— А что, если таким свидетелем как раз и оказалась Чаликова? — осенило Столбового.

— Все может быть, — с сомнением произнес Дубов. — Но кто преступник? Все мы — добропорядочные и законопослушные граждане, и оттого поиски еще более осложняются. Вот разве что Софья Кассирова… Но одно дело — мелкие махинации, а совсем другое — та уголовщина, с которой мы столкнулись. — Детектив на минутку задумался. — Знаете, Егор Трофимович, чисто интуитивно я чувствую, что хотя оба происшествия, и исчезновение хозяйки, и покушение на Чаликову, как-то связаны между собой, но за ними стоят разные люди.

— Сомневаюсь, — пожал плечами Столбовой. — Мне кажется, в доме орудует опасный маньяк, таящийся где-то в закоулках. Дом ведь старинный, тут есть где спрятаться.

— Возможно, вы правы, — не стал спорить Дубов. — Но одно мне совершенно ясно — на этом сюрпризы не кончатся.

Своего рода сюрпризом стало появление новых лисы Алисы и Мальвины — то есть поэтессы Кассировой и постановщика Cвятославского. Их вид вызвал замешательство в публике. И немудрено: на пышные телеса поэтессы был героически натянут белый купальник в крупный коричневый горошек. Подвязки красных чулок глубоко врезались в, мягко говоря, полные ноги. И в довершение всего сзади, извините за выражение, в районе пышных ягодиц, свисал песец, срочно перекрашенный под лису. Сам же Святославский просто утопал в кружевах обильного платья Мальвины с широкого плеча поэтессы Кассировой. Таким образом, из всего этого крепдешинового великолепия в самых неожиданных местах торчали худенькие ножки в белых гольфах с помпонами и не менее худенькие ручки, украшенные массивными браслетами. И если рембрандтовские формы поэтессы вызывали восторг у господ, то пикассовские конечности режиссера — сочувствие у дам.

— Давайте еще разок резво пробежимся через сцену искушения Буратино лисой Алисой и котом Базилио, — предложил Cвятославский, когда присутствующие должным образом оценили наряды Мальвины и Алисы.

На сцену вновь взошел Буратино-Дубов с оттопыренными от пяти золотых карманами. Там его встретили Алиса и Базилио. Софья Кассирова декадентски закатила очи и замогильным голосом возвестила:

— Когда я в позапрошлой жизни была возлюбленной жреца Омона в древнем Египте, то ходила по брегам священного Нила у подножия пирамид…

— Пожалуйста, ближе к делу, — попросил Буратино, заметив, что инспектор Столбовой подает ему какие-то знаки.

— О Буратино, не хочешь ли ты в Кислоярске построить себе пирамиду? — со страстными придыханиями вопросила Алиса.

— Хочешь ли ты заиметь верблюда, гардероб золотых одеяний и свой канал телевизионный? — в тон Алисе подстроился Базилио.

— Еще как хочу! — завопил Буратино.

— Тогда подойди к берегам священного Нила, — вдохновенно продолжала Алиса, — и, произнесши заветную фразу, Oмона жреца заклинанье, дождись, когда на поверхность всплывет крокодил священный, и кинь ему в пасть золотые монеты…

— A если не кинешь, — подхватил Ибикусов, — то крокодил на тебя набросится и вонзит свои страшные зубы в трепещущую плоть, и хрустнут твои косточки, и кровь оросит воды священного Нила!..

На сцене появился Сверчок-Ерофеев:

— А еще лучше — сходи в турагентство… то есть нет, в меняльную лавку и обменяй их по курсу один золотой за шесть серебряников.

— Идемте скорее, не терпится мне получить дивиденды! — И Буратино побежал со сцены.

— Какая страсть! — похвалил Святославский. — Отныне я ничуть не сожалею, что мне вынуждилось поменять исполнительниц.

Дубов тем временем принимал из рук инспектора Столбового бандероль, адресованную Буратино.

— Охранник сказал, что этот пакет ему принес какой-то человек в темной одежде и с закрытым лицом, — сообщил Столбовой.

— Очень интересно, — пробормотал Буратино, снимая обертку.

— Погодите, а вдруг там бомба! — предостерег Пьеро-Столбовой.

— Нет, вроде бы не тикает, — ответил Дубов, поднеся пакет к уху. — Но давайте все же выйдем в коридор.

В коридоре он осторожно снял обертку и развернул картонную коробку. Там оказалось настольное поворачивающееся зеркало.

— Что за чепуха! — пожал плечами Столбовой, вертя в руках вещественное послание. — Что это значит?

— Очередной сюрприз, — спокойно ответил Дубов. — И, разумеется, не последний.

— Может, задержать доставщика, если он принесет еще одно послание? — неуверенно предложил Столбовой.

— Ни в коем случае! — воскликнул Дубов. — Наверняка его прислал человек, который хочет помочь нам, но в то же время остаться анонимным. Мы должны догадаться, какой смысл несет в себе зеркало, и это поможет нам установить истину.

— А если это наоборот — попытка увести нас от истины? — возразил Столбовой.

Дубов не успел ответить, так как в этот миг в коридоре нетвердой походкой появился доктор Серапионыч в заляпанном белом халате, а следом за ним — двое санитаров.

— Владлен Серапионыч, беда! — вполголоса сказал Дубов, проводя доктора и санитаров к Наде. — Пострадавшая в тяжелом состоянии, может быть уже и мертва… — На всякий случай детектив не стал уточнять, кто скрывается под лисьей маской.

— Сейчас посмотрим, — пробормотал Владлен Серапионыч. — Да, Василий Николаич, экзитус леталис. Забирайте! — кинул он санитарам.

— Постойте, доктор, ведь вы даже не пощупали пульс, — удивился Столбовой.

— Мертвая, мертвая, и щупать нечего! — отрезал доктор. Санитары уложили Надю на носилки и понесли к выходу, а Буратино с повлажневшими глазами отвернулся к стене.

— Ничего, все там будем, — привычно утешил его доктор Серапионыч и двинулся вослед санитарам.

Пьеро-Столбовой положил руку на плечо Дубову:

— Василий Николаевич, примите мои искренние соболезнования. Я знаю, как много Надежда значила для вас…

— Спасибо, Егор Трофимович, вы меня всегда понимали, — искренне ответил Дубов. — Но теперь перед нами стоит извечная задача: что делать?

— Искать, кто виноват, — ответил Егор Трофимович. — И еще — продолжать репетицию.

— Да, конечно, — грустно пробормотал сыщик. — Я должен сыграть спектакль, — Василий тяжело вздохнул, — в память о ней…

На входе в зал их перехватил Дуремар-Грымзин. В руке он держал нераспечатанный конверт большого размера без штемпелей и марок, но адресованный Дуремару.

— Это пришло пять минут назад, — торопливо сказал банкир. — Позвонили в калитку, но когда охранник вышел, никого не было, только в почтовом ящике это послание…

— Весьма занятно, — промолвил сыщик, осторожно раскрывая конверт. Там оказались детские комиксы о черепашках-ниндзя.

— Что это значит?! — побледнел Грымзин, чуть не выронив сачок.

— Понятия не имею! — искренне пожал плечами Дубов.

— А я, кажется, догадываюсь, — чуть улыбнулся Столбовой. — Скорее всего, кто-то хочет дать знать, что Лидия Владимировна жива. Вот если бы они прислали пакетик с черепаховым супом или черепаховую же гребенку…

Тут в коридоре появился охранник.

— Хозяин, вам тут еще одно послание. — С этими словами он протянул господину Грымзину пакет, также адресованный Дуремару, но более напоминавший бандероль. Трясущимися руками банкир развернул бумагу, и на свет вышла книга Избранных произведений В. И. Ленина по вопросам марксистской экономики. Из фолианта торчала закладка — однодолларовая банкнота.

На сцене шла репетиция очередного эпизода: режиссер-постановщик Б. Святославский, по нужде вошедший в роль Мальвины, воспитывал Буратино.

— Буратино, я тебе загадаю задачку, на которую ты должен найти верное решение, — менторским голосом говорила Мальвина, сомнамбулически бродя по сцене. — Ее мне загадали служители Кислоярского храма кришнаитов, когда я пришла к ним за духовной вегетарианской пищей. Они мне сказали: «Харе Кришна, дорогая Мальвина! Если ты отгадаешь загадку, то получишь талончик на постоянный доступ к нашему супу, а если не отгадаешь, то будешь отлучена от живой пищи разума и желудка». И, чтобы не впасть в духовный глад, я была вынуждена напрячь все свои гениальные мозги и найти ответ на поставленный вопрос…