Самым неприятным делом было спускаться в трюм: её пугали чёрные контейнеры. Иногда она отводила глаза от книги или монитора и долго сидела неподвижно, размышляя, что же находится в этих ящиках, предназначенных для иной планетной системы. Эти размышления доводили её до клаустрофобии. Сначала Кэтлин была уверена, что в них хранятся образцы культуры — фильмы и музыкальные записи. Инопланетяне посмотрят, послушают — и пойдут на контакт. Профессор Йенс будет доволен.

Но что, если там оружие? Не слишком приятно лететь на одном корабле с атомной бомбой. Впрочем, это не обязательно бомба, это могут быть смертельные вирусы, ядовитые змеи или насекомые. Пауки. При мысли о пауках она поёжилась. Глупо, конечно, контейнеры не могут содержать подобной ерунды, там что-то невероятно важное. А вот что именно — ей было неизвестно, в её обязанности не входило это знать. А обязанности на корабле были распределены очень чётко. Теперешнее заключение Кэтлин тоже было плодом железной дисциплины.

Чего только не нафантазировала Кэтлин! Одно время она считала, что там замороженные животные и семена растений. Вот было бы здорово вытащить одного зверька и разморозить! Он бегал бы за ней по всему кораблю, а она о нём заботилась, и ей было бы не так скучно. Она размечталась, какие там могут быть звери — наверно, мелкие, крысы, зайцы, белки. Может быть, там есть щенок. Хорошо бы обнаружить в контейнере живого пони — лошади такие умные, почти как люди. А что, если там… Кэтлин вдруг пришла в голову дикая мысль, настолько дикая, что она прогнала её от себя. Придет же на ум такое! У неё была возможность их открыть, они легко открывались снаружи, но слова Присяги так крепко были вбиты в её сознание, что она не рискнула бы нарушить дисциплину даже под страхом смерти. А правила запрещали открывать контейнеры.

Незаметно миновали ещё два Рождества. Кэтлин хотела вспомнить, сколько же ей теперь лет, и не смогла, и, что хуже всего, лица родных и знакомых постепенно стёрлись из памяти. Сотни раз Кэтлин жалела, что не взяла с собой фотографии. Лишь лицо Патрика она пока не могла забыть. Круглое, конопатое и прыщавое лицо человека, который каждый день оскорблял её, но при этом утверждал, что любит. И за эту любовь она прощала ему всё.

Однажды вечером она открыла папку с письмами и начала их перечитывать.

«Патрик, я верю, что мы скоро встретимся! Я уже почти нашла эту программу…»

«Здравствуй, Патрик! Сегодня я сшила себе новое платье. Понимаю, мужчинам это неинтересно, но мне больше не с кем поделиться радостью. Оно такое красивое!»

«Патрик, я часто думаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы я осталась на Земле. У нас с тобой был бы уютный домик, и в нём звучали бы детские голоса…»

Об этих «детских голосах» она думала неоднократно. Найти в контейнере живого пони было бы хорошо, но гораздо приятнее водить за руку кого-то, похожего на тебя. Если бы у Кэтлин была дочь, она учила бы её читать по слогам, и время летело незаметно. А какие детские платьица можно было бы шить! Как-то раз она увидела во сне, что нянчит своё дитя, и этот сон заставил её глубоко задуматься. Наверно, там, на далёкой Земле, у Розамунды и Патрика уже появились дети. А как же Кэтлин? Неужели она никогда не станет матерью?

Впервые заточение предстало перед ней в таком аспекте. С юных лет Кэтлин твёрдо усвоила, что каждая женщина обязана родить ребёнка, хочет она этого или нет. Там, на Земле, мать часто говорила с ней о малышах: «Вот родишь мне внука…» — но о мужчинах речи не было. Став взрослой, Кэтлин совершенно упустила из виду, что для рождения ребёнка нужен мужчина, она просто ждала своих предстоящих мук, ждала как неизбежности и совершенно не задумывалась, что для этого нужно, по крайней мере, выйти замуж. Теперь она впервые осознала, что не всё так просто.

Образ ребёнка — то сына, то дочери — преследовал Кэтлин, компьютер был забыт, теплица засыхала без полива. Как несправедлива природа! Почему нельзя завести ребёнка в одиночестве? Многие растения и животные это умеют, а человек — нет. Какой же он тогда венец эволюции? Сколько бессонных ночей провела она, размышляя над этим! Она по-прежнему говорила сама с собой, но теперь её собеседниками были маленькие дети, а не товарищи по институту. Она пела колыбельные песенки и рассказывала нараспев стишки, сочинённые ею самой, а вечерами рисовала эскизы детской одежды. Ей безумно хотелось сшить эти красивые вещички — но для кого? И в один прекрасный день Кэтлин взяла белую ткань, вату и несколько часов трудилась, не разгибая спины. А к вечеру у неё была кукла.

Кэтлин полностью отдалась материнскому чувству, вспыхнувшему в ней с огромной силой. Она наряжала куклу то как мальчика, то как девочку, она учила её говорить и читала ей сказки, которые писала сама печатными буквами. Она водила её на прогулку в теплицу и объясняла, как называются растения.

— Смотри, какой цветок! Он жёлтый, как Солнце. Когда мы вернёмся, я покажу тебе Солнце. А это — яблоня, на ней растут яблоки. Хочешь яблочко? Ах, я забыла, ты же не умеешь есть. Ну что ж, пойдём в каюту, уже поздно…

Плоды в теплице осыпались, овощи засыхали, а Кэтлин словно не замечала. Всё своё время она с упоением посвящала тряпичной кукле. Как-то раз Кэтлин проснулась утром и, по обыкновению, хотела поцеловать куклу, но не нашла её рядом.

— Девочка моя, где ты? — всполошилась Кэтлин и вспомнила, что накануне забыла куклу в гостиной. Безобразие — как можно забыть о ребёнке!

— Я ужасная мать!

Она вскочила и в одной рубашке выбежала из каюты. Кукла валялась на полу. Кэтлин вскрикнула и хотела поднять её, но остановилась. Ей бросилось в глаза нарисованное лицо куклы, её неестественная поза.

— Это кукла, — глухо сказала Кэтлин, подняла её и посадила на диван. Кукла сидела неподвижно. — Это не ребёнок. У меня нет ребёнка.

Пелена спала с её глаз, и она горько вздохнула. Она отнесла куклу в трюм, чтобы не видеть её, в чёрной меланхолии взглянула на зловещие контейнеры, и тут её осенило! В контейнерах не оружие и не животные, мужское семя — вот что там! Значит, она сможет иметь настоящего ребёнка! Не переодеваясь, Кэтлин помчалась в рубку. Сейчас она выяснит всё, что касается груза «F», и если там то, что она думает, она нарушит Присягу. Ради ребёнка можно пойти против закона.

— Скорее, — торопила она компьютер, — скорее!

В рубке она просидела до вечера, и за это время её энтузиазм уменьшился. То, что она выяснила, заставило её усомниться в своей догадке: на голограмме появилось изображение довольно больших объектов, по одному в каждом контейнере. Это было что угодно, только не пробирки с семенем. Очень уставшая, она вернулась в каюту, набросила халат и ушла пить чай. Завтра ей вновь предстояло заняться сбором урожая и заготовками.

У неё был ещё один приступ зубной боли, и на этот раз она мучилась сильнее. Однажды даже попыталась проткнуть десну иголкой, но это не помогло. Когда боль немного отпустила, Кэтлин отставила все прочие дела и опять взялась за программу прыжка сквозь пространство. Подумать только, всего за пять минут врачи избавили бы её от страданий, будь она на Земле…

Она больше не разговаривала сама с собой. В один из долгих дней, наполненных одиночеством, она заметила, что забывает выполнить обычные дела, намеченные с вечера, и завела себе блокнот, чтобы составить распорядок дня. На календарь в компьютере она давно перестала обращать внимание. После этого работа пошла быстрее. Теперь у Кэтлин уходил час на теплицу, час на отдых и чай, полчаса на спорт и всё остальное время — на компьютер. У неё слезились глаза и болела голова по вечерам, и Кэтлин сделала себе выходной — каждый седьмой день. Когда-то на далёкой Земле он назывался воскресеньем.

В тот вечер она легла рано — слишком устала. Тайна прыжка сквозь пространство пока ускользала от неё, но дни, проведённые за монитором, не пропали зря. Кэтлин почувствовала в себе новую, особенную силу: она могла без труда решить любую задачу, на которую раньше ушло бы несколько месяцев, а некоторые из приобретённых знаний она использовала на практике, например, теплица теперь поливалась автоматически.