— Ой, ну конечно, что врешь-то? Аж покраснел! С этим вполне справляются твои фанаты, создавая тебе свиту и славу… Просто современная версия Ричарда III, некоронованный король.

— Звучит, как издёвка, — фыркнул он.

— Ну, от чего же. Я серьезно. Кажется, Макиавелли принадлежит фраза: «Короля делает свита».

— Ну, не совсем. Это перефразированные слова Генриха IV. Если позволишь, я процитирую, — поинтересовался Томас, внимательно поглядев ей в глаза. Дождавшись, пока она даст свое согласие, начал, — “Мое государство – это мои друзья, стоящие у моего трона воины. Меня мало интересуют их богатство и знатность, и то и другое я в состоянии дать им сам, но кто, кроме них, может дать мне уверенность в благополучном правлении в нашей славной Франции? Потому могу лишь пожелать каждому из моих венценосных соседей окружить себя подобной свитой, которой не боишься подставить спину”.

Натали, слушала его внимательно, слегка улыбаясь. Кажется, он удивил её точностью трактовки и знанием истории. Было приятно блеснуть не только актерским талантом, но и скромными знаниями.

— Что ж, могу сказать, что для семьи у меня дома и я и ты уже слишком стары, — тихонько усмехнулась Натали, переводя взгляд на темноту ночи в окне, — Так что лично у меня есть оправдание. А у тебя — нет.

— Глупости. Ты удивительна, привлекательна… Упряма… Очень… Кхм… Стесняюсь озвучить свои мысли, — снижая тон, произнёс Томас, — Очень горяча в постели… И ты в совершенстве знаешь саму себя.

— Имеешь ввиду, что кто-нибудь обязательно да вляпается в такое дерьмо?

— Что за ерунду ты говоришь? Ты восхитительна… Я… Не пойми меня не правильно… Я не могу не думать о тебе, как о женщине. Каждую минуту. Даже сейчас… Не знаю, что за черная магия такая или вуду, или ещё что, но я чувствую себя рядом с тобой мужчиной. Значимым… И абсолютно свободным в своих поступках… Я… хочу тебя всю. Не знаю, как это правильно объяснить, — торопливо ища слова, он в волнении начал заикаться, — Не только секс… Не подумай… Я хочу твои мысли… Слова… Хочу видеть тебя постоянно, ежесекундно. Хочу чувствовать тебя…

— Ты — ненормальный. Том… Правда. Осади… Я бы не хотела, чтобы ты влюбился в меня. Это плохо кончается для меня, как правило.

— Пойми ты… Нет ничего постыдного во фразе «Я тебя хочу»— со страстью в голосе, растущем, словно гроза, начал он, — Это больше, чем банальный секс… Это гораздо честнее, чем изъеденная молью «Я тебя люблю!». Ну, сама посуди… Сколько людей произносят эту фразу лишь для того, чтобы оказаться в одной постели? Хотя можно обойтись честной «Я тебя хочу»!

На его последнюю фразу, сказанную в порыве душевной страсти из кухни высунулись внимательные головки официанток. Натали с ехидством отметила их любопытные взгляды.

— Да, я согласна с этим. Если бы эта фраза звучала чаще, было бы меньше разбитых сердец. И меньше ложных надежд. Том?

— А?

— Я вот подумала…

— Продолжай?

— Не будет ли тебе неудобно на кровати с твоими ребрами?

— Не понял… — нахмурился Том, пытаясь уловить нить её рассуждений. Глянув ей в глаза, он увидел, как она языком провела по внутренней поверхности щеки, демонстрируя распространенный жест для изображения минета. Громко сглотнув, он удивительно моргнул.

— Теперь понял?

— Вот об этом я и говорю — что сложного сказать об этом? — фыркнул он, чувствуя, как разгоняется сердце. Натали усмехнулась.

— Ничего сложного в этом нет. Я хочу тебя, Томас Хиддлстон. Сейчас. Сегодня. А дальше будет видно, — склонив голову к плечу и наблюдая за ним, произнесла с вызовом Натали.

— Я не шутил, вообще-то.

— Как и я.

— Ну, значит мы друг друга понимаем, — удовлетворенно кивнул он, предчувствуя события. В голове слегка шумело от собственной смелости произнести эти слова глаза в глаза, да еще и в столь публичном месте.

Кажется, опьяняющая магия Лэндс Энда в купе с притягательностью Натали совершенно лишили его разума.

Кто-то из официантов подал десерт и чай. Натали с удовольствием наслаждалась горячим напитком, наблюдая попеременно то за своим странным визави, то за играющим ливневыми струями ветром за окном.

====== Часть 28 ======

Мертвенно-бледный свет монитора ее ноутбука отбрасывал странные, фантасмагорические блики на его коже. Натали лениво водила пальцем по спине Тома, играя в какую-то только ей известную игру, соединяя родинки бесконечными дорожками. Он лежал на животе, подложив под грудь подушку и уперев подбородок в кулак.

Рассеянным, почти дремлющим взглядом он поймал ее задумчивое выражение лица. Натали, сидя рядом с ним на кровати, свернув ноги по-турецки, мягко улыбалась, глядя куда-то в пустоту.

— О чём задумалась, если не секрет?

— А? Нет, конечно, какие секреты… Думаю о работе. О том, что ещё предстоит заставить себя сделать.

— Может, отложишь работу на часок? Или два? — мягко улыбаясь, спросил он. Ощущение непостижимого уюта наполняло собой весь гостиничный номер. Что именно его создавало — дождь ли за окном, мирно сопящие собаки, свет монитора или нежные касания женских рук, было не понятно. Возможно, именно всё это сочетание и дарило Тому ощущение первобытного покоя. Не смотря на физическую усталость и напоминающую о себе боль в рёбрах в самый неподходящий момент он хотел растянуть эту ночь на как можно дольше.

— И что мы будем делать эти часок или два? — наклоняясь к нему и целуя аккурат между лопаток, в полголоса спросила Натали. Волосы на затылке предательски зашевелились под крошечными копытами стада мурашек, пронесшихся от места поцелуя к макушке. Интересно, когда уже эти стада соберутся все вместе, и прекратят бегать по его телу от каждого её прикосновения. Не то, чтобы это было неприятно, скорее каждый раз ощущалось как впервые.

— Я, всё что мог, уже предложил. И даже выполнил… Как мог.

Натали фыркнула себе под нос. Засос на груди и шее будут проходить долго.

— Не надо прибедняться… По-моему ты совсем не бережёшь свои рёбра.

— Ничего, срастутся. Я даже благодарен Соллеру за то, что он дал мне возможность сбежать ото всех.

— Ну, ты же не просто сбежал? — снова усмехнулась Натали, поправляя волнистую каштановую прядь выбившуюся из-за его уха. С какой-то странной любовью она провела кончиками пальцев по его виску, к скуле, по небритой щеке с редкой рыжей щетиной, к губам, словно изучая.

— Да. Не просто… Почему ты так делаешь?

— Трогаю тебя? Мне нравится.

— Не понял? Что именно?

— Всё, — отозвалась она низким глубоким голосом, и этот голос словно погладил его душу — внутри что-то заворочалось, словно бы он вышел на «бис» перед огромной зрительской толпой, — Мне нравится касаться того, кто или что мне симпатичен. Не знаю, как это объяснить… Слышал что-нибудь о синестезии? Есть такое расстройство психики или головного мозга… Точно не знаю… Да и врачи сами не знают, но это когда человек видит цвет в музыке.

— Как это?

— Ну, вот каждая нота для него звучит не просто: «до», «рэ», «ми» и так далее, а как «красный», «оранжевый», «голубой», например. То есть такой человек видит музыку, как цветовой поток.

— Если честно, то я впервые об этом слышу, — откровенно признался Томас, заинтересованно взглянув на девушку. Сон как рукой сняло.

— Так вот у меня сразу две из редких форм этого расстройства. Я обладаю способностью «слышать» звуки, наблюдая за движущимися предметами или за вспышками, даже если они не сопровождаются реальными звуковыми явлениями. То есть… Как тебе объяснить-то…

— То есть ты можешь смотреть немое кино и всё-равно слышишь звук? — удивился Томас, поймав ее пальцы, и притянув раскрытую ладонь к своим губам.

— Точнее не скажешь. Но это такой… Геморрой, если честно. Устаешь от этого сильно. И хочется закрыть глаза и не видеть ничего.

— Да, но при этом ты развесила у себя дома кучу фотографий, — стараясь не беспокоить рёбра, рассмеялся он.

— О да, я та ещё мазохистка.

— А вторая си… Синестезия?