Переступая через мусор под ногами, подошла Варя, а сразу за ней подскочила Ксюша.

– Варька, сфоткай меня! – суетилась Ксюша и, не дожидаясь ответа, всучила Варе телефон. – Подожди – я позирую …

Полина заметила, как поморщилась Варя, наблюдая за Ксюшей. Та отбежала назад, взъерошила жиденькие волосы, впопыхах поправила чёлку, опустила руки вдоль тела, неуклюже изогнулась и расплылась в неестественной улыбке:

– Всё! Готова! Фоткай!

Варя сделала пару снимков и вернула телефон в трясущиеся от восторга руки.

– Ну что, девочки, киснете? Хотите, я вас сфоткаю?

– Нет, не хотим, – ответила Варя. Полина улыбнулась, видя, как Варю передергивает при слове «фоткаться». Но Ксюша ничего не замечала и продолжала недоумевать:

– Почему? Как можно не фоткаться в Париже!

– Не люблю малоинформативные фотографии, – ответила Варя, поняв, что Ксюша не отвяжется. – Мне не нужна фотография на фоне Сакре-Кер. Я в состоянии запомнить автобиографические моменты своей жизни. Другое дело получить томограмму собственного головного мозга – это, я понимаю, фотография на память! Если делать томограмму мозга каждый год, то можно отслеживать, как мозг меняется, как образуются новые нейронные связи в процессе обучения. Ты же знаешь, что обучение анатомически меняет мозг. Ты не задумывалась сделать себе магнитно-резонансную томографию?

Ксюша выпучила глаза и отрицательно завертела головой.

– И моя Маман игнорирует просьбу сделать мне магнитно-резонансную томографию. А я в ответ бойкотирую фотографирование.

– Ясненько, – протянула Ксюша, скривив тонкие губы, и пошла прочь.

– А вот и Маман, – у Вари зазвонил телефон. – Будет упрашивать прислать фотографии ее ребенка в Париже. Желает хвастаться перед подругами. Расскажу ей, что привезу в подарок бычьего цепня.

И Варя, довольная своей выдумкой, отошла разговаривать с мамой.

Позади раздались счастливые возгласы и хохот. Полина обернулась: Михеев, окруженный девчонками-старшеклассницами и француженками, позировал на фоне базилики. Полина невольно залюбовалась им и глубоко вздохнула. Еще накануне в предвкушении путешествия ей казалось, что вот-вот в Париже между ней и Михеевым случится чудо!

Но чудо не случалось. «…Достать чернил и плакать…» – Полина отвернулась, задев сапогом пустую бутылку. Та со звоном покатилась по ступеням, заглушая радостный громкий смех.

Полина спустилась на несколько ступеней следом, потом ещё чуть-чуть, послышались манящие звуки гитары, и так сильно убежать захотелось! Так захотелось скрыться на улочках Монмартра, что еще немного и она сорвется с места и затеряется в ночном Париже.

И вдруг раздался ее собственный голос:

«Дома до звёзд, а небо ниже,

Земля в чаду ему близка

В большом и радостном Париже

Все та же тайная тоска…»

На фоне сияющего города девочка в кепке набекрень и в длинном развевающемся плаще распростерла к небу руки и громогласно декламировала стихи. Смолкла гитара, притихли разговоры. Люди с любопытством разглядывали чтеца и улыбались пафосу исполнения. Девочка размахивала руками и встряхивала головой, шептала и стонала, завывала и с придыханием восклицала:

«Шумны вечерние бульвары,

Последний луч зари угас,

Везде, везде всё пары, пары,

Дрожанье губ и дерзость глаз…»

Наконец она размашисто отвесила поклон, едва не задев головой ступени. И тут все зааплодировали, закричали: "Bravo!" А девочка с кепкой в руке обошла публику.

Закончив сбор и взвесив добычу, она перепрыгнула через несколько ступеней по направлению к Полине. Ее длинный плащ развевался, как у супер-героя.

– Какая неожиданная встреча, согласись?! – засмеялась Глаша и набросилась на Полину, крепко сжав ее в объятьях. Полина остолбенела от неожиданной встречи, а Глаша затараторила:

– Как я тебе благодарна за стишок! Не зря ты его бубнила себе под нос. Я и выучила!

– Это стихотворение Марины Цветаевой. Его не надо было орать.

– Не важно! Важно, что с Колбасой на нем уйму денег за день заработали. Передавай Марине большущее спасибо! Наконец сможем расплачиваться за еду.

Полина пришла в себя:

– Глаша! Глаша, постой. Но как вы здесь очутились? Где Кира?

– Вашу тётю, мы в Париже! – крикнули Полине прямо в ухо. Девочка оступилась от испуга, но Кира не дал ей грохнуться. Он был в той же толстовке, что и в саду, с тем же рюкзаком с надписью: «Не прислоняться». Как будто прямо из сада дворца творчества вышел прогуляться по Монмартру.

– Откуда вы взялись? – допытывалась Полина, но Глаша схватила ее за руку и потащила вниз по ступеням.

– Куда вы меня тащите? – перепугалась Полина. – Мне нельзя уходить далеко от группы. Сбор через пятнадцать минут.

– Успеем! – заверила Глаша, и они втроем понеслись вниз по нескончаемым лестницам, зигзагами, маневрируя между развалившимися на ступенях людьми. Затем по скверу, по мокрой траве и, конечно, перемахнули через забор на мостовую. Полина влезла на забор и услышала, как рвется ее пальтишко.

На бегу Глаша рассказала о том, что произошло.

– Приходим к тебе. Нас твоя мама встречает. С платком на голове и говорит, – тут Глаша притормозила, чтобы изобразить интонации мамы Полины. – «Кирилл, я полна сочувствия. Полина мне рассказала. Ты даже представить себе не можешь, какая у меня мигрень от переживаний». За голову схватилась и в комнату ушла. Выходит твой папа, хлопает Киру по плечу: «Старик, повезло тебе, что Лисофанже есть! До восемнадцати лет время быстро пробежит, поверь моему опыту». Радужней встречи никогда не бывало! – воскликнула Глаша и продолжила. – Ну мы и пошли в Лисофанже. Забрались, как обычно, под стол, а там и не Лисофанже вовсе – незнакомая улица. Я, разумеется, полезла посмотреть, что к чему. Кира за мной. Только вышли на улицу, назад оборачиваемся – кладка кирпичная. Вот и весь сказ!

– Как в фильме «Окно в Париж»… – рассеянно произнесла Полина.

Они сошли с туристической тропы и оказались в нелюдном переулке. Глаша привела их к полуразрушенной пристройке у старого дома. Пристройка была оплетена диким виноградом с алыми листьями, а с ее крыши нападали куски красной черепицы. Глаша шустро расчистила часть стены от винограда, порылась в карманах и вытащила синий мелок:

– Рисуй!

Полина взяла мелок и неуверенно повертела его в руках:

– А если у меня не получится? Если Лисофанже исчезло навсегда?

– Рисуй волны! – разозлилась Глаша. – Просто рисуй волны. Время, время!

Полина опомнилась и послушно принялась рисовать волны. Волны, волны, волны появлялись на стене, крошилась штукатурка, ветки винограда лезли под руку, но волны появлялись и появлялись. Глаша и Кира за спиной Полины напряженно вглядывались в рисунок.

– Долго ещё?

– Вроде закончила … – ответила Полина, но стена молчала: настоящие шумные и могучие волны не проступали сквозь нарисованные.

Глаша со всей силы пнула ногой стену. Штукатурка вместе с волнами легко осыпалась на землю.

– Что ты наделала! – прокричала Полина в отчаянии. «Что теперь будет! – неслось в ее голове, – Если Лисофанже исчезло навсегда…» На глазах начали наворачиваться слезы.

– Тебе, Полина, пора возвращаться, – как ни в чем не бывало заявила Глаша. – Дай знать, если получится вернуть Лисофанже. А мы с тобой, Колбасников, еще не нагулялись по Парижу.

Кира равнодушно пожал плечами и плюнул в груду штукатурки.

Полина вернулась к месту сбора вовремя. Никто и не заметил ее исчезновения. Варя до сих пор разговаривала с мамой. Полина по привычке принялась высматривать Михеева. Неожиданно он сам едва не наскочил на нее, прибежав с опозданием.

– Ого, как ты перепачкалась! У тебя лицо синее, – сообщил Михеев, огибая Полину.

– Ой, – обрадовалась Полина его вниманию и сообразила, что утирала лицо синими от мелка руками. Вдобавок к порванному пальто. Вдобавок к исчезновению Лисофанже. Но взгляд Михеева перечеркивал все невзгоды.

Глаза слипались. Полина прикорнула на плече у Вари в сквере Рене Вивиани. Шум старинного фонтана убаюкивал. От поздних осенних цветов веяло летом. Парижское солнце конца октября согревало как теплое одеяло.