Радостная Ниа собрала бумаги, закрыла класс и побежала в столовую. Она спускалась по лестнице и вдруг остановилась.

Оншёл на несколько ступенек впереди. Чёрная мантия подметала каменные плиты. Можно подождать, пока он спустится… Догнав Солуса, Ниа сказала:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, — бросил он, не останавливаясь.

Значит, ничего не изменилось.

— А я с сегодняшнего дня снова преподаватель! — она старалась, чтобы в голосе звучало счастье.

Солус, наконец, удостоил её взглядом.

— Рад за вас, — сказал он таким тоном, словно желал ей снова вернуться в подвал.

Ниа стояла, словно проткнутый иголкой шарик, и чувствовала, как покидает её радость. После занятия у неё было такое чудесное настроение, а теперь… Неужели, это всё? А ведь ей надо было так мало: вежливое «здравствуйте, Ниа» при встрече и редкие разговоры, которые можно вспоминать, когда становится грустно. Ниа рассеянно посмотрела сквозь перила вниз — его уже не было видно. Она медленно села на ступеньку.

— Ты чего тут сидишь? — раздался над ней голос Рейчел.

— Устала немножко.

— Чего? Ты прямо как старушка… Подожди! — заметила вдруг подруга. — На тебе чёрная мантия! Ты опять преподаватель?

— Да… Долгая история…

Ниа рассказывала эту историю в столовой, и по мере того как она вспоминала о часах, проведённых с Вэле, в душу возвращалось ощущение радости и покоя. Теперь у неё есть работа, любимая работа. Вот о чём нужно думать!

Она помогла Рои сделать домашнее задание и с энтузиазмом взялась за подготовку к завтрашнему занятию. Вэле был таким же способным, как и Элафос, но знал намного больше. То, что матарским студентам Ниа объясняла несколько пар, он понимал с полуслова. И потом, у него была цель — он отчаянно хотел вернуться домой. А каждое выученное слово, каждое правило приближали его к исполнению своей мечты.

После ужина Ниа напечатала ещё пару диалогов и стала повторять урок, пройденный с профессором Сатабиша. Может, когда-нибудь она научит Вэле и языку Аин.

Заместитель ректора уже сообщил Хидори, что Ниа снова преподаёт, и профессор стал расспрашивать её о новом ученике. Девушка взахлёб рассказала ему подробности занятия.

— Поверить трудно! Я встретила здесь человека из своей страны!

— Я очень рад за тебя, — с доброй улыбкой сказал Хидори.

«Рад за вас», — другим, холодным голосом.

— Да, это похоже на чудо… — протянула Ниа.

Сегодня она отвечала хорошо, не так блестяще, как Вэле, конечно, но профессор остался доволен. Записав домашнее задание, Ниа сложила в пенал из старой джинсы цветные ручки: золотую, серебряную, чёрную…

— Профессор, — тихо проговорила она, — можно вас спросить? Солус, он… у него всё в порядке?

— А что такое?

— Последние несколько дней он… словно сердится на меня. И я не знаю, за что, — она грустно посмотрела в сторону.

— У Солуса сложный характер, — взвешивая каждое слово, проговорил Хидори.

— Наверное, это я снова сделала какую-то глупость. Я часто не слушаю его и делаю глупости. Я хочу извиниться, но не знаю, за что просить прощения.

— Не думаю, что у него есть причины сердиться на тебя, — мягко произёс профессор.

— Хотелось бы надеяться…

Она собрала свои вещи, попрощалась и ушла. А он остался.

Небольшая хрустальная люстра бросала на потолок ромбики света. Из коридора не доносилось ни звука: в десять часов аудитории покидали даже самые трудолюбивые преподаватели, а он не уходил. Последнее время Хидори проводил долгие вечера здесь: учил, читал, писал. Потому что, находясь в классе, он был профессором Университета языков, в комнате — становился Хидори Сатабиша из Наширы, погребённой под толщей воды, отцом Эдайна, спящего в земле, отцом Эридана, уснувшего так недавно… Да, в глубине души он всегда ощущал себя отцом Эридана. Не потому, что тот напоминал ему погибшего сына. Просто в Эридане осталось столько по-детски наивного и одновременно упрямого, что и в двадцать с лишним лет он продолжал казаться ребёнком.

Солус был другим. Он пришёл в университет очень молодым, но уже с мёртвым сердцем. Он преподавал, ездил на конференции, изучал язык Аин, продолжал свои исследования по физике, но всё это были роли, которые он играл для других. А настоящий Солус так и остался на той детской площадке.

Хидори никогда не говорил этого, но Солус был намного больше похож на его сына, чем Эридан. И он тоже был его поражением. Хидори мог лишь поддерживать его существование, но у него так и не получилось вернуть Солуса к жизни.

Поднявшись к себе, чтобы провести несколько часов без сна, Хидори вернулся в класс. Работа была главной ниточкой, связывающей его душу с телом. После смерти Эридана он ощущал, как всё физическое, наполняющее его, постепенно исчезало. Оставалась только душа, которую держали здесь несколько незаконченных дел, и тонкая оболочка. Когда придёт время, он скинет её и…

Сегодня ощущение раздвоенности было особенно острым. Самое забавное, почти никто из студентов не догадывался, что в классе есть этот другой Хидори. Записав домашнее задание, он отпустил учеников, и те, радостные, побежали на обед. Ему никуда не хотелось идти. Профессор, может, и пошёл бы, но Хидори путь в четыре этажа казался слишком длинным.

Эридан, где ты сейчас? Тебе всегда удавалось вдохнуть жизнь в этого странного полупризрака.

Он закрыл лицо руками — так ярко вдруг встало перед ним прекрасное лицо с небесно-голубыми глазами в облаке солнечных волос.

Раздался стук в дверь, и вошёл Солус.

— Добрый день, — отрывисто произнёс он и протянул несколько распечатанных листов. — То, что вы просили по языку Аин.

— Спасибо, Солус, — мягко улыбнулся Хидори.

— Ну, что вы, — проговорил он, немного смутившись собственной резкости. — Я могу ещё чем-то помочь?

— Нет-нет, это пока всё… Кстати, я хотел поговорить с тобой о Ниа.

Смущение сразу исчезло.

— Почему все хотят поговорить о ней именно со мной? — нервно произнёс он.

— Давай изменим порядок слов: я хочу поговорить с тобой именно о ней.

— А я не желаю о ней разговаривать!.. Послушайте, Хидори, я же рассказывал вам о Рине!

— Да, я помню.

— Тогда как вы можете спрашивать?

— Но…

— Не может быть никаких «но»! Разве вы сами не видите? Все эти невозможные цветочки, кружочки, квадратики, ромбики! Воланчики, рюшечки! Безумные сочетания цветов и… эти мутно-серые глаза и волосы! Да одно её имя… — он замолчал, заметив, как изменилось вдруг лицо Хидори. — Что? Что случилось?

Потом обернулся и увидел стоящую на пороге Ниа. Листы в её руках мелко дрожали.

— Простите, профессор, я не знала, что вы заняты. Я зайду позже, — произнесла она безжизненным голосом и выбежала из аудитории.

— Ты не пойдёшь за ней? — спросил Хидори.

— Нет, — глухо ответил Солус. — Может быть, так даже лучше.

Он вернулся к себе и раскрыл первую попавшуюся книгу. Пролистал несколько страниц, взял какой-то документ, потом швырнул всё на стол и вышел из кабинета.

Она стояла, перегнувшись через каменные перила башни, и плакала.

— Ниа, — он протянул руку, но так и не коснулся её плеча, — Ниа, простите меня. Я не должен был так говорить.

— Не извиняйтесь, — хриплым от слёз голосом пробормотала девушка. — Вы сказали то, что думали… и это правда! — она резко повернулась. — У меня такие глаза и волосы! И я никогда не смогу изменить их, как и имя! И одеваюсь я, наверное, ужасно, но я надеялась, что это не может помешать людям стать друзьями!

— Друзьями? — он смотрел на неё, как на сумасшедшую.

— Ну, не друзьями… — порыв прошёл, и Ниа снова чувствовала себя рядом с ним неуверенной девочкой, — но, может быть, хорошими знакомыми… — она пыталась подобрать подходящее слово на алгольском.

— Конечно, хорошими знакомыми мы стать можем! — бросил Солус и выбежал из башни.

Ниа медленно опустилась на каменные плиты. Что она опять сделала не так?.. Нет, что бы она ни делала, всё не так. Не так было с самого рождения. Она — это одна большая ошибка.