Пантеон, Елисейские поля, Эйфелева башня, Лувр – уместились в один суматошный, утомительный, скучный от долгих экскурсий день. За все время Полина не вспоминала ни о Кире, ни о Глаше, ни о Лисофанже.

Под вечер шумная толпа школьников – одноклассников Полины, старшеклассников и французов – выгрузились из автобуса на Монмартре. Прохладный влажный воздух осеннего Парижа бодро встречал ребят.

– Монмартр, Монмартр, Монмартр…, – тараторил как скороговорку Чугунов, гогоча от того, как заплетается язык.

«Где мы были до этого? Только время тратили зря…» – решила Полина, любуясь мокрым асфальтом, в котором отражались вывески и яркие огни. Машины шуршали опавшей листвой. Высокие раскидистые платаны величественно размахивали ветвями посреди бульвара Клиши. Новые запахи, новые лица. Всё кругом дурманило и манило.

У автобуса продолжалась суета: Месье французов призывал беречь сумки и оставлять их в автобусе, Инна Марковна громко кудахтала и пересчитывала по головам. Их первая учительница была чрезвычайно взволнована случайно выпавшей на ее долю поездкой и ответственно относилась к дисциплине бывших учеников.

После духоты автобуса Полина ощутила небывалую радость и вдохновение. Она интуитивно сделала шаг в сторону от гудящей толпы ребят. Потом еще шаг и еще, в новых сапожках по искрящемуся тротуару. Еще несколько шагов вперед, еще немного. И внезапно суета отступила. А там! Полина замерла от восторга. Переливался и сиял огнями Мулен Руж! Голова пошла кругом, как крылья красной мельницы. Романтический флер Монмартра пьянил. Романы и повести, стихи и музыка – все-все о Париже внезапно слилось воедино и обрушились, словно цунами, на Полину, окончательно влюбив ее в Париж.

– Полина! – услышала Полина своё имя, как приговор, как невыносимая неизбежность.

– Полина, куда ты ушла? Никогда не отставай от группы, – Инна Марковна взволнованно махала ей рукой.

Полина тяжело оторвала завороженный взгляд от мельницы и, ощущая на себе кандалы всех узников Бастилии, поплелась за толпой. «На Монмартре не есть, а быть» – придумала Полина по пути в кафе.

Кафе походило на школьную столовую. Тьма народа, толчея, духота, клубы дыма от горячих блюд под потолком. Голодные, не евшие с утра, школьники, толпой штурмовали прилавок. Полину зажало рядом с Варей.

– Я возьму мясо с кровью, – шепнула Варя, пытаясь уберечь длинные косы, поэтому держала их перед лицом и щекотала Полину. – Если повезет, то в качестве сувенира получу свиного цепня. Меня не прельщают магниты на холодильник, а ленточный червь, согласись, – это изысканно. Его можно вырастить до трех метров длиной, а потом провести дегельминтизацию. Если вытащить червя целиком, то можно заспиртовать его в прекрасной банке. Это, я понимаю, – сувенир из Парижа!

Полина одобрительно кивнула. С тех пор как Варя пошла в клуб биологов, Варя стала относится к миру с научной точки зрения.

Наконец, Полина разглядела затылок Михеева и попыталась протиснуться поближе к нему, но вместо этого ее оттеснили, затолкали, и Полине угораздило оказаться рядом со своей корреспонденткой Анн-Мари. Та расплылась в лучезарной улыбке, проявив заботу к маленькой русской девочке с испуганными глазами и плохим французским, помогла заказать Полине хорошо прожаренную курицу и усадила за свой столик.

За столиком уже сидел Чугунов со своим корреспондентом Полем, le petit-copin (молодой человек) Анн-Мари. Как только Анн-Мари присела, Поль обнял ее за талию. Их объятия и долгие поцелуи смущали Полину и вызывали искреннее любопытство.

У Анн-Мари было доброе приветливое лицо, голубые глаза и каскад длинных русых волос. Она бесконечно улыбалась и дотрагивалась до Поля: то теребила за его прыщавые щеки, то взъерошивала волосы, а Поль млел от ее прикосновений, продолжая обнимать Анн-Мари за талию. «Как у него рука не затекает!» – удивилась Полина и заметила: Поль для удобства засунул руку в задний карман джинсов Анн-Мари. Полина ахнула, покраснела и отвернулась.

Помимо Чугунова, Поля и Анн-Мари за их столиком сидел высокий француз в очках с черной оправой. Полина еще не успела узнать всех французов и не знала ни его имени, ни кто его корреспондент.

Французы громко разговаривали между собой, смеялись, особенно Поль. Когда он смеялся, то откидывал голову назад, словно дикий осёл во время ржания. От взрывов его хохота Полина пугалась. Она сидела с краю, вяло ковыряла вилкой пережаренную курицу и наблюдала, как Чугунов жадно уплетал порцию, впиваясь в мясо, хрюкая от удовольствия, и вытирал рукавом стекающий соус с подбородка. Спина Михеева за соседним столиком, сплошь из старшеклассников, тоже тряслась от смеха.

Вокруг Полины царило веселье. А самой Полине сделалось ужасно тоскливо и одиноко. Радость, живущая в ней, вела себя совершенно непредсказуемо. То она выскакивала неожиданно, как от свежего ветра на бульваре Клиши, или от случайного взгляда Михеева, то пряталась, как теперь, позвав вместо себя тоску и печаль.

– Над чем они смеются? – раздраженно спросила Полина Чугунова. – Зачем они пригласили нас за свой столик, если не замечают?

– Им велено с нами общаться, – ответил Чугунов, доевший свою порцию, и теперь старательно высасывающий из трубочки последние капли со дна стакана. – А мой Поль мне и еду оплатил.

– Фу, какое лицемерие! – разозлилась Полина. – Как они меня раздражают, особенно прыщавый!

– Ты бы помалкивала, – хитро захихикал Чугунов и, наклонившись ближе, тихо сказал:

–– А ты знаешь, что вот этот, – он кивнул головой в сторону высокого француза в очках, – русский. Его Серж зовут.

– Я тебе не верю, – Полина отстранилась от Чугунова, так сильно от него несло кислым соусом.

– А ты спроси у него что-нибудь.

– Не буду я спрашивать.

– Эй, Серёга, – Чугунов обратился к лжефранцузу. – Она не верит, что ты русский.

Серж отвлёкся и с улыбкой глянул на Полину.

– Да, я русский, – сказал он по-русски совершенно без акцента и вернулся к беседе.

– А ты не верила! – Чугунов был жутко доволен. – Серёга переехал в Нанси с родителями. У него Михеев живёт.

Полина вздрогнула. Любое упоминание Михеева заставляло ее вздрагивать и немедленно начинать соображать, как полученная информация сможет ей пригодиться. На этот раз в голову не лезло ничего путного. Полина вновь уставилась на спину Михеева и на красочные репродукции афиш Мулен-Руж Тулуз-Лотрека, развешанные на стене.

«Саша, нравится ли тебе творчество Тулуз-Лотрека?» – придумывала Полина повод заговорить: «Какая ересь!»

Вдруг рядом с Полиной остановился официант и принялся внимательнейшим образом ее разглядывать, удивленно поднимая брови. Чугунов первым заметил официанта и разбудил Полину от мыслей:

– Смотри. На тебя официант вылупился.

Полина обернулась, и официант начал восклицать и размахивать руками. Полина с Чугуновым не понимали ни слова. На возгласы официанта, наконец, отвлеклись французы и начали также быстро говорить ему в ответ. Они оживленно переговаривались, то и дело указывали на растерянную Полину, наконец, дружно рассмеялись, официант раскланялся и ушёл, а Серж перевел:

– Гарсон спутал тебя с какой-то девочкой, которая вчера поужинала в их ресторане. Вместе с приятелем она не расплатилась и удрала. Гарсон ужасно удивился, что она набралась наглости прийти вновь! А когда мы ему объяснили, что он ошибся, извинился за недоразумение. Видимо, сильно заработался.

– Колбасников когда-то говорил, что у тебя есть двойник, – не вовремя вспомнил Чугунов.

«Чтобы Глаша оказалась в Париже, да, быть не может!» – подумала Полина. И кольнула совесть от того, что за целый день Полина не вспомнила о друзьях.

Начиналась ночь, теплая, как летняя. Сакре-Кер заменял луну, бледно-серый, огромный, будто ледяная глыба. У подножия базилики на широких ступенях лестницы сидели люди, глядя с холма на распростёртый под ногами звездный Париж. Мерцание ночного города сводило Полину с ума и наполняло невыносимой тоской.