– Никит, у тебя же есть… м-м-м, – собраться с мыслями нелегко, особенно если именно в этот момент он решает заткнуть меня очередным поцелуем.

Но, отстранившись, Ник тянется к тумбочке, стоящей в изголовье кровати, давая мне знать, что понял, о чём я хотела спросить.

Ник шарит рукой в ящике, сначала на ощупь, но не найдя желаемого, садится перед тумбочкой на корточки и уже более внимательно осматривает её содержимое. Слышу как он издаёт сначала стон, полный разочарования, а потом и вовсе смачно матерится, раздасованно хлопая ладонью по колену. Издаю нервный смешок, принимая сидячее положение: ситуация одновременно и глупая и смешная. Ник присаживается рядом, целует меня крепко, произносит, глядя в глаза:

– Поль, я быстро, ладно? Внизу у кого-нибудь наверняка есть презики. Ты же не успеешь за пару минут передумать и сбежать? – он говорит, улыбаясь, но в голосе всё же проскальзывают тревожные нотки.

– Не дождёшься, – шепчу я в ответ ему на ухо, чуть прикусывая мочку и пару раз целуя его в шею. – Давай быстрее.

Ник уходит, а я стягиваю чулки и ложусь обратно в постель, прикрыв глаза. Стараюсь думать только о Никите. О том, что натворила, а вернее, ещё натворю, я подумаю утром.

Пытаюсь приподнять голову с подушки, но тут же с громким стоном роняю её обратно. Ощущение такое, что кто-то безжалостный и очень настойчивый вбивает мне гвозди в виски. Ненавижу! Ненавижу шампанское! Знала же, что даже после одного бокала шипучки у меня будет зверски болеть голова. Сколько я вчера выпила? И где я вообще?

– С добрым утром, пьянь, – знакомый голос заставляет почти подпрыгнуть. – Вернее, с не очень добрым.

– Никита? – Резко сажусь на кровати, тут же жалея о том, что, в принципе когда-то родилась на белый свет. – Господи, что ж так хреново-то? – выстанываю я, обхватывая ладонями многострадальную головушку, одновременно замечая Ника.

Он вальяжно развалился в компьютерном кресле, развернув его спинкой к письменному столу. Выглядит свежо, словно и не было накануне никакой вечеринки. Вот только на верхней губе замечаю припухлость и небольшое пятно тёмно-бордового цвета.

– Полусладкое шампанское и растрёпанные чувства – спонсоры вчерашнего веселья и утреннего похмелья, – подкалывает Ник.

Он скользит по мне насмешливым взглядом, задерживаясь на груди.

Опускаю глаза вниз… Твою ж мать! Одеяло сползло, и я сижу на кровати по пояс голая. Вновь смотрю на Ника, попутно судорожно прикрываясь. Он с нескрываемым интересом наблюдает за мной, покусывая губы. Перевожу взгляд на письменный стол, постепенно вспоминая, чем мы с Никитой занимались на нём несколько часов назад. Дыхание перехватывает, чувство стыда накрывает удушливой волной, окрашивая щёки в красный цвет. Заглядываю под одеяло, с облегчением убеждаясь, что я спала не полностью голой. Наличие трусов на моей заднице, снискавшей вчера приключений, оставляет надежду…

– Успокойся. – Ник поднимается с кресла. Он больше не выглядит ни весёлым, ни довольным. В его голосе отчётливо улавливаю нотки раздражения, смешанные с сожалением. – Ничего у нас ночью не было.

Никита идёт к выходу из комнаты, но останавливается возле кровати. Кивает в сторону тумбочки:

– Выпей.

Замечаю на ней стакан с водой. Благодарно киваю ему, сразу делая большой глоток. У жидкости оказывается приятный, но кислый привкус. Поднимаю на него недоуменный взгляд:

– Что это?

– Аспирин, – усмехаясь, отвечает он.

– Спасибо, – делая ещё один глоток, говорю я.

Ник, словно передумав уходить, продолжает стоять посреди комнаты, засунув руки в карманы серых спортивных штанов и задумчиво разглядывая меня. Под его взглядом становится не по себе. Это ночью после нескольких бокалов шампанского я была безрассудной и смелой. Позволила себе отпустить свои желания на волю. Теперь же сижу перед Никитой почти голая, а в памяти то и дело всплывают картинки того, как исступленно мы целовались, как я теряла разум в его руках. От вчерашней уверенности не остаётся и следа. И я боюсь не того, что Ник сейчас начнёт приставать ко мне. Я боюсь своей реакции на него. Всё стало намного хуже, потому что теперь я не просто представляю, а точно знаю, как запредельно хорошо может быть в его объятиях.

Пауза явно затягивается. Сглотнув, спрашиваю:

– Куда ты вчера проп… кхм, – делаю вид, что закашлялась. Нет, ну надо быть такой дурой, чтобы самой напоминать о произошедшем между нами! Быстро выговариваю: – Я хотела узнать, что с твоим лицом?

На самом деле мне интересно, куда он пропал, уйдя за презервативами. Потому что мои воспоминания обрываются на моменте, как я сняла чулки, вернулась в постель и, видимо, уснула.

Ник дотрагивается до разбитой, насколько я смогла разглядеть, губы. Костяшки пальцев на правой руке у него тоже сбиты.

– Ерунда. Пришлось вчера одного перепившего мудака привести в чувство. – Он делает вид, что не слышал моего первого вопроса.

Я допиваю лекарство и оглядываю комнату, стараясь не встречаться взглядом с Ником.

– Где мои вещи? И номер такси подскажешь?

Сумку с телефоном, кстати, тоже не помню, где оставила. Идиотка, как есть идиотка.

– Полина, – вздохнув, произносит Ник, – чего ты так дёргаешься?

– Непривычно, знаешь ли, просыпаться с похмельем в чужой постели, – отвечаю честно, комкая в пальцах края одеяла.

– Всё бывает в первый раз, – со смешком в голосе говорит Ник. Указывает рукой в сторону двери: – Напротив комнаты ванная. На полке возле мойки найдёшь чистое полотенце, зубную щётку и свои вещи. Приводи себя в порядок и спускайся вниз. До дома я тебя подкину, мне всё равно к себе надо, – поясняет Никита, не давая мне возможности возразить. – Я буду внизу, – добавляет он и выходит из комнаты.

Закутываюсь в одеяло, осторожно выглядываю в коридор. В доме на удивление тихо. Прошмыгнув в ванную, запираю за собой дверь. Надеюсь, горячий душ поможет прийти в себя и собраться с мыслями. Но один урок я точно усвою до конца жизни: больше никогда не буду так напиваться.

Нахожу Никиту на кухне. Приняв душ, высушив волосы и надев свои вещи, чувствую себя увереннее. Хотя нет, я пытаюсь выглядеть уверенной в себе, а внутри меня хаос. Хоть он и попробовал меня успокоить, мне это не особо помогло. Я не знаю, как вести себя с ним. Сделать вид, что между нами ничего не было? Мы не переспали, но только потому, что он задержался и я успела отрубиться. Мне одновременно и неловко, и стыдно, а ещё где-то в глубине души я жалею, что мы не дошли до конца.

Второго шанса я себе не дам.

Ник стоит спиной к дверному проёму у плиты, потому не сразу замечает меня. Но когда оборачивается, я не могу сдержать улыбку. На нём надет фартук, на котором изображены упитанные амурчики в поварских колпаках, а вместо луков со стрелами они держат подносы с разными блюдами. В этом фартуке Ник выглядит одновременно забавным и по-домашнему милым. Он улыбается мне в ответ: по-мальчишески задорно и искренне, именно той улыбкой, от которой моё сердце каждый раз сначала замирает, а потом начинает биться чуть быстрее.

– Это мамин. – Никита дёргает за край фартука. – Я ей подарил.

– Смешной, – говорю я, продолжая улыбаться.

– Милый, – назидательно подняв вверх указательный палец, уточняет он. Затем кивает в сторону барной стойки: – Садись, угощу тебя кофе. Хотя… Может, тебе будет удобнее на ней? – спрашивает Ник с усмешкой, не упуская возможности меня подколоть.

А потом и вовсе начинает насвистывать мелодию, под которую мы с Маринкой танцевали.

– Пономарёв! – возмущённо восклицаю я. – Мог бы и не напоминать. – Очень хочется чем-нибудь в него запустить.

Жаль, под рукой оказывается только полотенце, небрежно брошенное на стойку.

– Да ладно, – примирительным тоном продолжает он. – Было круто.

– Неужели? – удивлённо переспрашиваю я. – Вчера ты сказал, что я была похожа на «шлюшку».

Никита ничего не отвечает. Я забираюсь на высокий стул, усаживаясь так, чтобы видеть его. Он же стягивает с себя фартук и, подхватив две чашки со свежесваренным кофе, идёт ко мне. Ставит их на стойку, потом, склонившись ко мне, вкрадчиво произносит: