– Здорово, экстрасенс!

– Не понял, почему экстрасенс-то? – удивился Пашка.

– А щас поймёшь! – Ваня был ещё бодрее, чем обычно. – В общем, нашёл я информацию по семье этой. Там ничего особенного, он, она, двое детей. Старшая дочка, правда, у них умерла рано – в пять лет. А жена деда этого ещё через пять. Сыну тогда семь где-то было, и, судя по платежам, они жили в Медведихе, где твой дед и оставался до сих пор, несмотря на то, что всё село давно поразъехалось кто куда. Настырный, видать. Сын его смылся, как только девять классов закончил – сначала в техникум, потом в институт, и так и не вернулся.

– А при чём тут экстрасенс?

– Да я хрен вас разбери, как это называется! Но по-другому я тебе конец истории объяснить не могу. Я адрес нашёл Сергея Калинина. Он – твой сосед.

Пашка сразу понял, о ком говорит Ваня. В квартире напротив действительно жил Сергей – точнее, Серёга, хороший мужик, лет на пятнадцать старше его самого. Они не то чтобы дружили, но часто курили вместе на лестничной клетке, пока Пашка не бросил, и периодически помогали друг другу с починкой техники, ремонтом или сборкой мебели. Выходит, Серёга и есть та сволочь, которая бросила отца умирать в заброшенной деревне?

– А ты точно уверен? Мало ли Сергеев Калининых в стране?

– Сто пудов! Больше рассказать ничего не могу. А, нет, у Калинина-старшего ещё несколько приводов есть по пьянке. Но дольше 15 суток не сидел. В общем, если тебе подробности нужны – у соседа своего и спроси. Нет, ну какова вероятность! Огооонь! – Ваня был рад явно больше Пашки. Пашка же до сих пор не мог поверить, что Серёга способен вот так забить на пожилого отца. – Паш, мы все с нетерпением ждём нового выезда, не пропадай! Давай только в этот раз вот без всей этой Санта-Барбары! Пещеры, реки, что там ещё – мы только «за» будем. Бывай!

Пашка встал, подошёл к шкафу и достал пачку сигарет. Хоть он и бросил, но запас для гостей имел. Оставалось только ждать.

Услышав шум на лестничной клетке, посмотрел в глазок. Да, это он. Пашка вышел из квартиры, поздоровался, закурил. Заготовленный пылкий театральный монолог про несчастного умирающего старика, ожидающего своего блудного сына в доме престарелых, застрял в горле. Вырвался только один вопрос:

– Серёга… А за что ты отца в Медведихе бросил?

Серёга долго и молча смотрел на него, переваривая услышанное. В какой-то момент Пашка уже был уверен, что сейчас получит по лицу за то, что полез не в своё дело, но, видимо, десятки закрученных вместе шурупов взяли своё.

– Зайдешь ко мне? Мои как раз на дачу уехали. Такие разговоры насухую не ведутся.

Квартира была ровно такой, какой её помнил Пашка. Обыкновенной. Ничем не примечательная мебель из известного бюджетного гипермаркета, разбросанные по полу игрушки Серёгиных двоих маленьких сыновей. Семейные фотографии в разномастных рамках, которые явно дарили разные люди на разные праздники. Чуть криво поклеенные обои, которые он же, Пашка, помогал клеить. Совершенно обыкновенная квартира самой обычной семьи, никак не вяжущаяся со стариком в «Усадьбе». Которая, как ты её не назови, остаётся домом престарелых, где ни разу не был ни Серёга, ни его домашние.

Хозяин квартиры молча достал из недр холодильника непочатую бутылку водки и нарезал колбасы на закуску. Откупорил, разлил. Выпили не чокаясь и молча, будто за покойника.

– Не знаю, как вы познакомились, и не знаю, что он тебе наплёл. Наверное, что-то душещипательное, о том, как бедного старика все бросили. – Серёга налил ещё по одной и выпил, не дожидаясь Пашку. И уже второй раз не закусил. Раньше Пашка никогда не видел, чтобы он так пил. Да и вообще чтобы пил крепкие напитки – хозяйственные работы они всегда завершали максимум пивом, чаще – домашним ужином в исполнении Серёгиной жены.

– Ты знаешь, что у меня была сестра? – Пашка кивнул. – А я вот долго не знал. Мне не говорил никто. Мать умерла, когда мне было семь, а отец всё время пил. – Серёга было потянулся за третьей, но передумал. – Трезвым я его почти никогда не видел. После маминой смерти стало совсем худо. Дома никогда не было нормальной еды – только водка и закуска. Несколько лет меня соседка подкармливала, Настасья Семёновна, добрая ей память. А потом её дети в город забрали, так как в возрасте она уже тогда была. Выживал я как мог. Летом ещё ничего было – грибы, ягоды, рыбалка. А вот зимой хоть волком вой. А ещё он меня до четырнадцати бил. Он бы и потом бил, но я тогда подрос заметно, и сильно пьяному уже отпор мог дать.

Серёга всё же налил третью. Пашке даже не предложил – тот не притронулся ещё и ко второй. Просто сидел и молчал, не зная, что сказать.

– А когда я в девятом классе учился, мне добрые люди рассказали про сестру. И как она умерла. Он её по синему делу, в метель, пока мать на работе была, повёз в лес – на санках кататься. И потерял. Санки домой привёз, а сестру – нет. Пока мать с работы вернулась, пока всем селом искали, она насмерть и замёрзла. Дело не открывали – будто она сама убежала. Но мать-то знала правду. У неё тогда проблемы с сердцем начались, а отец ещё сильнее запил. До этого он не сильно больше других мужиков в деревне пил, а тут совсем с катушек поехал. Мать бить стал, соседи даже милицию несколько раз вызывали. Сгорела мама быстро. Я не помню, от чего она умерла. Помню только, что один раз не проснулась – я её будил, ревел, орал, пинал даже – а она не вставала. Потом какие-то люди пришли, а дальше не помню уже.

Помню зато, как школу заканчивал. Я не хотел, чтобы он на вручение аттестатов приходил, а он пришёл. Потому что всё село там было. Он уже туда навеселе пришёл, а там ещё по случаю с другими отцами выпил, потом со знакомыми, с родственниками, с одноклассниками… и к концу уже на ногах не стоял. Я тогда на выпускной не попал – пришлось его домой на себе тащить. А он ещё и обоссался по дороге. Вот таким я его и запомнил. Взял аттестат и уехал оттуда. Не знаю, когда он пить бросил – а точно бросил, раз не сдох до сих пор. И знать не хочу.

Серёга закрутил пробку, убрал бутылку подальше в холодильник, и поставил чайник на плиту. Вода, нагреваясь, тихонько шумела, разбавляя давящую тишину.

– Серёг… ты прости, что влез не в своё дело. Я не знал.

– Теперь знаешь. – Помрачневший хозяин квартиры долго молчал, тяжело глядя куда-то перед собой. – Где он сейчас?

– В доме престарелых.

– Хорошо, – Сергей кивнул и немного расслабился. – Я знаю, что из Медведихи народ давно поразъехался. Уже когда я там жил, разговоры были, что школу надо закрывать – детей мало. А уж когда колхоз закрыли, и не представляю даже, как быстро там всё развалилось… Хорошо, что он не там. Дрянь он, а не человек, но такого греха мне на душу не надо. Одно дело – я его тогда оставил, молодого ещё. И совсем другое, когда он теперь… такой. – Серёга чуть помолчал. – Что за дом престарелых?

Пашка начал описывать «Усадьбу»: как там всё хорошо устроено, какие душевные люди, и что переживать не о чем, но вдруг осёкся и понял – не о том его спросили. И что второй раз Серёга не переспросит – ему и первый дался тяжело.

– «Усадьба «Лапино»», в райцентре, – в ответном взгляде Серёги были и благодарность, и сожаление.

– Пойду я. – Пашка встал, не зная, как правильно закончить этот разговор. Непонятно, на что он рассчитывал, придя сюда, но явно не на это вот всё.

Ему казалось, что за этот вечер он постарел лет на десять. А ещё ему было о чём подумать.

Дома, часом позже, он взял телефон, и, несмотря на довольно позднее время, отправил маме сообщение: «Я тебя люблю. Очень».

Немного подумав, написал ещё одно, Наташе: «А почему мы не живём вместе?»

«Потому что ты не предлагал» – быстро пришёл ответ.

«Предлагаю»

Через две минуты телефон тихонько тренькнул. Пашка крепко зажмурился, перед тем как прочитать.

На экране светилось: «Я согласна».

Серёга стоял перед белой обшарпанной дверкой, проклиная всё на свете. Большая доля обидных ругательств сыпалась пеплом на его же голову.