— Что еще вам запомнилось?

— Дж. Р. Шторм «Тайные страницы Великой войны. Почему россияне ввергли наш мир в огонь?» Эта тема мне крайне интересна и отлично освещена в данной книге, как и в одноименном документальном фильме.

— Произведение не показалось вам чересчур сложным? Что вы о нем скажете?

— Может быть, местами. Шторм со свойственной ему журналистской пронырливостью вгрызся в неизведанные глубины тайных причин и мотивов, стоящих за самым разрушительным конфликтом в истории человечества…

— Вы, кажется, цитируете мне рецензию авторства Ника Мартина, напечатанную в книге в качестве предисловия, — поправив очки, остановила меня литератор, и ее зрачки гневно сузились.

Но миг спустя, когда я уже мысленно записал себе очередную дисциплинарку, она тут же смягчилась:

— Но ничего. Я всегда считала, что для юношей и девушек, еще не имеющих жизненного опыта, гораздо ценнее дар понимать и запоминать мысли, высказанные умными людьми, нежели выражать по любому поводу собственные недалекие суждения.

— Замечательно сказано, мэм, — улыбнулся я, вздохнув с облегчением, что мой прокол остался без последствий. — Разрешите я эту фразу запишу?

— О, давайте только без лести, молодой человек, — отмахнулась она, но по лицу старой карги расползлось жутко самодовольное выражение. — Что ж, расскажите мне, что вы думаете о творчестве Н. Ольсен и о том, как раскрыта в ее романе «Чужие» опасность неконтролируемой миграции. И на этом будем считать экзамен оконченным.

10 августа 2077 г., вторник. 118-ый день.

Знакомая мне еще по Генераторному универсальная система контроля за здоровьем мелодичным писком возвестила меня и наблюдающего за тестом доктора об окончании обследования.

— Что ж, вот и все. Можете одеваться.

Я глянул на скрытое хирургической маской лицо, гадая, что это тип. Доктора Хатчеза, который уже четыре раза засовывал мне в голову нанокоммуникатор, я легко узнал бы по голосу. Наверное, для проведения медицинских обследований абитуриентов выписали кого-то со стороны.

— Вам невероятно повезло, молодой человек, — в голосе врача, изучающего результаты теста, я услышал нескрываемое удивление. — За двенадцать лет медицинской практики мне нечасто приходилось произносить эти слова — «У вас прекрасное здоровье!»

— Спасибо, доктор, — кивнул я, натягивая брюки.

— Родители не рассказывали вам, кто проводил им предродовую генную обработку?

— Что, простите? — не понял я.

— Просто хотелось бы узнать, кто проделал такую замечательную работу. В вашем деле есть записи о некоторых родовых заболеваниях в семье, и о достаточно высоком уровне радиоактивного облучения, которое получили ваши родители. Ваша мать ведь в 74-ом проходила нейтронно-стабилизирующую терапию, не так ли? Тяжелая лучевая болезнь. Но, несмотря на это — совершенно здоровый ребенок! Поразительно!

— Не думаю, что кто-то проводил какую-то там обработку, доктор, — усмехнулся я. — Я родился в маленьком поселении на краю земли, там в то время вообще никаких технологий не было. Мои роды принимала стоматолог! Так что, если мне и надо благодарить кого-то за свое здоровье — то разве что удачу или Господа Бога.

— Хм. Ну да, да, верно, — как-то не очень уверенно протянул доктор. — Что ж, хорошо. Вы можете быть свободны, молодой человек. Следующий!

16 августа 2077 г., понедельник. 124-ый день.

Все тесты на физическое здоровье — испытания, заставившие многих краснеть и плакать от стыда — я прошел на отлично. За 120 дней, проведенных здесь, я довел свою и без того прекрасную форму до совершенства — благо, что времени на это у меня было предостаточно.

Физическое здоровье сейчас очень ценилось в Содружестве. Запущенная год назад правительственная программа физического оздоровления «Спарта», вызвавшая вначале шквал критики, в том числе и со стороны многих медиков, так и осталась на полном ходу — больное население, погрязшее в неправильном питании и сидячем образе жизни, силой принуждали к занятиям физкультурой. Программу поддерживал сам Протектор, а это значило больше, чем мнение всех медиков всего Содружества вместе взятых.

Около половины абитуриентов, особенно из числа «сирот», имели записи о заболеваниях, предписывающие занятие физкультурой в спецмедгруппе. Но многие из них неспособны были перенести даже причитающиеся им смешные нагрузки.

Глядя на толстых астматических пятнадцатилетних парней, хватающихся за сердце под конец пятисотметровой пробежки вокруг озера, я разрывался между едва сдерживаемой усмешкой и презрением к себе за то, что у меня не хватает такта проявить к ним сострадание.

Во время теста по физкультуре я набрал сто баллов из ста возможных и даже сорвал аплодисменты, демонстрируя многократный подъем-переворот на турнике.

Поймав несколько восхищенных взглядов девчонок, которые проходили схожий тест невдалеке от нас, я ненадолго почувствовал себя тем самым Димой Войцеховским, по которому плакала половина школьниц Генераторного.

Как и в моем родном селении, «прекрасный» пол здесь не радовал глаз — большая часть девчонок имела серьезные проблемы со внешностью. «Век красивых и здоровых людей не подошел еще к концу!» — знаменитая фраза Протектора, когда он объявлял о начале программы «Спарта». Хотел бы я согласиться с Патриджем, но картина перед глазами как-то не подтверждает его слов.

Впрочем, после ста двадцати дней, на протяжении которых я не видел вблизи ни одной девчонки и даже их фотографий, некоторые из этих не казались такими уж уродинами.

20 августа 2077 г., пятница. 128-ой день.

Все остальные тесты, числа которым было не счесть, тоже прошли более или менее ровно. Специалисты выявили во мне несколько талантов, уровень развития которых, по их классификации — «средний» или «выше среднего», что означало, насколько я понял, ничего особенно выдающегося.

Если в 1-ой школе в Генераторном я был чем-то вроде звезды, то здесь — всего лишь среднестатистическим учеником, которому предстояло еще много над собой работать. Однако у меня было одно неоспоримое преимущество. Я провел здесь на четыре с лишним месяца больше, чем прочие. А значит, как и полагал Петье, меня, скорее всего, изберут старостой отряда. А это будет означать дополнительные обязанности. И дополнительные шансы получить лишнюю дисциплинарку за кого-нибудь из проштрафившихся учеников.

Но это уже не важно. Мне все равно не видать никакого созвона. Сегодня, после 39 дней без взысканий, я получил новую дисциплинарку. Вспоминать о дебильнейшем случае, ставшем причиной, я не мог, потому что от одной лишь мысли об этом мне хотелось набить кому-нибудь морду или расплакаться.

Виной всему стал профессор Кито. Ну с какого хрена этому угрюмому хмырю вздумалось прогуливаться невдалеке от регбийного поля, когда я тренировал там «свою» команду? Неужели на всей территории не нашлось более подходящего места?!

Я клялся и божился, что мяч попал в голову ублюдку не специально. Согласился даже пройти тест на «детекторе лжи». Но Петье был непреклонен. Сказал, что завидев воспитателя на линии броска, я, как капитан команды и наиболее опытный игрок, должен был остановить тренировку и подождать, пока профессор покинет опасную зону.

— Но я не видел его! — орал я в отчаянии.

— Верю, Алекс, верю. Поэтому я и квалифицирую это всего лишь как небрежность. Будь у меня хоть малейшее подозрение, что воспитателю было нанесено телесное повреждение умышленно — можешь не сомневаться, что бросивший мяч абитуриент провел бы в спецгруппе не одну неделю. А ты, в качестве инициатора игры — за компанию с ним, — спокойно ответил на это Петье.

— Но профессор, пожалуйста, скажите мне, по крайней мере, что это не повлияет на течение моего 49-дневного срока. Ведь я совершил это нарушение совершенно неумышленно! Я, блин, вообще ничего не совершал!

— Ну как же, Алекс? Ты разве не помнишь наш уговор? До 30-го августа без взысканий. Все просто. Сегодня 20-ое. И что тут у нас? Взыскание. Все честно. Ты же не думаешь, что я подстроил это специально? Что, подговорил уважаемого профессора Кито, дай ему Бог здоровья, подставить голову под мяч? Хи-хи.