— Это ты так тонко намекаешь на премию?

— Премия — вещь чудесная… но нет, я намекаю, что сохраню ваши секреты не хуже профессионала.

— Сколько ты ещё мне Вы-кать собираешься? — недовольно процедил шеф сквозь зубы. Притянул её за запястье, поставив перед собой, и обнял со спины. — Ты можешь, хотя бы наедине отбросить эти раздражающие формальности? Неужели я так многого прошу? Как я могу раскрыться перед тобой — человеком, что видит во мне исключительно грозное начальство?

— Я не… — она замолчала, едва успев сообразить, что собралась ляпнуть. Всё же первой заявлять об интересе, выходящем за рамки профессиональной этики, не в её характере. Опрокинула голову назад, прислонив затылок к его ключице, и шумно выдохнула. — Хорошо. Я постараюсь. Но только внерабочее время.

— Я вызываю у тебя жалость?

— Скорее я понимаю и сопереживаю… тебе.

Руки обнимающие поперёк живота теснее прижали Аннель спиной к его груди. В районе лапоток учащённо забилось сердце, вот только чьё именно — непонятно. Могли ли их сердца сравняться в ритме и теперь биться в унисон?

— Я никогда особо не боялся одиночества. Скорее наоборот — мысли о большой семье меня угнетали. Одно время даже был убеждён, что у меня не всё в порядке с головой и я на физиологическом уровне не способен на близкие эмоциональные связи с другими людьми. Как какой-то моральный урод…

— Просто у тебя было сложное детство и травмы, заставившие почувствовать себя потерянным, — она погладила Курта по предплечью. — Это нормально — закрыться ото всех, чтобы защитить себя.

— Да, как позже выяснилось, я способен не только на симпатию, но и на глубочайшую привязанность, — он надрывно хохотнул, и в его смехе не проскочило ни намёка на веселье. Сразу стало ясно: однажды перед кем-то уже раскрылся и этот кто-то сделал ему очень больно. — Я встретил девушку и полюбил её так сильно, что всё остальное потеряло смысл. Мои слова могут показаться слишком банальными и вычурными, но другими невозможно описать то, что я испытываю: она стала центром моей вселенной. Весь мир замкнулся и крутиться вокруг неё — для неё. И теперь меня пугает совсем другая мысль, вынуждает не спать по ночам, постоянно тревожиться и злиться: что, если я не смогу добиться взаимности от этой девушки? Что мне тогда делать?

Откровенность признания, сама его суть, ударила Аннель под дых не хуже боксёрской перчатки, выбила почву из-под ног и подвесила вверх тормашками. Да ему следовало вручить медаль — непредсказуемость года.

Тем не менее, несмотря на смятение и горечь разочарования, она заставила себя спросить:

— А эта девушка знает о твоих чувствах?

— Думаю, она в них сомневается.

— Понять её можно… не каждый день в тебя влюбляется настолько необыкновенный мужчина.

— Что мне сделать, чтобы она перестала нас мучить этой неопределённостью?

Вот уж кому следовало жаловаться на неопределённость в отношениях в последнюю очередь — так это ему. Сам творил чёрт знает что, даже сейчас продолжал обнимать одну, в то время как думал совсем о другой.

Её захлестнула такая всепоглощающая обида, что Аннель не выдержала и грубо дёрнулась из кольца рук. Развернулась к Курту лицом и толкнула, увеличивая между ними дистанцию. В груди клокотало, глаза щипало, и чтобы не разреветься прямо перед ним, она до тупой боли в висках сжала челюсть, тыкнула пальцем в районе его сердца и отчаянно прошипела:

— Быть честным и не морочить никому голову!

Он выглядел сбитым с толку. Смотрел на неё как на ласковую зверюшку, не пойми почему вдруг вставшую на дыбы и оскалившую зубы. Его лицо наполовину утопало в тени, но Аннель всё равно уловила, как дёрнулись уголки рта, расходясь в улыбке. А уже в следующую секунду Курт опрокинул голову и громко рассмеялся.

По щекам побежали злые слёзы. И когда он заметил их, то попытался её обнять, но она воспротивилась. Стала отбиваться от его проклятых приставаний кулаками, не переставая выкрикивать:

— Отвали от меня! Не трогай, козёл! Убери свои поганые руки!

Какое время они молча боролись, а потом Курт не выдержал, грязно выругался, закинул её на плечо, как мешок картошки, и потащил в свою спальню.

Аннель брыкалась и даже пробовала кусаться. Наверняка оставила расчудесный след на его пояснице под рубашкой. Но всё равно в конечном итоге оказалась лежащей на чужой холодной постели, придавленной горячим и ещё совсем недавно желанным телом.

Шумно дыша, она немигающе смотрела в глаза нависающего над ней Курта, и мысленно готовилась ко второму раунду. Но этот высокомерный гадёныш перечеркнул тщательно накопленные намеренья воевать до победного всего одной фразой. Три слова, произнесённые спокойным тоном, осудили её пыл получше ведра ледяной воды. И что сбивало больше всего — Аннель не услышала ни малейшего оттенка, слабого полутона, что выдал бы фальшь.

— Я люблю тебя, — лаконично поведал он и поднялся с неё.

========== Восемнадцатая глава ==========

Курт сидел на краю кровати к ней спиной. Сначала огорошил своим признанием, а затем отвернулся и ушёл в молчанку. Аннель же продолжала лежать в той позе с запрокинутыми руками, что он её оставил. Будто одно неловкое движение могло разрушить хрупкое равновесие, зависшее в воздухе между ними подобно гильотине.

В голове стоял кавардак, информационный шум из разных обрывков фраз, спонтанных образов. Она всё никак не могла определиться с тем, как ей стоило отреагировать. Постоянно отвлекалась на воспоминания, что теперь заиграли новыми красками. И самое удивительное, испытывала ужасное смущение, всякий раз как думала о прямолинейных в своей впечатляющей искренности словах, сказанных в полумраке гостиной. Это Курт распахнул душу и вывалил на неё свои переживания, отчего же ей тогда так хотелось спрятаться и забаррикадироваться в чулане, подальше от чужих глаз?

Руки затекли — мышцы стали покалывать мелкими неприятными иголочками. Аннель медленно их опустила, привстала на локти и тихо произнесла:

— Это немного выбивает из колеи.

Кинув на неё из-за плеча утомлённый взгляд, Курт улыбнулся краешками губ.

— Как давно? — спросила она, и тут же скривилась от осознания собственной эгоистичной трусливости: расспрашивать другого всяко легче, чем раскрываться самой.

— Да явно подольше, чем у тебя, — в его ответе проскочила извращённая гармония из несочетаемых эмоций. Голос звучал так диссонансно весело и мрачно, что ей не удалось удержаться от глухого смешка. — Конечно, не сразу понял, что к чему — видишь ли, я не особо влюбчивый мужчина. В одно хмурое утро мои глаза по необъяснимой причине зацепились за симпатичную девушку, взирающую на всё вокруг с равнодушной отстранённостью. На первый взгляд она мне не показалась какой-то особенной — чудо какой красивой. Хорошеньких в наше время, что ли мало? Но при этом в ней ощущалось что-то неправильное, надломленное. Что-то такое, в чём захотелось разобраться.

— Однако у тебя довольно специфические вкусы.

— Честно говоря, я сам себе не мог объяснить, что заставляло меня постоянно искать тебя глазами. Просто испытывал в этом потребность на уровне базовых инстинктов. А потом мы постепенно сблизились. И по мере того, как я узнавал о твоих мелких привычках, особенностях характера и мыслях — вот уж чем ты действительно не любишь делиться — всё глубже и основательнее влюблялся.

Ему так легко давалась откровенность, что Аннель даже испытала зависть. Для неё подобное выражение чувств оставалось за гранью недоступной роскоши.

Как можно говорить о том, в чём сама не до конца определилась? Её влекло к нему — факт. Хотелось касаться загорелой кожи, ловить на себе взгляд хитро прищуренных глаз, утопать в бархатистой хрипотце голоса и наслаждаться видом игривой улыбки, обращённой одной лишь ей. Но можно ли это всё подвести под черту ёмкого и вместе с тем бесконечно неопределенного — «‎люблю»‎. Они впервые встретились друг с другом всего пять месяцев назад. Для кого-то этого срока было достаточно, чтобы пожениться. Она же всё время оборонялась, усердно занимаясь самовнушением, направленным на то, чтобы не влюбиться.