах? Нет уж, извини! Обнявшись, веку не просидишь, и в одну петелку всех пуговок не устегаешь. Каждому делу своя очерёдность полагается!

– Известна твоя очерёдность, – въедливо продундела мать. – У тебя и посюдень бутылка стоит на первом месте: пьёшь, как за ухо льёшь.

– Нагородила семь вёрст до небес и все лесом, – не пожелал отступать отец. – Брехать – не пахать: сбрехнула да отдохнула. Хоть бы сообразила своим куриным мозгом, что люди про нас подумают после твоего словесного невоздержания. Уцытни уже!

…Наконец дело дошло до обсуждения предстоявших затрат на свадьбу. Своей баснословной величиной они никого не удовлетворяли, но, как бы там ни было, решили поступить по справедливости: бремя денежных расходов обе стороны согласились разделить пополам.

Немного поговорили о международной обстановке, о нескончаемом кризисе в стране и – как нынче принято в любой компании – поужасались ценами на базаре.

После очередного тоста батя, опрокинув содержимое рюмки себе в горло, вдумчиво подёргал кадыком – и, откинувшись на спинку стула, вдруг предложил:

– А давайте споём!

Согласия компании ему не требовалось. Он тотчас заорал первое пришедшее на ум:

Розпрягайте, хлопцi, коней,

Тай лягайте спочивать,

А я пiду в сад зелений,

В сад – криниченьку копать.

Чуб – без особого желания, просто из чувства семейной солидарности – подтянул припев:

Маруся, раз, два, три, калина,

Чорнявая дiвчина

В са-а-аду ягоду рвала…

Но ни гости, ни даже его собственная мать не пожелали приплюсовать свои голоса к суммарному хоровому звучанию. И Чуб, сконфузившись, не пошёл далее припева. Отец же настырно тянул песню до середины, после чего всё-таки заглох; несколько раз досадливо крякнул и с видом лишнего человека вернулся к рюмке.

Разговор снова передвинулся на свадебные рельсы. А также на темы морали, густо перемежаемые анекдотами и шутками о молодожёнах.

Само собой, раз любому продавцу полагается расхваливать свой товар, то и Машкина мамашка не забыла подчёркнуто засвидетельствовать, что дочка у неё выросла прекрасной помощницей по домашнему хозяйству, и что, кроме прочих немалых достоинств, она сызмальства воспитывалась в неукоснительной строгости, потому никогда с парнями не встречалась и даже ни с кем не целовалась – в противном случае, мол, ей, как матери, полагалось бы ослушницу самолично удавить. Это материнское мнение Чуб мысленно отметил в положительном разрезе, поскольку из сказанного вытекало, что родителям, как водится в большинстве семейств, ничего не известно о любовных сторонах дочерней жизни – а значит, ему в будущем меньше надо будет перед ними стыдиться за то, что взял такую девушку себе в жёны.

Его собственная мать, в последние годы зачастившая в храм и на глазах всё больше сдвигавшаяся в сторону религиозных ненормальностей, конечно, не упустила возможности развернуть свою обычную богоугодную пропаганду. С её подачи собеседники немного поспорили о расхождениях библейских событий и настоящей человеческой истории, придя к выводу, что, хоть бога и нет на небе, но любое верование имеет положительные качества, ибо понуждает людей быть доброрасположеннее друг другу и не разрешает насилия над личностью. Одна только Таисия Ивановна, сочувственно глядя на мать, допустила возможность существования бога, но не на облаках, как в Библии, а лишь в виде неизученного биологического поля. Мать подобным оборотом не утешилась, поскольку такое всё равно считается ересью, и перед тем как замолчать в тряпочку, грустно заключила:

– Вы к этому ещё придёте. Верить надо. Обязательно надо верить в господа… Вы подумайте, кто мы такие? Мы – простые маленькие люди. А он, несмотря на это, может подарить нам радость… Ведь даже две тысячи лет назад последним изгоям – бродягам, нищим и проституткам – Иисус дал почувствовать, что они кому-то нужны. И тогда они поняли, что их всё-таки можно любить. И обрели самоуважение… Вот, я и говорю: многим из нас сейчас не хватает самоуважения…

Возможно, она тянула бы свою богоискательскую волынку и дальше, но тут её перебил отец, не прекращавший краем глаза поглядывать в сторону телевизора, по которому как раз передавали новости:

– Во, глядите, обнищание шагает по стране хозяйской поступью. Опять цены на пищевую продукцию подымают! И куда только правительство смотрит? Нет, не зря в газете «Здоровая Кубань» писали, что правящие вершки нашей страны – это не люди, а сплошные трупоедские хари, которым интересна только денежная легкодоступность для собственных карманов.

Все сфокусировались на экране.

– А ведь всё с Горбачёва началось, – отвечая каким-то своим давним мыслям, пробурчал отец. – Допрежь него как-никак исхитрялись существовать в человеческом облике. А Мишка Меченый, зар-р-раза, всю эту катавасию в стране удумал затеять, из-за которой жизнь у народа покатилась кубарем под откос!

– Не скажите, – возразил Василий Поликарпович уважительным голосом. – Если сравнивать с Ельциным, то Горбачёв был куда как лучше. А что? Ельцин-то просто ужас сколько глупостей нагородил, ничего хорошего я за ним припомнить не могу. А Горбачёв всё-таки и разоружение начал, и вывел войска из Афганистана. Просто ему не дали завершить до конца перестройку.

– Вот его перестройка и есть самое первоглавнейшее вредительство, – проговорил отец растяжимым голосом. – Зачем, скажи, было ломать всё, что в стране построили? Ведь заводы в прежнее время не простаивали, и урожай в колхозах приличный собирали – потому мы и представляли своё будущее в более-менее приличном образе. И квартиры по очереди получали, и пенсию имели, на которую хоть просуществовать старикам было возможно. И учёба полагалась бесплатная, и в больницу без денег любого могли положить. А сейчас – что? Куда ты сейчас пойдёшь без денег?

– Я вчера ходила на базар, – вставила своё практическое наблюдение мать, – так, охти мне, две с половиной тысячи как ветром из кошелька выдуло! И ведь почти ничего не купила, одних пустяков для стола, даже сумка почти не потяжелела. Разве раньше такое могло быть? За две с половиной тысячи рублей? Нет, не могло. Двух сумок – и то, наверное, не хватило бы, даже если сверх самого отказу их набить!

– Но зато при Горбачёве стало меньше запретов. Индивидуальную трудовую деятельность разрешили, это ведь был гигантский шаг вперёд! Нет, лично я не могу пожаловаться, – с этими словами Василий Поликарпович глянул на Таисию Ивановну, словно ища у неё поддержки. – Помню, при Андропове у нас ходили по всем дворам и теплицы ломали – надо же такую глупость придумать… А теперь всё это не запрещается. У меня дачная теплица до сих пор кормит всю семью – на пенсию-то не проживёшь. Так я в своей тепличке выращиваю тюльпаны. И даже на базар продавать их не выношу: сдаю оптом перекупщикам – очень неплохие деньги получаются. Я только на эти деньги – когда уже на пенсию вышел – смог себе автомобиль купить, хоть и не новый, но вполне приличный… И в питании мы себе не отказываем, вполне удовлетворительный достаток в доме.

– Вот-вот, за такое благоденствие можешь поклониться в ножки демократам, – заблестел зубами отец, и при этих словах горько разбухшая ирония в его голосе окончательно переплавилась в сарказм. – Слушаю тебя и дивом дивуюсь: ну прямо о-о-очень великую милость они тебе оказали, что вместо законного отдыха ты на старости лет вынужден трудиться себе на пропитание. А при советской власти, между прочим, имея свою достойную пенсию, каждый из нас ни о чём бы не думал и не беспокоился среди лишних движений. А чего беспокоиться? Ведь всё наперёд понятно и легко предуказуемо: знай себе газеты читай, телевизор гляди та и не журись! Как любой нормальный член общества, который честно заслужил своё право на достаточную жизнь и материальное спокойствие!