Джеймс Уокер битый час вглядывался в звездное небо. Он долго собирался с духом перед тем как ринуться в заросли можжевельника. Джеймс ходил этой тропой уже второй десяток лет и постоянно ругался, когда приходилось пробиваться через густые ветви буквально руками и ногами. Не помогали ни палки, ни мачете. Он предлагал спалить западную оконечность леса, однако Рафаэль его не поддержал. Джеймс часто роптал на жизнь, что в его возрасте не пристало носиться по лесной чащобе, точно сайгак. В прошлом году он разменял шестой десяток и считал, что получил на юбилей не мудрость, а очередные проблемы. Джеймс мягко намекал руководителю общины, что игру в ковбоев-индейцев пора бы закончить, однако у того имелись свои планы по поводу себя и подчиненных.

Джеймс прошел злополучную сотню ярдов можжевеловых джунглей и повернул к ущелью. Небольшая речка текла посреди каньона и уходила на восток. Лес и ущелье накрыло сумерками, августовский вечер удивил первыми заморозками.

Несколько лет Джеймс жил двойной жизнью. С одной стороны, он имел некое подобие семьи, ходил на работу, играл в покер, посещал пабы, с другой – нянчился с соратниками и воевал с дурными наклонностями главы ордена. Постепенно каменные стены с подтекающим потолком сменили комфортную квартиру, а родные и близкие окончательно отошли на второй план. Деятельность их религиозной организации признали незаконной, и Джеймс превратился из гражданина Соединенных Штатов в аскета-отшельника. У него был выбор – остаться с женой и падчерицей или уйти в лес. Его ведомый характер не умел сопротивляться наглым увещеваниям, поэтому выбор был предсказуемым.

Он наощупь разыскал каменные ступени и спустился к подножию водопада. По мере приближения увеличивался звук низвергаемой воды. Шум водопада всегда представлялся Джеймсу каплей свободы. Только здесь до него никто не докапывался, не давал идиотских поручений и не учил правилам жизни. Он был предоставлен самому себе и лишен повседневных обязательств. Джеймс направлялся в штаб-квартиру ордена после вечернего обхода. Сердце ордена располагалось в гроте за водопадом. Первое время члены ордена прямо-таки гордились подобной «дверью», однако позже им надоело покидать убежище без брезентов и полотенец. Джеймс, конечно же, предлагал Рафаэлю сделать черный вход в более удобном месте, да только странная, фанатичная преданность последнего собственным принципам отвергала сторонние для его мозга идеи. Рафаэль говорил, что множество дверей превратят их из волков в кроликов, коих блюстители закона переловят за пару дней. Джеймс не понимал, о чем шла речь, ведь шериф Таунсенд уже десять лет был на их стороне и прикрывал все шалости. Про пещеры за водопадом еще знали люди, подвозившие провизию.

Джеймс вытащил дождевик и миновал водопад через узкий перешеек. В кромешной темноте, по пояс в воде он пробирался к гроту, нащупывая каменные выступы на дне. Наконец, мужчина ступил на сухие камни и скинул капюшон. Грот тянулся под землей примерно на полторы сотни шагов и постепенно расширялся. Высота входа составляла около десяти футов, а в некоторых местах и всех пятнадцати. Сколько ответвлений и скрытых тоннелей находились в гроте, до сих пор никто не знал. Три года назад студенты-спелеологи обнаружили лаз, но так увлеклись изучением пещер, что не нашли дороги назад. С тех пор Рафаэль облюбовал грот, а местные жители старательно избегали страшного места, где погибли подростки.

После нескольких поворотов в лабиринте Джеймс увидел свет. Через каждые десять шагов на стене висели факелы. На светильники у Рафаэля, увы, не было денег, да и хотелось быть максимально похожими на родоначальников ордена, которые особо не приветствовали достижения цивилизации. Еще через три поворота они столкнулись с Рафаэлем.

– Вот ты где, – сказал он. – Долго же ты бродил.

– Вообще-то я был у магистрали. А тащиться до нее далеко не одну милю.

– Ну и?

– Нет там никого, Раф. Да и на сорок миль вокруг – тоже. К Кургану вряд ли кто-то подберется, за исключением свихнувшихся белок.

– Поверю тебе на слово, мой друг. Выдвигаемся.

– Прямо сейчас? Ноги в темноте переломаем. Полагаю, моя прогулка была твоей насмешкой надо мной? Может, скажешь по-человечески, что за план?

– Парни от безделья маются уже второй месяц. В лихие годы мы бы навели шороху. Помнишь, какие слухи ходили про этот лес?

– Ага, скажи спасибо Амелии, – съязвил Джеймс. – Мы тут каким боком? Орден в ее бесновании не участвовал. Если ты забыл, именно из-за Амелии орден признали деструктивной сектой, – он процитировал резолютивную часть решения Федерального суда.

– Неужели ты забыл авантюры, кои мы проворачивали в ордене?

– Я слишком стар для таких утех, Раф. Да и когда это было?

– Думаешь, я полыхаю силой? Хоть встряхнемся, – Рафаэль дружески похлопал Джеймса по плечу. – Если нет приключений, придумаем их самостоятельно. И силы появятся.

– Перенесем на утро?

– Нет, пойдем сейчас. Как я усну, зная, что шестеренки не смазаны и механизм не запущен?

– Ты настырный малый.

– Не упрямством единым я некогда достиг вершины. Не забывай. Я всегда таким был.

– Я же, как и всегда, не в силах отказать в твоей просьбе. Ты вел, а я был ведомым, – фыркнул Джеймс. – Сейчас так сейчас.

Рафаэль шел впереди, одетый в рабочие лесничие штаны и толстую куртку. Он был старше соратника всего на год. У Джеймса имелась на этот счет теория, согласно которой Рафаэль подпитывался силами из подопечных, и более прочих – из него, Джеймса. Многие считали, что Рафаэль выглядел значительно моложе и бодрее своих лет благодаря склочному характеру. Если глава злополучного ордена никогда не болел, то Джеймс страдал хроническим кровохарканьем и диабетом.

– Пока идем, можем подробнее осветить план. Скажи правду.

– Правду? Этим словом люди крутят и так, и эдак. Хорошо. Знаешь, я нашел истину…

– В вине?

– А правду в воде. Очень смешно. Если быть откровенным, ты отчасти угадал. На днях я переборщил со шнапсом. Под этим делом мне приснился странный сон. Я стоял посреди центрального святилища ордена. Помнишь, как была обставлена Зала Посвящений? Я оказался в Святилище. В зале тишина – никого. Я стащил браслет с запястья и положил у ритуального камня.

– Рафаэль, ты так любишь драматизировать. Каков итог?

– Вдруг пришла группа туристов. Лиц я не разглядел. Знаешь, такой момент, когда вроде бы и видишь лица, а вроде бы и нет. Почему-то я считал, что интуристы хотят причинить мне вред. По крайней мере, логика мне подсказывала. Они выглядели наподобие вандалов, которые когда-то подпортили чертовым граффити не одну сотню надгробий в Сент-Винсенте.

– Во сне есть логика?

Рафаэль сдвинул брови, и Джеймс виновато отмахнулся.

– Ты за всю жизнь мне столько не дерзил, сколько за один вечер. Я продолжу? Благодарю! Какой-то паренек взял мой браслет и надел на руку. Я сказал ему вслед, чтобы он вернул вещь, ему не принадлежащую. Я кричал, взывал, а тот будто нарочно меня не замечал. Потом все исчезло, я проснулся и все обдумал. Раскалывающаяся голова думать не хотела, однако я старался. Наутро я снова уснул, и сон повторился. Скажешь, абсурд? Таких подробностей я более никому не рассказывал.

– На то они и сны, чтобы вещать абсурд, – сказал Джеймс, – кажется, ты мне уже рассказывал этот сон, только в прошлый раз там были хиппи. Это и есть твой повод для догонялок в лесу? Позволь спросить, ты пил шнапс один или с тем мужичком из Траунда?

– С ним.

– Потому что удивительный сон появился аккурат после отъезда твоего дружка-бизнесмена.

– Я тебя не узнаю, Джеймс. Ты всегда был персоной сомневающейся. Сейчас ты превзошел самого себя.

– Пытаюсь разобраться – только и всего. Я признаю голые факты, – Джеймс рубанул рукой по воздуху. – Идем туда – делаем это и это.

Рафаэль и в самом деле уже второй день подряд бредил снами и выводами. Каждый раз он твердил, что его полученный в ходе инициации браслет необходимо оставить у Кургана Духа, причем самого дальнего. Во всем лесу стояли только два камня, кои Рафаэль с легкой руки прозвал Курганами. Они располагались друг от друга в сорока милях и выполняли практически схожие функции. Для приспешников ордена он являл собой средоточие сакральных предметов, которые чтил только Рафаэль Финклер. Да и вообще, появление камней было напрямую связано с Рафаэлем, так любившим уклон в мистификации. На словах выглядело так, будто про сон он рассказал только Джеймсу, однако историю про Святилище уже знали все мелкие сошки.