Машина продолжает медленно двигаться. Я лихорадочно думаю о том, что мне делать. Ехали мы долго. МКАД. Получается, что от дома я очень далеко. Взрослых здесь нет, а это означает только одно – мне конец.

Автомобиль останавливается. Тот, кто за рулём (видимо, Абрамов) глушит двигатель.

– Вытаскивай её, Пилюля.

– Давай, Лиса, подъём, алё, – тычет мне в бок.

Поднимаюсь еле-еле. Слышу, как открывается дверь слева. Не ориентируюсь в пространстве абсолютно.

– Шевелись, а! – Ян цокает языком и тащит меня вперёд. Кеды касаются земли, но ощущения до сих пор странные. Ноги будто ватные.

– Ну чё?

– В летнюю пристройку пока. Да стой ты! – раздражается, когда я теряю равновесие, и меня начинает уносить куда-то в сторону. – Слышь, придержи её, Миха.

– Давай, пошла, – Пилюгин берёт меня за локоть, и под их нескладный хохот мне приходится делать то, что говорят. – Представь, Лиса, что ты крот.

Его шутку не оценили даже товарищи. Глупый идиот. Громко ухает сова, шелестят листья деревьев. Есть ощущение, что лес совсем рядом. Кожа моментально покрывается мурашками. Холодно, почти середина октября, а я в тонкой футболке и шортах. В чём была дома, в том и спустилась в подъезд.

– Представляю лицо Беркута, – хмыкает Бондаренко.

– Сюрпрайз дня. Ключи давай.

Слышу лязганье металла. Меня отпускают чьи-то руки. Я поджидала этот момент. Дёргаюсь и, пошатнувшись, вслепую бросаюсь вперёд. Просто глупый шаг, наполненный отчаянием и безысходностью. Не успеваю пробежать и нескольких метров. Спотыкаюсь о корни или ветки. Падаю плашмя на землю.

– Ты куда собралась, э? – недовольно прилетает в спину.

Резкая боль пронзает висок. Кто-то тянет меня за волосы.

– Резвая какая, а прикидывалась немощной, – усмехается Пилюгин.

– Поднимайся, тупая идиотка, – дёргает вверх.

Колено саднит нещадно. Ладонь тоже. Меня ставят на ноги и уже через минуту грубо заталкивают в какое-то помещение.

– Свет включи и руки завяжи ей.

Ощущаю, как запястья стягивают какой-то верёвкой. Пытаюсь отойти, сопротивляясь. Ноги заплетаются, что-то гремит.

– Кривая, – бесится Абрамов. – В подвал её давай. И сними мешок с башки.

Свет с непривычки режет глаза. Зажмуриваюсь, часто моргаю. Через силу открываю веки. Сначала картинка плывёт, но потом, взгляд фокусируется на деревянных стенах постройки.

– Привет не спящим, Лисицына, – ухмыляется Ян, который стоит напротив.

Мычу в ответ, потому что во рту – тряпка.

– А ну развяжи, я послушаю, что она мне хочет прошелестеть.

Пилюгин в очередной раз послушно исполняет его приказ. Смотрю в этот момент на Лёшу, но тот старательно отводит глаза. Стоит чуть поодаль, курит. Делает вид, что происходящее его нисколько не касается. Хмурюсь, когда кляп давит сильнее, а потом жадно глотаю ртом воздух, ощущая частичную свободу.

– Орать не вздумай, – холодно предупреждает Ян. – Лес кругом. Никто тебя не услышит.

– Ре… ребят… Мне надо домой.

– Непременно, – издевательски тянет он. – Спускайся.

– Вы не понимаете, прошу вас, у меня сестра одна дома…

– Заткнись. Топай давай, – отмахивается от меня он, словно от назойливой мухи. – Привнесём красок в твои унылые будни. В прямом смысле, – хохочет.

С опаской смотрю на подвал. Мне жутко только от одной мысли, что они оставят меня там совсем одну.

– Ребята, это шутка? – спрашиваю испуганно, чувствуя как гулко сердце в панике стучится о рёбра. – Не надо, пожалуйста.

Но меня никто не слышит. Насильно спускают в тёмную яму и хлопают крышкой. Свет гаснет. Шаги удаляются. Смех стихает. Поворот замка. Как приговор.

Что мне делать? Я не представляю, чего мне ждать и как выбраться отсюда. И Ульяна. Одна там. Сердце рвётся на части. А если в квартиру заявится кто-то из собутыльников матери? Сестра ведь будет меня ждать, не закроется сама на щеколду или ключ. А если я не вернусь?

Эта мысль оглушает. Заставляет содрогнуться от липкого страха, который крадётся вдоль лопаток. Сползаю по стене. Роняю голову на колени. Хочется выть от бессилия.

Что я им сделала? Зачем они так со мной поступают? Отпустят ли? И если да… то чем это для меня обернётся?

*********

Говорят, что боязнь темноты связана с психологической травмой, полученной в детстве, либо с тем, что человек в какой-то период жизни долго находился в стрессовой ситуации. Я, например, этот страх приобрела с возрастом. Были на то причины. И теперь, к сожалению, тьма для меня – самое пугающее на свете…

Сидя в этом сыром подвале, я ощутила свою фобию сполна. Мне мерещилось, что в углу напротив кто-то есть, и от каждого звука, доносившегося сверху, душа уходила в пятки. Меня знобило. От холода, от чувства незащищённости и безнадёги. Не знаю, сколько просидела так, стиснув зубы и сражаясь один на один со своим страхом. Руки удалось вывести вперёд. Благо, я худая и смогла сделать это. Но деревянная крышка не открывалась, и от осознания собственной беспомощности я просто упала духом. Снова села на корточки и начала молиться за Ульяну. За то, чтобы сон её был спокойным. За то, чтобы домой не заявился кто-то посторонний. За то, чтобы её ангел-хранитель просто был рядом с ней в эту ночь…

Потеряла счёт времени. Моё состояние менялось стремительно. Переходило в разные стадии. Я впадала в отчаяние, смирение, злость, гнев. И так по кругу.

Топот. Голоса. Весёлый смех. Мне кажется, к тому моменту, как они пришли, внутри не осталось ничего. Пустота да и только.

– Фидеры заполни, чё стоишь?  – слышу голос Яна. – Бондарь, выноси пушки парням на улицу.

– Там гром гремит, молния сверкает. Ливанёт, видимо, – отзывается тот.

– Не сахарный. Неси. Пилюля, проверь девку. Вдруг окочурилась.

Щелкает навесной замок. Вздрагиваю и поднимаю голову.

– Ну что, Лиса, жива? – гадливо улыбается Миша, впуская свет в мою темницу.

А у меня только одно желание – плюнуть ему в лицо.

– Вылезай давай.

– Нет.

– Чё? Она не хочет, Ян, – ноет этот здоровенный упырь.

– Миха, с тёлкой справиться не можешь? Давай быстрее тащи её, там уже все в сборе. На, припугни.

«Все в сборе» – стучит в голове. Сколько их? Что им надо?

– Давай, вылезай по-хорошему! – хмурится Пилюгин.

– А если нет, – прищуриваюсь.

Он… вдруг направляет на меня пистолет. И тот выглядит совсем как настоящий.

– А так? – вскидывает бровь.

Сглатываю. В горле будто песок. Встаю. На пухлом лице тут же появляется мерзкая ухмылка.

– Ну вот сразу б так, Алён.

Выбираюсь из подвала. Дважды чихаю. Негнущимися ногами ступаю по полу. Выходим на улицу. Я иду впереди, он сзади. Холодный ветер лижет вспотевшую от нервного напряжения шею. Голые ноги покрываются мурашками. Осматриваю местность. Лес. Темно и тихо. Только шум голосов вдалеке.

– Миша, отпусти меня, пожалуйста, – предпринимаю попытку достучаться до него.

– Ага, как же. Меня Ян потом на лоскуты порежет.

– Миш, прошу тебя, мне домой надо, – голос предательски ломается и дрожит. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к парню. – Ты же не такой, как они. Ты же добрый, Миш.

Сдерживаю слёзы как могу. Стараюсь говорить мягко, доброжелательно.

– Миш…

– Да закрой ты рот уже! – злится. – Иди давай туда, видишь фонари?

– Миш…

Прислоняет к моему животу дуло пистолета.

Мамочки… Сердце падает куда-то вниз. Пульс подскакивает.

– Вперёд, Лисицына. Ничё такого страшного не происходит.

Его слова просто убивают меня. Гремит гром. Будто сама природа негодует. Мы тем временем пробираемся к поляне.

А там…Люди, одетые в камуфляжные костюмы. Оружие в руках. Кажется, это называется пейнтбольный маркер. Даня любит эту игру. Шесть человек. Парни. Лиц не разобрать, их скрывают маски.

– А Беркут где? – спрашивает Ян недовольно.

– У него тёрки с Никой. Позже присоединится.

– Окей. Ну что, Лиса? – поворачивается ко мне. – Готова?

– Не поняла, – мой севший голос прорезает тишину.