Сначала я поднялся на немыслимую прежде высоту — метров на двадцать, но видел на земле каждый камешек. Был закат солнца, и редкие облака окрасились в тёмно-розовый цвет. Сбылась детская мечта — взлететь в небеса. Мне хотелось полетать немного, но я откуда-то знал, что мой запас энергии ограничен, и нельзя тратить её безрассудно. Вспомнил о своих родных — когда-то ещё до них дойдёт печальная весть?

Стоило об этом подумать, как я сразу же оказался в доме родителей, и эйфорию сменила чёрная тоска. Всё было как обычно, мама с папой смотрели вечерние новости, сестра болтала с подружкой по телефону, и моего присутствия никто не замечал. Наверно, каждый умерший сталкивается с чувством отчуждения, когда оказывается дома, и это чувство едва ли не тяжелее осознания того, что тебя больше нет. Я бродил из комнаты в комнату, но самые близкие люди меня не видели.

Я видел свои вещи, но не мог ими пользоваться. Моя кружка стояла на столе, но я не мог её взять: пальцы проходили сквозь. Ощущение было такое, что это моя рука твёрдая, а кружка, наоборот, рыхлая и… прозрачная, что ли, не знаю, как выразиться. Меня ещё не настиг шок от произошедшего, пока я был всецело занят обидой на родных, игнорирующих меня. Никто в мире не способен объяснить умершему человеку, что родные не виноваты — он всё равно будет обижаться. Если бы они могли меня услышать, я бы гневно высказал им всё, что думаю.

Мне казалось, что я вернулся в детство, когда приносил из школы двойку и родители объявляли бойкот, намеренно не замечая меня по нескольку дней. То были жуткие дни! Вечером мама не зайдёт в твою комнату сказать «спокойной ночи», папа не ответит на вопрос, где находится Индия, сестра на все попытки заговорить с ней будет только показывать язык…

Всё в доме осталось так, как было три дня назад, когда меня забрали в армию. То есть, почти так — один предмет здесь был новый. В моей спальне, у стены, между письменным столом и койкой, до сих пор не застланной в суматохе, появилась маленькая детская кроватка, от которой исходил слабый зеленоватый свет. Я наклонился над ней, не веря своим глазам. В кроватке мирно спал, приоткрыв ротик, мой младший брат, десять лет назад умерший во младенчестве.

Я чувствовал, что время моё истекает. Пока были силы, я хотел посетить ещё одно место. Усилием воли, которое я только начал осваивать в своем новом состоянии и которое мне суждено было вскоре потерять, я оказался в квартире моей девушки. Здесь меня ждало новое потрясение: она весело проводила время в компании другого мужчины, значительно старше меня. Я был взбешён, я колотил руками по столу, по стенам, я пытался опрокидывать мебель и оглушительно, как мне казалось, кричал в адрес девушки ужасные слова.

Я хотел ударить незнакомца, но не мог сдвинуть даже пушинку. Мои крики были беззвучны. Я стоял между ними и видел, как мужчина достаёт из портмоне несколько крупных купюр и вальяжным жестом даёт их моей девушке, а она жадно и торопливо прячет их в сумочку. Меня покоробило. Эту сумочку мы покупали вместе, я хотел сделать ей подарок, но не знал, что выбрать, и повёл её в магазин.

Внезапно накатила тьма. Я ощутил невесомость, и все житейские тревоги померкли перед тем, что меня ожидало. Горечь от предательства девушки и тоска по родным растаяли в одно мгновение, уступив место страху. Отовсюду раздавался нарастающий гул, и меня понесло с бешеной скоростью в абсолютной темноте прямо вверх. Ветер бил в лицо. Страх мой достиг наивысшей точки, ненадолго я увидел звёзды — близкие и огромные, а внизу — крохотную Землю, и меня снова пронзила боль.

Я испытал чувство падения с огромной высоты и с ужасом ждал удара, забыв, что у меня больше нет тела. Падая, терял одно за другим свои чувства, мысли и всё то, что когда-то составляло мою личность. Ясно запомнилось абсурдное ощущение, что от меня ничего не осталось, и я перестал существовать.

========== Рассказ 6 ==========

— Юноша, ваш рассказ потряс меня до глубины души. Мне всегда казалось, что это жестоко — отправлять мальчиков на войну, едва им исполнится восемнадцать.

— Согласен, мадам, я тоже никогда не одобрял эту традицию. Вы ещё не готовы продолжить свою захватывающую историю? Мы все хотим знать, что было дальше. Помнится, вы держали в руках то икону, то восковые… свечи, и ваши пальцы не проходили сквозь предметы, как у молодого человека.

- Простите, что вмешиваюсь, но у каждого начальные ощущения индивидуальны. Мне вот, например, казалось, что мои пальцы угодили во что-то вязкое, когда я попыталась потрогать своё последнее ложе. Это игры восприятия, или галлюцинации. Они быстро проходят.

— Согласна с девушкой. У меня пока нет желания продолжать свой рассказ. Юноша, меня возмутила подлость вашей подруги! Лучше бы вы этого не видели.

— Не торопитесь обвинять его подругу, не факт, что она виновата.

— Ничего себе! Жениха только что в армию забрали, а она с другим! Да ещё за деньги! Это вы называете «не виновата»? Да она ему отравила последние минуты!

— Я хотела сказать, не факт, что она действительно с кем-то встречалась в тот вечер. Это могла быть галлюцинация.

— Но молодой человек не принимал наркотики.

— Смерть… Простите, это состояние само по себе способно вызвать сильнейшие видения. Видение давно умершего младенца в кроватке это доказывает. Девушка, утонувшая в водовороте, видела свою тётю дважды, и первое видение было галлюцинацией. До сих пор выступали только неверующие люди, но послушали бы вы человека религиозного! Будут сплошные ангелы.

— А у вас у самой были галлюцинации?

— Да, и очень сильные. Правда, мне кололи обезболивающее лошадиными дозами.

— Вот как? Расскажите, мы послушаем.

— Началось с чего-то вроде сна… В общем, я видела этого человека только в раннем детстве и знала в основном по фотографиям в семейном альбоме. Сейчас он выглядел гораздо старше, но я узнала его, подошла и поздоровалась. Он вежливо заговорил со мной о погоде, но я не поддержала беседы, сказав, что у меня к нему поручение.

Он изобразил заинтересованность, и тогда я в лоб сказала: «Я — ваша родная племянница». Что-то переменилось в нём ко мне, но это было всё что угодно, кроме радости от встречи. Он стал внимательнее, но мне чудилась фальшь.

Он предложил мне посидеть в ресторане, я согласилась, и по дороге туда он в ходе беседы несколько раз пробормотал себе под нос, что с такой внешностью я не должна сидеть в дыре, как он называл мою малую родину. Меня никто никогда красивой не называл, слышать это было неприятно, и я пропустила сомнительные комплименты мимо ушей.

В ресторане он заказал незнакомые блюда, я не знала, как их есть, и запачкала лицо и одежду. Дядя словно не замечал моего конфуза, продолжая говорить о себе и изредка спрашивая о моей семье. В его речи был неуловимый кавказский акцент, что смущало меня. Никто в семье никогда не говорил, что дядя — не русский. Он был довольно смугл и имел правильные черты лица, что подтверждало его принадлежность к южному народу, но обильная седина не позволяла судить о цвете его волос, которые с возрастом ничуть не поредели.

Мне стало не то чтобы страшно, а как-то не по себе. Что за дядя, откуда он, почему о нём вспомнили только сейчас? Почему именно его попросили «хорошо устроить» меня? Улучив мгновение, когда не было музыки, я передала дяде на словах сообщение матери, но он не отреагировал никак. Моя задача была выполнена, и я просто допивала красное вино из маленькой, совсем не для вина, рюмки. Оно мне нравилось: не кислое и не сладкое, и почти не пьянит. И тут дядя сказал странную фразу: «А может, мне тебя забрать оттуда? Надо забрать».

Я сперва не поняла, о чём он. Думала, он хочет забрать меня из деревни в город, что было бы логично после просьбы матери, и продолжала рассеянно слушать и потягивать вино. И только после того как дядя второй раз заявил, уже твёрже: «Я заберу тебя оттуда к себе», мне стало неуютно. Восстали из памяти далёкие, почти забытые картины: старый человек лежит на постаменте, и в доме неумолкающий вой. Мне тогда было шесть лет от роду, родные говорили мне, что дядя просто уснул, и велели разбудить, но мне страшно было к нему прикасаться.