Эта афиша так заинтересовала молодую даму, что она тут же отправилась по указанному адресу.

Перед входом в красивый ухоженный особняк ее встретил вежливый охранник.

— Вы к кому, госпожа?

— Я — журналистка из Москвы. Хотела бы узнать побольше о благотворительном спектакле.

— Очень хорошо! — обрадовался охранник, довольный, что может помочь столь милой девушке. — Генеральная репетиция начнется через час, но режиссер на месте.

Журналистка надвинула шляпку на лицо и, пройдя через двор, в сопровождении охранника вступила в особняк. Поднявшись на второй этаж, они вошли в помещение с письменным столом и телефаксом — очевидно, кабинет хозяина, в настоящее время служащий комнатой отдыха и раздумий для постановщика «Золотого ключика». За столом восседал господин самой неопределенной наружности. Он с выражением вдохновенной отрешенности глядел в потолок.

Охранник бесшумно удалился, а господин режиссер-постановщик Б. Cвятославский (а это был именно он) вопросительно перевел взор с потолка на посетительницу.

— Я — журналистка из Москвы Надежда Чаликова, — представилась она, приподняв с лица шляпку. — Очень хотела бы написать в центральной прессе об этом замечательном гуманном акте городских и общественных организаций.

— Да-да, обязательно! — невпопад ответил режиссер, ощупывая Чаликову проницательным взором. — Я тоже имею радость участием в этом благотворном деянии. И выражаю чувство благодарности всем тем, кто задал мне эту работу. Вообще-то я обычно специализируюсь в режиссуре кина, но из-за недостаточности спонсоров нахожусь в хроническом и голодном простое. И сейчас для меня искусством ради искусства и еды стал театр. — Cвятославский замолк и вновь уставился в потолок.

— Господин Cвятославский, не могли бы вы немного обрисовать концепцию спектакля? — попросила Чаликова.

— Концепцию? Да, концепцию, — очнулся постановщик. — Концепция — это та морковка, привязанная к удочке, которая ведет нас в нужной направленности искусства. А вместо концепции приходится страдать головой совсем на другие темы.

— Может быть, я могу вам помочь?

— О да! — воспрял головой Cвятославский. — Я вас вижу. О, как я вас вижу!

— Как? — удивилась Чаликова.

— Примерьте вот это. — Режиссер достал из-под стола маску и другие аксессуары лисьего туалета.

— Для чего?

— Престраннейшие обстоятельства оторвали от работы исполнительницу роли лисы Алисы госпожу Глухареву, и я имею проблему с заменителем. Прямо хоть сам ложись в роль! А вас я вижу в лисе очень эффективно. Соглашайтесь, нам только журналистки с такими вопиющими окорочками не доставало в исполнительном ансамбле. Я вас вижу в полуобнаженном виде с этой выразительной маской на поверхности переднего интима.

Надежда, нисколько не смущаясь нескромного взгляда режиссера, почти полностью разделась, после чего натянула маску на голову и тогда уже приступила к неспешному облачению костюма лисы. А костюм этот состоял из весьма лихого коричневатого купальника с пышным хвостом, длинных красных перчаток и чулок с отделанными мехом подвязками. По концептуальной идее режиссера красно-коричневая лиса Алиса символизировала собой силы, стоящие за нечистым капиталом, представителем коего являлся кот Базилио.

— О да, в таком милом костюмчике я согласна, — поправляя чулочек, заговорила Надя. — Ради благого дела я не вправе отказать. Но у меня к вам одна просьба, господин Cвятославский: представьте меня не как журналистку Чаликову, а как-нибудь иначе. Нет-нет, никакой тайны, просто люди в присутствии прессы почему-то обычно ведут себя как-то очень скованно.

— Да, конечно, — согласился режиссер. — А теперь пройдемте на место производства действия.

Они спустились на первый этаж и прошли в обширную залу — гостиную, где и должны были развернуться действия спектакля. Там почти никого не было, если не считать господина средних лет в засаленном халате, из-под которого проглядывался малиновый пиджак, и с огромным сачком.

— Это хозяин дома господин банкир и благодетель Грымзин, — представил его Святославский. — Он же воплотитель роли Дуремара. А это Наденька, дублерка на исполнительницу лисы Алисы. Хочу ее ввести на пустое место.

Надя разглядывала обстановку гостиной. Там ничего не было, если не считать нескольких рядов зрительских кресел, небольшой импровизированной сцены и роскошной люстры на потолке. Над входными дверями красовались большие электронные часы, а над сценой — огромная, чуть не во всю стену, застекленная картина, изображавшая горящий очаг. Лепной потолок подпирали две мощные колонны.

— Увы, пришлось вынести всю мебель, чтобы освободить место, — пояснил Грымзин. — А картина осталась еще с тех пор, когда здесь находился Дом пионеров. В этой зале была, если я не ошибаюсь, студия народного творчества «Буратино». Помнится, в пионерские годы я играл здесь самого Буратино в кукольном спектакле, а теперь вот переквалифицируюсь в Дуремара.

— А часы мы повесили в качестве символа текущести времени, — глубокомысленно добавил Святославский. — Ну а теперь, госпожа Наденька, я поясню вам смысл постановки и роль вашей роли. Знание текста необязательно и даже вредно. Все строится на экспромте в рамках заданной концепции, а концепция такова…

Тем временем зала начала наполняться участниками репетиции. Тут был и кот Базилио — скандальный репортер Ибикусов, и Мальвина — госпожа Софья Кассирова, декадентствующая поэтесса пышных форм, и Буратино — частный сыщик Дубов, с которым Чаликову давно уже связывали тонкие невидимые нити взаимной симпатии, грозящей перерасти в нечто более серьезное. Кроме того, здесь находились Пьеро — инспектор милиции Столбовой, и Карабас Барабас — редактор эротической газеты «Кислый флирт» господин Романов, игравший, как пояснил режиссер, без гримировки и бородоклейства. Один за другим подходили и другие артисты — кое с кем Надя уже была немного знакома, некоторых, не будучи представлена лично, знала в лицо, а кое-кого вообще видела впервые.

Буратино подвел к режиссеру бизнесмена Ерофеева:

— Господин Святославский, вы объясняете госпоже Алисе концепцию спектакля? Тогда уж заодно проинструктируйте и господина Ерофеева — он согласился сыграть Сверчка, так как некие обстоятельства внезапно вывели из строя господина Козлова.

— Да-да, разумеется, — рассеянно подхватил постановщик. — Концепция первична, а все остальное вторично. И если исходить из концепции нашего спектакля, то обе роли, и лисы Алисы, и Сверчка, несут на себе некое особое значение…

«Красивая девушка, — подумал Василий, невольно любуясь стройными ножками новой исполнительницы Алисы, — но до Наденьки ей далеко…»

Детектив вздохнул и незаметно отошел в сторонку, чтобы до начала репетиции профессионально побеседовать с исполнителем Пьеро — инспектором Столбовым:

— Егор Трофимович, ну что там с этими аферистами?

— Вы имеете в виду Козлова и Хрякова? — переспросил Столбовой. Дубов кивнул. — Я знаю, Василий Николаич, что вы их вывели на чистую воду каким-то непостижимым образом. Не расскажете?

— Как-нибудь в другой раз, — махнул рукой детектив. — Или лучше попросите Владлена Серапионыча, уж он вам распишет за милую душеньку. Сейчас у меня на уме другое. Знаете, по некоторому размышлению я пришел к выводу, что все здесь не так просто, как мне поначалу показалось. — Василий задумался, как бы пытаясь сформулировать мысль. Инспектор терпеливо молчал. — В общем, афера была продумана до мелочей, чувствуется рука настоящего режиссера-профессионала…

— Святославского? — усмехнулся Егор Трофимович.

— Что-то вроде, — совершенно серьезно кивнул Дубов. — Ни Козлов, ни Хряков на такую роль явно не тянут. Первый, насколько я понял, человек скорее гуманитарного склада ума, поклонник Гомера, а второй просто мелкий воришка, его «потолок» — слямзить бокалы у редакторши…

— И вы совершенно правы, — подхватил инспектор. — Уже первые допросы указывают на то, что в деле замешан кто-то третий. А может, и четвертый. Если Хряков пока молчит, то Козлов дает подробные показания, из коих следует, что они действовали по плану, разработанному некоей дамой, которая в случае удачи должна была получить половину награбленного.