Забацал я ей человекоподобную (красивенькую) кошку, которая стояла на сцене с микрофоном, неоновые буквы имени Леня на английском, прожекторы, занавес, колонки (всю байду). Хитрого кота, который незаметно из кулуаров выпускает газ зелёный из баллона. И публику – человекоподобных разных животных в костюмах, которые в истерике падают под столы, прыскают изо рта водой и т. п. в зелёном тумане. Довольно круто вышло, мне понравилось.

И вот, после ночи наступила среда, а в этот день нет той группы JA, на которой мы видимся. Но я всё равно вложил рисунок в тетрадь, а её кинул в портфель. А вдруг? Я даже придумал, как это клёво подарить. Я написал «это», потому что, если быть всё-таки реалистом, – это полной пиздец. Я. Ей – никто. Как минимум, наркоша. Одежда потрёпанная и одна и та же. Номерами не обменяны. Хочет дать какой-то вонючий рисуночек. Нахрена? Он что, дурак?

Пошёл я тогда в другое место, на группу DA. По пути назад в богадельню я встретил её. С подружкой шла. Леня, по-моему, тоже удивилась, что мы встретились и, как обычно, полезла обниматься. В моей жизни вот эти обнимашки с девицами у меня вызывают дискомфорт. Я имею в виду приветствие таким образом и прощание. Во-первых, получается, каждого козла она так обнимает (я сам видел на JA). А вдруг какой баран подумает, что это так с ним флиртуют? В-третьих, я далеко не обниматься с вами желаю, мисс. Некоторые бывшие, когда я говорил, что им теперь вовсе не обязательно целоваться в щёчку и приобниматься при встрече со своими друзьями мужского пола, так как теперь есть я… смотрели на меня, мягко сказать, удивлённым взглядом. Типа современный же этикет. А я – пещерный человек. Сегодня мне как-то пофиг по большей степени на это. Толковая девушка, как показывает практика, сама прекрасно всё понимает – что мне нравится, а что не нравится. Быть недовольным поведением другого человека – это всегда мой личный выбор. Очень хреновый выбор.

Ну и говорю я ей, что она классно выступила. Она стала что-то отвечать (не помню, что – волновался), а я стараюсь быстро снять-открыть рюкзак со словами, что мне прислали фотку с её шоу. Тут она насторожилась, спросила: «Какую фотку?». Я протянул ей эти малевания. Она изменилась в лице. Будто я ей детёныша с другой планеты дал. Она улыбнулась, опять полезла обниматься со словами: круто, спасибо и т. д. Я бы с ней пошёл. Хоть, бл*ть, на край света. Но время поджимало, меня ждала моя богадельня. Мой милый домик для бомжей. По пути я размышлял о том, что мне надо радоваться. Ведь всё идёт ахренительно. А выше головы я пока не могу прыгнуть.

Когда про эти обнимания – вспомнил кое-чё. В детстве-юности я обычно ездил на каникулы на природу к бабушке и дедушке. И к таким же бабушкам и дедушкам той же местности приезжали другие ребятишки. С которыми я тусовался. Гова, например. Он аж из МСК добирался. Эля ещё была. Чёрт возьми, как же сильно и долго я её любил. Жаль, признался ей в этом поздновато. Ёлна была ещё. Нотя. Ещё ребята. И случилось как-то, что на зимних каникулах приехали только я и Ёлна. Ну мы вдвоём и гуляли-тусили, у неё дома залипали. Мне было 12–13 лет, ей 18–19. Она очень умная, добрая, весёлая девчонка. Внешность – милая, симпатичная. У меня вообще не было в мыслях с ней шуры-муры крутить. У меня есть Эля (пхах! У него «есть Эля»! вот олень). Эля и Ёлна – близкие подружки. Да и кому я, малолетка, нужен.

И тут, на следующих каникулах, летом (уже конец августа) мы чё-то всей компашкой грустные сидим, так как с завтра нас начинают предки забирать по своим городским домам… Ёлна ко мне подходит и просит отойти поговорить. Мы зашли за собор. Она встала напротив меня и признаётся мне в любви. А там за собором и тип остался, который в ней души не чаял. Её ровесник. И, якобы, было у них чё-то раньше. И Эля там же осталась. И я, бл*ть, остался там, где и стоял, в диком ахуе. И она что-то говорит в духе – а чё я молчу? А я стою как в тумане, не знаю, что делать. И лучше под землю провалиться.

– Я не знаю, что сказать…

– Тебе ведь нравится Эля, да?

– Нет.

Хз, почему я ответил «нет». Возможно, я помнил, как мне было больно узнавать, что Эле нравился не я. И я не хотел обидеть в этот момент Ёлну. А может я этим оправдал свою трусость.

– Можно мне тебя обнять?

– (пауза) Можно.

И она меня крепко обняла. Головой она доставала мне до солнечного сплетения. Я даже толком не помню, обнял ли я её. Надеюсь (и уверен), что додумался «типа» обнять. И вот так мы простояли с минуту. И молча вернулись назад.

Той ночью я размышлял в кровати, что мир – это какая-то поганая хе*ня. Но в то же время я был рад: я могу нравиться, меня можно любить. Это была не радость. Это эгоцентризм плюхнулся в трон и ждал коронации.

Леня не часто на собрания ходит. В следующую встречу она сказала, что рисунок очень крутой, и она его прикрепила на свою доску на стене, где у неё «разгоны».

– А что такое разгоны?

– Это шутка для начала выступления. Разогреть публику.

– А, круто.

– Да. Такой крутой рисунок, мне он напоминает мультик «Рик и Морти».

– Блин, «Рик и Морти» – офигенная тема. Я очень рад, что тебе нравится.

А сам я, как муху ладошкой, вальяжно отогнал мысль, что в комнате, где она е*ётся, висит мой миленький вонючий рисуночек.

– Тебе в какую сторону?

Мне плевать, в какую ей сторону. Я хочу пройтись с ней хоть минут 15 и поговорить без лишних ушей.

– Яс подругой на такси сейчас еду.

Ещё один рисунок я сделал. Услышал по радио, что день юмориста сегодня. Ну юмориста – значит юмориста.

– Сегодня, кстати, день юмориста. У меня есть подарок.

– Что? Кого?

Спасибо-спасибо, круто-круто. С подружками умотала.

Что-то много этих подружек сегодня. Стрёмно, когда эти подружки шушукаются-шушукаются. Хихикают-хихикают. Шушукаются-шушукаются. Хихикают да хихикают.

Долго не было её на группе. Прям очень долго. Ах да! Я ещё сзади второй картинки написал карандашиком ссылку на моё музло. И маленький стих. И нет и нет её. Я успел подохладеть. Пришла. Один день трезвости. Сорвалась. Хнычет, высказывается. Позвал её увидеться тип, с которым она раньше торчала и еблась. А он женатый. И зареклась она больше с ним не видеться. Но на автомате, она когда двинулась к нему, съездила ещё наркоты взяла (как я понял, соляку ублюдскую или меф), хотя он не говорил ей это делать. Но раньше без наркотика не обходилось. Потом соплежевание – разобрать тяжело. Вроде – 20 минут пообщались. Призналась тому с кем живёт, что сорвалась. Но не с кем торчала. А то бы выкинул её вещи в подъезд. Он её, как она выразилась, «отхуесосил». Много кто на группе тихонько ржакнул. Я посчитал 20 минут: три – на расчертить, занюхать и 17 она сосала ему. Это если она не растрачивалась временем на обнимашецкие приветствия.

Не, ну она не говорила, что был секс. Да и меня это уже как-то не сильно интересовало. Не могу определить, что я чувствовал. Это же не может быть апатией… я же не камень. А может, я укротил суперспособность «Абстрагируйся»? «Абстрагируйся на хрен отсюдова».

Позавчера я пришёл на кухню после завтрака. Помыть всякие кастрюльки-поварёшки. Она сегодня пришла сюда. Брайти занимается благотворительным служением. Иногда она здесь по воскресениям. Но сегодня не воскресенье, сегодня день перед католическим Рождеством.

При знакомстве она первая со мной заговорила. Я резал капусту. Я обратил тогда на неё внимание: отличная фигурка, припрятанная за максимально неброским сарафаном, в тапочках, волосы ниже плеч, завязанные на затылке. Косметики – ноль. Личико кайфовое, с хитринкой.

Я обрадовался – я не знал, могу ли я вообще с ней общаться. Может, она какая-то типа монашка. Да ещё и сёстры здешней богадельни на кухне суетятся. Ухо у них востро.

Познакомились. Я напрягал мозг, чтобы находить «правильные» темы. А она была вообще непринуждённа и уверенна. Она работает администратором в христианском институте. Я не врубился, что это такое. Живёт в христианском общежитии. Там нельзя пить и курить. Я не стал «мегаостроумно» шутить, спрашивая, «можно ли там громко трахаться». Я ей сказал, что собрался сходить на исповедь. Впервые. Про (возможно) забавные препятствия, а также про мысли, подталкивающие меня к этому.