— Собирайте быстро свои карандаши и чертите уже треугольник! — заорала выведенная из себя математичка и взялась за мел.

Но мел не сдвинулся с места. Аграфена Поликарповна подёргала его, но он не сковыривался. Дело в том, что кабинет был тот же самый, в каком накануне проходил достопамятный урок физики. Стул, а заодно и стол, безнадёжно испорченный приклеенным журналом, ручкой, кнопками и очками, заменили, а про мел и тряпку забыли. Не до того было. Вот математичка и столкнулась с отдалёнными последствиями выходки Макароныча. И сразу всё поняла.

— Упырёва, сбегай за мелом! — велела учительница, не бросая попыток отлепить насквозь пропитавшийся клеем белый кусочек, превратившийся в камушек.

— Сейчас, Аграфена Поликарповна! — радостно вскричала Манефа и пулей вылетела за дверь. (Вернулась она к четвёртому уроку, вдоволь набегавшись по улицам Гадюкино и налопавшись чипсов).

Через три минуты, не дождавшись Упырёвой, училка отправила за мелом Агафона. Через пять минут, не дождавшись Агафона, отправила за мелом Пафнутия. Через десять минут, не дождавшись Пафнутия, отправила Сысоя.

А там и урок кончился! Короче, новую теорему так и не прошли. Математичка не могла этого оставить просто так и пошла к завучу жаловаться на шестой «а». Перепетуя Прокопьевна внимательно выслушала Аграфену Поликарповну, покивала и со словами: «Это всё из-за интернета и видеоигр!» вписала в графике мероприятий внеочередную уборку территории, а уборщиками в наказание назначила шестой «а».

Но так случилось, что она случайно ткнула на клавиатуре английскую букву «а». И убирать со двора бумажки погнали ни в чём не повинный шестой «ф»! (Ну, ни в чём не повинный — это, конечно, мягко сказано, потому что все детки в гадюкинской школе каждый день что-нибудь откалывали. Поэтому шестой «ф» даже не удивился, что им назначили штрафные работы, и покорно попёрся убирать бумажки).

А вторым уроком была литература, и на этот раз Агафону оторваться не удалось, ибо вела её сама Скарапея Горыновна. При её виде все впадали в транс, выпучивали глаза и начинали мелко дрожать, и дрожали до конца урока. По этой дрожи можно было определить, в каком кабинете сейчас сидит Скарапея, даже если она не орала.

Все ученики в Гадюкино были двоечниками и троечниками, а ещё злостными прогульщиками, раздолбаями и нарушителями дисциплины, поэтому уроки Скарапеи являлись для них страшным испытанием. Но однажды детки смогли оторваться даже на Скарапее... Читайте об этом в следующей главе. Не переключайтесь!

====== 5. Ой, мороз-мороз ======

В восьмом «ж» классе шёл урок русского языка. Поскольку все ученики были раздолбаями и двоечниками (некоторые иногда получали тройки, и таких посылали на олимпиады), помимо программы их заставляли читать букварь и повторять правила грамматики для первого класса. Но даже с этим они плохо справлялись. А вела русский сама Скарапея Горыновна.

Первые десять минут каждого урока она просто орала, сотрясая школу. Потом пила воду — на столе специально для этой цели стоял графин со стаканом — и на 20 децибел тише вела занятия. Воду она пила для восстановления сил после ора.

Но 5 сентября Скарапея была ещё полна энергии, учебный год только начинался, и поэтому она орала не десять, а пятнадцать минут. Даже, кажется, шестнадцать. Когда она выкрикнула финальное: «Хоть кол на голове теши!» — с потолка упал кусок штукатурки и попал за шиворот троечнику Пентюхову. В воцарившейся тишине было слышно лишь, как дрожат перепуганные ученики да пыхтит Пентюхов, вынимающий из-за шкирки кусок штукатурки.

Скарапея налила себе полный стакан воды и залпом выпила. Неформал, злостный прогульщик и сын самогонщицы Федул Тьфукин внимательно следил за ней с задней парты. Примерно на середине стакана Скарапея Горыновна на секунду зависла, перевела дух, скосила глаза на графин и медленно допила. Затем, подумав, налила второй стакан, пригубила и сказала:

— Пентюхов, к доске… Ик!

Пентюхов встал, уронил всё, что было на парте, и с обречённым видом пошёл к доске, загребая ногами.

— Отвечай урок, — гнусаво велела училка и отпила ещё полстакана.

— А чо задавали? — спросил Пентюхов, хлопая глазами.

— Да откудова я знаю, что вам задавали, — заплетающимся языком проговорила Скарапея. — Сказано — отвечай, значит, отвечай!

— Ой, мороз, мороз, не морозь меня, — сказал Пентюхов, а весь класс подхватил:

— Не морозь меня, моего коня!

Песню исполнили с блеском, причём больше всех старалась училка. Ещё бы: у неё был такой голосина, что она сразу выбилась в солисты. К концу урока графин опустел. Было спето много песен: и народных, и попсовых, и тюремных, и даже одна на английском. Правда, английского никто не знал, и все повторяли слова как попугаи.

Тьфукин записал концерт на видео и кинул на ютуб.

К вечеру ролик набрал 1234567890 просмотров. В Гадюкино приехали репортёры, режиссёры и продюсеры. Они все гонялись за Скарпеей и умоляли её записать диск, а Скарапея, которая к тому времени уже протрезвела, смекнула, что дело пахнет капустой, то бишь зелёными, и согласилась. На здоровенном блестящем гелендвагене её увезли в Москву разгонять тоску, а весь кортеж состоял из 100 машин и двух бибикалок с мигалками.

В школе наступило раздолье. Для учеников. А для учителей началось такое, что хоть святых выноси. Оно и раньше мало походило на рай, но раньше в любую минуту можно было сходить за Скарапеей, и детки становились шёлковыми. Теперь же управы на них не было.

Вот, к примеру, шёл урок алгебры.

— Пустобрёхов, запиши на доске: икс, игрек. А теперь добавь третье неизвестное, — велела училка, постукивая для устрашения ручкой по столу.

— Какое? — спрашивал тупой Пустобрёхов.

— Обозначь его любой буквой.

И Пустобрёхов писал огромными буквами: икс, игрек, «и» краткое… А остальные двоечники, хулиганы и раздолбаи ржали в голосину и записывали на видео.

Или на уроке труда учитель объяснял, что гвозди нужно забивать молотком, а шурупы закручивать отвёрткой. Но ученики всё равно забивали гвозди отвёрткой, а шурупы закручивали молотком.

А шестиклассники на уроке музыки подключили баян к ноутбуку, а через ноутбук к усилителю, а через усилитель к колонкам. Колонки выставили в коридор, замаскировали картонными ящиками и написали: «макулатура». И стали ждать звонка. И он прозвенел.

— Что это у вас тут провода повсюду торчат? — спросил учитель пения, чуть не полетев через кабель.

— Это электрики оставили, они лампочки ремонтируют, — ответили детки.

— Понятно. Садитесь. Сегодня повторим песню «Вместе весело шагать», — сказал учитель, нацепил баян и заиграл.

И на всю школу раздались жуткие реликтовые звуки, потому что детишки пропустили звук через ядрёный фильтр. Что тут началось! От резонанса полопались все лампочки. Уборщица удрала с воплями: «Изыди, нечистый! Чур меня!» В столовке прокисло молоко. Половина учительниц при первом же звуке упали в обморок, и их классы мигом сбежали, а те учительницы, что были покрепче, подумали, что в коридоре кого-то режут, и вызвали охрану, полицию и интерпол. И Человека-Паука до кучи.

А учитель пения сказал:

— Странно, наверно, у меня баян сломался. Пойду отнесу в ремонт, — и вышел. Детки вытащили штекер из ноутбука, и за учителем потянулся чёрный провод.

В коридоре творилось ужасное столпотворение: учительницы, школьники, охрана, полиция, интерпол, Человек-Паук и застрявшая на выходе уборщица шумели хором, и ничего невозможно было разобрать.

— Да говорю же вам, тут нечистый! Вот он! — заорала уборщица, показывая на учителя пения. — Видите, какой у него длинный чёрный хвост? Чур меня, чур меня!

Толпа мрачно посмотрела на него. Тот прикинул свои шансы и, бросив баян, убежал в учительскую. И тут поверх всего раздался знакомый громогласный ор:

— А ну все замолчали!

Стало тихо. И на пороге возникла — как вы думаете, кто? Скарапея Горыновна собственной персоной! На ней было концертное платье из блестяшек, туфли-шпильки и целая груда бриллиантов. Она сверкала как сварка, и у многих заболели глаза.