Её драма, которую она писала уже который год словно перенеслась в их реальную жизнь, сделав её невыносимой. Появились глупые упреки за то, что он задержался на репетиции или не позвонил из аэропорта по дороге на съёмочную площадку. Зави-Зави-Зави… Она стала буквально его окружать собой, отвоевывая его драгоценное время, как актёра.

Неужели она не понимала той простой истины, что его актерский век не долог и на пятки уже наступают молодые и талантливые. Он из сил рвался, чтобы не пропасть с экранов, но стоило получить в руки мало-мальски интересный проект, как дома его ждал допрос с пристрастием. А после — слезы и мольбы отказаться, ведь проект грозил затянуться, либо проходить в другой стране, на какой-нибудь закрытой площадке, а значит главным её аргументом в этом случае всегда было: «А как же я? Ты и так дома не бываешь! Ты меня не любишь ни капли!»

Том тяжело вздохнул, поворачивая к дому. Удивительно, что вопреки стараниям Зави он всё же смог вырвать у Криса Ходелла контракт на этого проклятого «Ричарда III» да только всё пошло не по плану. Хотелось напиться от бессилия и злости.

Ощущение, что ситуация вышла из-под контроля и сейчас тугой петлей затягивалась вокруг его шеи сводила с ума. А ведь никто кроме него самого не виноват в ней, подумалось ему. Не нужно было вестись на слезы Зави о её одиночестве в его отсутствие. Она волей-неволей помогла ему разрушить собственными руками его карьеру. Ходелл относился к нему после многочисленных отказов настороженно, словно к прокаженному, но и понять его можно было — терять деньги, вложенные в него как в проект, Крис не мог себе позволить.

Том осторожно вздохнул, чувствуя, что анестезия мягко отпускает. Рёбра начали зудить и легонько напоминать о себе ноющей болью. Гематома под рукой тянула, пульсируя в такт биению сердца. В доме стояла звенящая тишина, и очень гнетущая, давящая со всех сторон атмосфера. Казалось, что скандал всё ещё висел в воздухе, пропитав собой каждый сантиметр пространства. Видимо, Зави уже спала. Стараясь не шуметь и лишний раз не будить её, он осторожно прошёл на кухню.

Бобби, погуляв, с интересом сунул вечно голодный нос в миску в поисках еды.

— Секунду потерпи, дружище… Тебе повезло больше, — глянув на почти опустевший зип-пакет с кормом, Томас подумал, что надо бы с утра добраться в зоомаркет. Треугольнички сухого корма со звоном посыпались в миску, нарушая гнетущую тишину дома. Бобби, нетерпеливо сунул нос прямо под россыпь корма, аппетитно захрустев ароматно пахнущими кусочками.

Том в какой-то миг завистливо сглотнул голодную слюну, понимая, что сегодня сон будет тяжелым по многим причинам. Оторвав взгляд от собачьей миски, он принялся шарить по почти опустевшему бару. Да здравствует односолодовый! Сегодня ты — мой друг и товарищ!

Зави, лежа в постели, прислушивалась ко входной двери. Наконец, почти час спустя Томас вернулся, тихонько закрыв за собой дверь. Что-то сказал Бобби, и загремел дверцами бара. Неужели вместо того, чтобы подняться в спальню, он сядет со стаканом виски перед экраном телевизора и будет со спокойной душой смотреть какую-нибудь очередную дрянь? Потрясающий эгоизм. Он ведь даже особо не переживает о её чувствах, о том, что причинил ей боль своими словами. Зави закусив губу, ткнулась в подушку. Хотелось кричать от злости и обиды. Разве это тот человек, на которого она обратила внимание в театре? Ничего… Утром она поговорит с ним спокойно, в домашней обстановке, и обязательно заставит извиниться за всё, что он сегодня сказал, надо лишь подобрать слова правильно. Размышляя над этим, Зави не заметила, как погрузилась в тяжелый, прерываемый странными видениями сон.

====== Часть 24 ======

— Мне хорошо с тобой, правда… Всегда было хорошо… Но иногда ты бываешь невыносима, — наблюдая за Зави, в накинутом на смуглые, знакомо пахнущие яблоком и мылом, плечи халатике из тонкой материи, произнес, наконец, Том.

— Забавный способ извиниться, — пробормотала Зави, смахивая прилипшие ко лбу волосы. Давно он не был с ней так нежен в постели, как сегодня. Хорошо иметь в доме виноватого мужчину, который готов на всё, лишь бы загладить свою вину, подумалось ей. Можно вить верёвки подходящей длины.

— Ты знаешь, что я не умею этого делать, — снова откуда-то прорывающимся, равнодушным чужим тоном выдал Томас. Зави сощурилась, кинув на него быстрый взгляд. Он полулежал на кровати, подложив под спину огромную подушку. Синяк на левом боку расползся словно акварельная клякса, причиняя ему дискомфорт. Зави с некоторым ехидством в душе протянула ему таблетку анальгина и стакан воды. «Надеюсь, тебе действительно больно,»— пронеслось в её голове в этот миг. Смутившись своих мыслей, она виновато улыбнулась ему.

— Знаю. На вот, пей… Поможет заснуть.

Том отрицательно мотнул головой, чуть поморщившись от боли в рёбрах. Спать не хотелось. Вернее не так, спать в этой постели не хотелось. Мягкий матрас проваливался под его весом, заставляя шипеть от боли при каждом движении. Хотелось лечь на пол, и замереть в какой-нибудь удобной позе, лишь бы вдох не причинял столько дискомфорта.

Раздумывая над этим, он продолжал наблюдать за Зави. Она не спеша сняла халатик, словно любуясь собственным телом в зеркальном отражении, и он нежной блестящей лужицой застыл на полу. Скользнув взглядом по её стройному, даже тонкому телу с аккуратными, почти идеально круглыми ягодицами и упругой маленькой грудью, он поймал себя на мысли, что со временем привыкаешь как к идеальным формам, так и к несовершенствам человеческого тела, и в конечном итоге значение начинает приобретать содержимое, а не оболочка. Возбуждать начинает не тело, а сам человек, с его характером, эмоциями, поступками. Слова и поступки начинают влиять на желание оказаться в одной постели, обнимать, целовать, проживать вместе жизнь с её радостями и горестями, где-то приводя в эклиптический восторг, а где-то роняя на самое дно грусти. Сейчас он был где-то ровно посередине вызываемых ею эмоций. Хотелось дышать, чувствуя свою нужность, нужность во всем и вопреки всему, вместе со всеми своими недостатками, хотелось снова спешить домой, чтобы знать — тебя ждут. С Зави с недавнего времени так перестало получаться… С Зави он чувствовал себя постоянно виноватым, постоянно под прицелом её внимательных карих глаз, словно выискивающих в нём очередной недостаток, который ей не подходил… Он задумчиво кусал губы, пытаясь понять, почему она всё ещё с ним, если он ей так неприятен своими поступками, если он на столько не вписывается в её картину мира?

Зави перехватила его задумчивый взгляд, когда уже оделась и собралась выйти из спальни.

— Что-то случилось? — тревожно поинтересовалась она, замирая на пороге комнаты. Том, не моргая, неопределённо дернул узкой полоской рта, на миг скривившись.

— Ты когда-нибудь по настоящему любила меня? — неожиданно спросил он, всё так же не отрывая от неё остановившегося пустого взгляда. Зави удивленно приподняла брови, иронично улыбаясь.

— Милый, я тебя и сейчас люблю, очень…

— За что, ведь я тебя раздражаю, — снова задал он вопрос, поставив её в неловкое положение.

— За всё. За тебя… Милый, мы же вроде помирились, разве нет? Мне кажется, что ты хочешь снова меня обидеть…

— Забудь… Я не хочу снова ссориться... Устал. Эти две недели, пока заживают рёбра, я обещаю найти время, чтобы провести его с тобой, — натянуто улыбнувшись, резюмировал Томас, осторожно поднимаясь с постели. Матрас предательски качнул его, подтолкнув. Рёбра взвыли, напомнив об уважительном отношении к себе. Том, закусив нижнюю губу, сдержался, чтобы не выругаться.

Как только Зави хлопнула дверью кабинета, сославшись на необходимость продолжить работу над своим произведением, Томас поискал взглядом смартфон. Люк услужливо завез его из театра несколько часов назад, где Том спеша с Тессой на рентген забыл его два дня назад. Увидев его, стоящего в дверях скособочившись на левую сторону и дыша мелкими поверхностными вдохами, Люк лишь разочарованно покачал головой, ничего не говоря.