Чего только не пережил Козличенко на фоне разворачивающихся событий! Поначалу было острое желание исчезнуть (желательно, конечно, с Вероникой, но…). Хотя, почему поначалу? Всё время хотелось сбежать! Это желание было подобно базису, основе. Однако путь отсюда пролегал через территорию опасности, поэтому на базисе стали возникать надстройки в виде ошеломления («Батищев сошёл с ума!»), сопереживания («ох, и наваляют же они ему!»), радости («молодец, капитан!») и даже азарта («Жанна, давай!»). Когда же прибыла полиция и все участники драки были увезены, Козличенко испытал страх, ясно осознав, что через Батищева органы смогут выйти на остальных «пришельцев» (конечно, не факт, что он их «сдаст», но всё же…) и тогда настанет крах их замечательного предприятия!

– Вероника, мне нужно позвонить!

– По-моему, ты знаешь этих людей, ну, тех мужчину и женщину…

Козличенко задумчиво посмотрел на Веронику, решая, открываться ли ей. Разумеется, не до конца, только в том, что у него есть такие вот знакомые.

– Ты права. Поэтому мне и надо позвонить.

– Что же ты ждёшь? Их нужно срочно выручать!

Это был второй раз, когда Настя пришла к Натыкину.

– Николаша с Жанной захотели поужинать в ресторане. Приглашали с собой, а я решила к вам заглянуть. Не возражаете?

– Нисколько. А вы не возражаете, если мы перейдём на «ты»?

– Нисколько…

Натыкин улыбнулся. Он, конечно, не мог проявить своих опасений: а не начнутся ли, как в прошлый раз, всякие миражи-видения? Он пригляделся к её глазам. Цвет оливковый, желтеющий к зрачку. Вроде чудес не предвидится. Именно эта обеспокоенность подгорчила удовольствие видеть её. Да, с одной стороны, ему, как и всякому мужчине, было приятно общество красивой женщины. И не просто красивой, а как-то к нему по-особенному (он чувствовал это) настроенной. А, с другой, именно это обстоятельство и смущало. Зачем он ей? Что она – добрая душа, наивное сердце, себе напридумывала? Знала бы Настя, почему он оказался в Зуевске…

– Чай?

– Угу, – кивнула она. – Как тогда, из банки с кипятильником! Я ещё эклеры купила.

Теперь Натыкин заметил, что к её пальчику в перчатке подвешена белая, перевязанная бечёвкой коробочка.

– Отлично. Если прибавить мою коробку шоколадных конфет…

Настя, снимая шубку, вопросительно на него посмотрела.

– Да, держу в хозяйстве с некоторых пор… В общем, намечается у нас с тобой пир! Проходи.

Вода уже собиралась закипеть, когда у Натыкина зазвонил мобильник.

Козличенко старался говорить спокойно, но придыхание выдавало его взволнованность.

– Их всех увезли в отделение полиции, на Мархлевского. И ещё: главным в той компании был сын Мешакова, хозяина нашего супермаркета, я его узнал. У Мешакова – связи, он сына выгородит, а у Батищева даже документов нет. Что делать будем?!

– Ты ещё в ресторане?

– Да.

– Двигай в полицию. Скажи, что ты свидетель, что знаешь Батищева и Жанну. Ты же, Валера их знаешь?

– Да я как бы… – замешкался Козличенко.

– Вот и прекрасно! Я сейчас буду.

Без труда поняв, что с братом и Жанной приключилась какая-то история и теперь они в полиции, Настя поднялась из-за стола:

– Я с тобой!

– Не стоит рисковать. Вдруг они у тебя документы спросят?

– Не спросят!

Во взгляде её скользнул изумрудный просверк, живо напомнивший Натыкину о давешних волшебствах и будто бы предостерегающий ей перечить. Он подчинился, не имея ни желания, ни времени осознать, было это наяву или только показалось.

В полном молчании доехали они на частнике до отделения полиции.

Свет колышущихся фонарей раскачивал улицу. Серая мгла лежала на небе, метель раскидывала белёсые пряди по земле… И вдруг позёмки не стало, на пепельное небо вышла луна, сделалось тихо и заискрился снег.

Это жёлтое светило было, как одиночество в зимнем поле. Или это странствовала сама печаль, которая, однако, не навевала тоски, а только влекла покоем и какой-то нестрашной тайной…

Возле окошка дежурного Натыкин и Настя увидели Козличенко, рядом с ним – даму в величественной дублёнке.

– Что так долго?! – кинулся к ним Козличенко. – Мешаков уже здесь! В кабинет начальника пошёл. Плохо дело…

– Не паникуй, Валера. Где наши?

– В «обезьяннике», где ж ещё? Я говорю дежурному, мол, мы свидетели, готовы дать показания… Кстати, это Вероника Витальевна, моя знакомая. А он: «Ждите, следователь всех опросит».

Официантку уже повели. Что она там расскажет, одному богу известно.

В этот самый момент из кабинета напротив вышла девушка с «конским хвостом» – вся в слезах. Следом появился мужчина в свитере и джинсах, с листом бумаги в руке.

– Свиридов, я к начальству! – бросил он дежурному и начал подниматься по лестнице.

– Пошли, – взглянув на Натыкина, произнесла Настя тихим голосом, в котором он с удивлением распознал командные нотки.

Пока они поднимались за мужчиной, Антон искоса поглядывал на Настю, отмечая, что лицо её, вроде бы оставаясь прежним, в то же время становится другим. Однако понять, что конкретно с ним происходит, он решительно не мог.

В конце коридора мужчина постучал в один из кабинетов:

– Разрешите, товарищ подполковник?

У закрывшейся за ним двери и встали, обратившись в слух, Настя и Антон.

В помещении было трое: начальник, следователь и Мешаков.

– Не беспокойся, Александр Ильич, сына твоего сейчас отпустим, его друзей тоже.

– Надеюсь, этот залётный получит по заслугам! Совсем обнаглели! Мы в своём городе уже не хозяева!

– У него и документов-то нет! Не сомневайся, я его надолго закрою.

– Ладно, спасибо, в долгу не останусь…

– Ага, на днях загляну.

За дверью раздались приближающиеся шаги. Настя и Антон поспешили отойти в сторону. Из кабинета вышел крупный мужчина с редкими, зачёсанными назад волосами. Холодно скользнув по ним взглядом из-под очков, он неторопливо пошёл по коридору, с достоинством покачиваясь тяжёлым телом, как судно на волнах.

А из кабинета послышалось:

– Товарищ подполковник, а что делать с показаниями официантки? Она утверждает, что сынок Мешакова схватил её за волосы…

– Что делать, что делать? Первый день служишь? Не знаешь как показания меняются? Компанию выпускай, этого задерживай до выяснения…

– А женщину, которая с ним? Она тоже дралась…

– А её…

В этот момент в кабинете распахнулась дверь…

У подполковника Решёткина и следователя Зацепина широко открылись глаза от вида прекрасного женского тела. Нет, оно не было обнажённым, но одежда создавала именно такую ненаготу, которая манит сильнее откровенности, подобно тому, как недосказанность бывает притягательней раскрытой тайны. А на красивом лице женщины отражались своеволие царицы, порочность распутницы, коварство колдуньи. Всё это сходилось в улыбку и взгляд, гуляло в очерке сочного рта, мыском оплывавшего надгубную ложбинку, дышало во тьме чёрных глаз, прятавшую ещё, похоже, что-то изумрудное…

Разумеется, наблюдатели не анализировали подобным образом зримое, они постигали его целиком и безотчетно и были не в состоянии перевести ни на что другое взгляда.

Когда же перевели…

– Здравия желаю, товарищ генерал! – вскочил Решёткин, а Зацепин вытянулся по стойке «смирно».

Натыкин опешил ещё больше. Он и так-то находился в состоянии изумления от Настиного вида. Дело в том, что до того, как они вошли в кабинет, ни этой юбочки, ни облегающей блузки на ней не было! Правда, лицо… Он заметил его преображение ещё на лестнице. И вот каким оно стало… Но, что это?! Как такое возможно?! А тут ещё эти полицейские! Они его что, за генерала принимают?!

Он опустил взгляд, которым упёрся в чёрные китель и брюки с красными лампасами, а, покосившись, обнаружил на плечах тоже чёрные с красной же окантовкой погоны! Правда, генерал! И не армейский, а полиции!

«Что ж, Анастасия Алексеевна, – подумал Натыкин, – оставим выяснения на потом» – и кашлянул.