— Вы позволите мне пока оставить ее у себя? — попросил Дубов. — Знаете, доктор прав — иногда установить истину помогают совсем неожиданные предметы и обстоятельства. — Детектив бережно отправил тетрадку в стол.
— Василий Николаевич, так вы согласны взяться за мое дело? — еще раз настойчиво спросила Кассирова.
— Я должен подумать, — вздохнул сыщик. — Прямо и не знаю, с какого бока приняться — зацепок слишком уж мало. Разве что этот посредник…
— Завтра я с ним встречаюсь, — вдруг заявила Кассирова.
— Вот как? — насторожилился детектив. — Где и когда?
— В полдень, в кафе «Кислоярочка».
Василий задумался:
— Конечно, я мог бы туда придти, но вряд ли из этого получится что-то путное — возможно, он меня знает в лицо. И если ваш посредник в сговоре с «бизнесменом», то они наверняка тут же «залягут на дно». Впрочем, возможны любые варианты. Знаете, госпожа Кассирова, сегодня я все обдумаю и завтра вам позвоню.
— Буду ждать! — Обрадованная Кассирова подхватила сумочку и стала пробираться к двери. — Надеюсь на вашу помощь. До свидания, Василий Николаич. До свидания, доктор.
— Надеюсь, до скорого, — кивнул Василий. Серапионыч вскочил со стула и галантно поклонился, приподняв воображаемую шляпу.
Когда дверь за посетительницей закрылась, Василий Николаевич неспеша встал из-за стола и подошел к другой двери, ведущей в небольшую комнатку при сыскной конторе, которую он именовал «девичьей». На сей раз она полностью оправдала свое название, так как дверь, стоявшая в течение визита Софьи Кассировой чуть приоткрытой, отворилась шире, и кабинете появилась молодая женщина.
— Вот так сюрприз, — пробормотал доктор.
— Владлен Серапионыч, позвольте вам представить мою новую помощницу Надежду Чаликову, — довольный произведенным эффектом, сказал Дубов.
— А, здравствуйте, Наденька, — приветливо раскланялся Серапионыч, будто был знаком в нею по меньшей мере сто лет. — А я вас именно такою и представлял. Василий Николаич про вас мне все уши прожужжал…
— А вы, стало быть, и есть тот доктор Серапионыч, о котором я наслышалась столько всякой жути, — рассмеялась Надя.
Доктор хотел было возразить, что слухи о его «жути» сильно преувеличены, но Василий сразу приступил к делу:
— Надя, вы слышали наш разговор с госпожой Кассировой от начала до конца. Что вы со своей стороны могли бы сказать по этому делу?
— По делу пока ничего, — призналась Чаликова, — но собственно госпожа Кассирова показалось мне дамой весьма неискренней и даже более того — элементарно корыстолюбивой.
— Это ваша журналистская интуиция? — спросил Дубов, удерживая Серапионыча, который уже собирался броситься в бой на защиту своей пациентки.
— Не только, — чуть подумав, ответила Надя. — Ясно видно, что она что-то скрывает, или, скажем так, недоговаривает. Она пришла к вам за помощью, а вам приходилось чуть не клещами вытаскивать у нее слово за словом. И потом, торговать личной перепиской собственной прабабушки! По-моему, это уж просто верх бесстыдства.
— Но ведь она же продала не все письма, — не выдержал доктор. — Две штуки оставила.
— Думаю, что больше, — не задумываясь заявила Надя. — И поверьте мне, отнюдь не как семейную реликвию. Если об этих десяти узнает общественность и в печати поднимется шумиха — как же, обнаружили доселе неизвестные автографы Тургенева! — то за каждый новый материал Кассирова уже будет получать все больше, в зависимости от степени сенсации. А кончатся письма, так и бабушкины дневники в ход пойдут.
— Вы, сударыня, просто предубеждены к госпоже Кассировой, — с обидой произнес Серапионыч. — А ведь она поэтесса, и деньги ей нужны для издания своих произведений.
— Судя по ее крокодильским стишкам, госпожа Кассирова такая же поэтесса, как я — космонавт, — парировала Надежда. — И если этим она собирается потчевать читателей…
— Вы ничего не понимаете в поэзии! — выкрикнул Серапионыч. Тут уж Василий, почувствовав, что дискуссия вот-вот сойдет с рельсов конструктивности, решил вмешаться:
— Наденька, да вы не обижайтесь на доктора — он всегда так: хоть и понимает, что не прав, но продолжает спорить из упрямства.
Серапионыч с мнимо уязвленным видом замолк, а Надя продолжала:
— Да я и не обижаюсь. В конце концов, может быть, доктор и прав — я действительно не ахти какой знаток поэзии. Но меня несколько смутила форма сделки. Казалось бы, не все ли равно, от кого получить деньги — от покупателя или от посредника? И я понимаю, почему Кассирова так настаивала на личной встрече с «бизнесменом». Она надеялась, получив сто тысяч наличными, каким-то образом «кинуть» посредника: или вообще не отдавать его десять процентов, или отдать только часть.
— Нельзя так дурно думать о людях, Наденька, — укоризненно покачал головой доктор. — Василий Николаич, скажите хоть вы свое веское слово!
— Знаете, Надя, мне ваши выводы кажутся все-таки несколько поспешными, — раздумчиво сказал Дубов, — хотя в некотором резоне им не откажешь.
— Во всяком случае, на вашем месте помогать Кассировой я бы не стала, — резюмировала Надя.
— М-да, пожалуй, — вздохнул детектив, — но дело, к сожалению, не в одной Кассировой. На свободе опасный мошенник, который не только обманывает людей, но и дискредитирует честных бизнесменов, которых все-таки большинство.
При этих словах Серапионыч, не выдержав, громко фыркнул.
— Поэтому, Наденька, я прошу вашей помощи, — строго глянув на доктора, продолжал Дубов, — и не столько госпоже Кассировой, сколько мне. А точнее, делу справедливости.
— И что от меня требуется? — глаза журналистки загорелись.
— Как вы слышали, завтра в полдень наша клиентка встречается в кафе «Кислоярочка» с посредником, личность и роль которого во всем этом деле пока что для нас остается неясной. И я, и доктор — лица, давно примелькавшиеся в нашем городе, а вы…
— Поняла, поняла, — закивала Надя. — Постараюсь оправдать доверие… Ах, совсем забыла!
— Что? — повскакивали на стульях Дубов и Серапионыч.
— Проездом из Цюриха в Кислоярск я побывала в Санкт-Петербурге и в местных газетах прочла, будто некий бизнесмен-меценат, пожелавший остаться анонимным, передал в Пушкинский Дом несколько ранее не известных писем Тургенева.
— Ах, вот оно что, — протянул Василий. — Хорошо хоть письма действительно попали в надежные руки, а не сгинули где-то в частных коллекциях.
— У нас же дневник ее прабабушки, — напомнила Надя. — Давайте посмотрим. Все-таки женщина, с которой был близко знаком сам Тургенев!
— Да-да, — оживился Серапионыч, — читая такие документы, как бы приобщаешься к иной эпохе, ощущаешь связь времен…
— Однако тут всего пару страниц, — заметил Василий, достав дневник из стола, — а дальше чистые листы.
— Ну да, Кассирова же говорила, что это последняя тетрадка, — вспомнила Чаликова.
Разбирая не совсем четкий почерк, Дубов стал вслух читать:
— «28 октября 1898 года. Начинаю новую тетрадь своего дневника. Боюсь, что последнюю. Сегодня ко мне заходил милейший доктор Никифор Павлович. И хотя он всячески старался заверить меня, что дело идет на поправку, я понимаю, что дни мои сочтены. Ну что же, мне есть что вспомнить, оглядывая свою жизнь. Я была счастлива в муже и детях и дождалась даже внуков. Я была знакома с лучшими людьми своего времени, а с одним из них меня связывали и более тесные узы, хотя наши отношения с И. С., несмотря на все кривотолки, никогда не заходили далее некоего порога, отделяющего истинное чувство от того, что зовут греховной любовью. Как бы там ни было, я пронесла чувство к нему через всю свою долгую и, надеюсь, небесполезную жизнь». Так, ну дальше тут что-то о лекарствах, которые ей прописал Никифор Павлович… Ага, вот: «Не забыть бы дать указание Аннушке, чтобы после моей…»
— Ну, что же, что же? — нетерпеливо вопросил Серапионыч, когда молчание Дубова затянулось.
— А на этом рукопись обрывается, — показал детектив Наде и доктору пустые страницы. — Видимо, больше уже Татьяна Никитична в свой дневник ничего не записала.
