Жили они очень интересно, семья была музыкальная. Я помню, как певец Александр Хоссон23… помню, устраивались концерты, в общем, такая была живая жизнь.
Туляки другие. Но как раз мой отец сделал как-то… всё гармонично было. Он был крупный инженер, к нему хорошо относились, в общем, у него не было никаких особенных затруднений. Когда реабилитировали его непосредственного начальника, – отец рассказывал – то показали ордер и на его арест. Постфактум уже. А буквально через неделю-две он уехал заместителем Сталина. Были такие молодые члены Политбюро Первухин и Сабуров. Вот с Сабуровым24 и с бригадой замнаркомов они уехали в Германию вывозить немецкое оборудование до прихода американцев, французов.
И он провёл 5 лет в Германии: Лейпциг, Дрезден… Берлин взяли 3 мая, а он поехал 5 мая. То есть ещё война. Они заходили, например, в бомбоубежище, где было оборудование, а это был госпиталь немецких офицеров. Поэтому это было небезопасное дело. Но отец, который мог бы сделать карьеру после этого, всё-таки пошёл конструктором в Центральное бюро кузнечно-прессового машиностроения и продолжал заниматься конструкторской деятельностью. То есть он был такой служака. Но одновременно ночью или рано утром, помню, слушал «Голос Америки». И самое интересное, что он в партию не вступил. Это тоже очень характерное явление. Хотя я не думаю, что он был такой диссидент, ни в коем случае! Просто очень любящий свою специальность, одновременно честный человек.
Савелий Львович Злотников.
1945−1946
Отец работал каким-то, в общем, консультантом. После этого он стал главным технологом Наркомата среднего машиностроения по станкостроению. Во время эвакуации мы с братом и с мамой уехали под Челябинск в город Троицк. Туда приехала мамина сестра25, и потом приехали в Троицк родители её, бабушка и дедушка Рубинштейны. А когда в Камышлов уехало учреждение отца, Центральное бюро кузнечно-прессового машиностроения, то мы переехали к отцу, а они, Рубинштейны, оставались в Троицке26.
Брат Михаил. Мама
И вот мой брат Михаил… отец устроил его в нефтяной институт на какой-то технический факультет 27. Но Миша увлёкся театром, у него появился приятель Эдуард Граф, очень крупный потом оказался журналист по искусству, вообще по культуре России. Известная была фигура – Эдик Граф, Эдуард Граф28. И вот они какой-то театр там, в нефтяном институте, организовали. Потом, когда была международная молодёжная выставка в Парке культуры 57-го года, они тоже в ней участвовали.
Самое интересное. Я еду в троллейбусе от 1-й Градской больницы до Октябрьской и слышу такой разговор: «Ты знаешь, у нас на курсе Злотников Михаил ушёл с 4-го курса». То есть с преддипломного курса! Я даже вздрогнул, не стал выяснять, кто это говорил. Был взрыв негодования в семье, Миша должен был уйти из семьи, он снимал где-то квартиру, я ему помогал как-то… Отец был очень расстроен.
Михаил Злотников. Москва, нач. 1950-х
Дальше Миша совершил такой шаг. Организовалась группа, занимающаяся эстрадой, из неё вышли очень многие известные актеры: Михаил Ножкин такой был. Миша занимался в этой группе у очень интересных мастеров театра. У Серафимы Бирман занимался, была такая очень знаменитая драматическая актриса. И он поступил в Щукинское училище при театре Вахтангова. Кончал он, по-моему, режиссёрское отделение. После этого он сделал карьеру на телевидении: эти отъезды космонавтов, все эти мистерии, острое – это снимал мой брат. Кроме всего прочего, перед съездами партии он разъезжал по стране и снимал краевые организации, съезды… Он был главный режиссёр отдела пропаганды, это была номенклатура.
Диплом он делал на телевидении, и ему почему-то предложили быть главным режиссёром отдела пропаганды, но для этого он должен был вступить в партию. И вот я помню ночь… ночью ко мне приходит мама и говорит: «Как ты отнесёшься к тому, что Миша вступает в партию?» Вот это удивительно! Моя мама, и вдруг… То есть для того чтобы занять должность главного режиссёра отдела пропаганды, нужно было вступить в партию. Он и вступил.
Но когда потом должен был уезжать автор «Ну, погоди!» – если вы помните, был такой мультсериал, создатель этого спектакля уезжал, по-моему, в Израиль29, – Миша должен был выступить общественным порицателем. Брат мой отказался от этого, и ему пришлось уйти с ответственной должности в музыкальную редакцию. Но потом он понял, что надо вообще уходить с телевидения. Когда он решил уйти, его назначили режиссёром цирковой программы. Вначале он возглавлял клоунов, дружил с Никулиным, как бы вот этот цех… Попов, Никулин. Потом он стал просто главным режиссёром цирковых программ, ему звание дали. Но надо было из какой-то истории спасать сына, и он из Москвы уехал в Америку. В Америке до сих пор живёт, очень болен. Там он преподавал и делал новогоднее представление в фильме Смирнова, вот это знаменитое… Водка Смирнова в Нью-Йорке. Жил он в Нью-Джерси, но, конечно, это был вынужденный отъезд. Здесь его любили, в цирке, и в эстраде его знали многие, и на телевидении. В общем, он здесь был, конечно, фигура. Сейчас у него паркинсон, и он тяжело болен. Вот такая история.
Афиша представления эстрадного театра Сада им. Баумана с участием Михаила Злотникова. 1961
Мама, Этель Львовна, была замечательная женщина, очень красивая. Она занималась немножко музыкой, а потом, когда вышла замуж, очень подчинилась ритму и жизни отца. Но когда была война, она пошла работать, как многие – подшивала раненым одежду, перешивала… Но в основном она, конечно, была домашним человеком. Вот.
Отец был человек творческий, он даже немножко рисовал когда-то. Есть фотография: в тульской гимназии он актерствует в каком-то гриме. Но когда я поступил в художественную школу, это был 43-й год, вначале им это вроде было интересно, но потом, когда я уже очень увлёкся искусством, отец, конечно, не очень понимал моей жизни. И мама тоже.
В общем, жизнь была странной, я был увлечён, им мало было понятно, чем я занят. Думаю, я способствовал тому, что брат мой тоже всё-таки ушёл в искусство, в театр.
Я попал сразу в очень интересную ситуацию, в 43-м году, когда я поступил, было довольно-таки неуютно в Москве.
Помню ещё, что, поступив в художественную школу, я уехал на лето… у нас каждое лето школа куда-то выезжала. Помню, мы уехали в Загорск30, и я любил рано утром вставать и писать. Прекрасный пейзаж среднерусский… Ко мне подошли ребята: «Еврей! Еврей!» – и начали меня бить. Я писал этюд. Я этюдником размахивал, мог по морде получить как следует. В общем, я переживал это.
Правда, в художественной школе был свой романтизм, там Левитана вспоминали, как его любил Саврасов. Но вместе с тем я переживал. Потом мне стало уже смешно, когда я вырос, переживать по этому поводу, но или моя впечатлительность такая, но это меня задевало. Вместе с тем, конечно, всё-таки русская культура… я сильно был в неё вовлечён. Очень сильно. Поэтому и Толстой, и Достоевский, и Лесков – всё это переживалось с юности, понимаете, с детства. И в школе культ русского XIX века был очень силён.
Детские воспоминания
Детские воспоминания…
Я достаю фотографии, есть удивительные у меня фотографии… Это где-то район Малаховки, Подмосковье. Лежит мой дед, московский дед Рубинштейн, курит, а перед ним стоит мальчик и тоже курит, такой театр. Еврейский дедушка лежит, а я вот (смеётся)…Надо найти эту фотографию, потому что она замечательная.
