Следующий ролик был не менее интересен. Производитель медицинского оборудования, входящий в состав фармацевтического гиганта «Омикрон медикал», рекламировал свою новейшую продукцию, способную, по словам разработчиков, «полностью изменить жизнь парализованных людей, превратив их из инвалидов в полноценных и успешных членов общества» — новейшие модели экзоскелетов, управляемых с помощью нейрокомпьютерного интерфейса. Если я правильно понял, то эта штука позволяла парализованным людям передвигаться с помощью искусственного скелета, управляемого силой мысли.

Люди вокруг пропускали эту рекламу мимо ушей, словно фоновой шум, а вот мне все это казалась просто невероятным. Оглядываясь назад, на свою жизнь в Генераторном, а затем глядя вокруг, мне просто сложно было поверить, что все это происходит в одной жизни.

Когда мне было тринадцать, отец дал мне прочесть книгу «Ноосфера» Анатолия Якубовского. Идеи Якубовского представляли собой симбиоз науки и философии в рассуждениях об информации. До прочтения этой книги я никогда не задумывался, какое количество невидимых волн витает в пространстве вокруг меня каждую миллисекунду. Теперь, в минуты подобные этой, мне кажется, что я могу почувствовать кожей тот информационный вихрь, который бушует подле меня. Отец всегда умел посоветовать хорошую книгу.

При мысли о нем и о матери в горле стал ком. Я силой воли заставил себя не думать о них.

О начале торможения маглева сообщил предупредительно-ласковый женский голос — с одинаковым тембром этот голос донесся и из динамиков, установленных в вагонах, и в наушниках каждого пассажира — ведь все они непрерывно подключены к глобальной информационной сети.

«Мы наперебой рассуждали о наступлении гипотетической даты технологической сингулярности и сами не заметили, как эта дата осталась в прошедшем времени», — писал об этом ещё один рекомендованный отцом автор — Рафаил Нившиц. — «Технический прогресс давно перестал быть доступным пониманию населения. В тридцать лет большинство из нас оказывается динозаврами, неспособными постичь понятия, которыми оперируют двадцатилетние гении. Но и их постигнет наша судьба — в двадцать пять. Механизмы создают механизмы, а программы оперируют программами — такова реальность нашего мира».

Пока я вспоминал Нившица, картина мира за окном обрела ясные очертания. Мы приближались к крупнейшему транспортному терминалу планеты Земля. В прежние времена, мечтая вместе с Дженни о нашей будущей сказочной жизни, я не раз и не два смотрел ускоренные видеозаписи спутниковых камер, демонстрирующие жизнь этого терминала — исполинского муравейника с его броуновским движением многих тысяч человек. Теперь мне предстояло узреть его великолепие лично.

Экспресс завершил торможение на крытой платформе номер восемь третьего яруса терминала. Пропустив вперед пассажиров, которые спешат, я вышел одним из последних, не спеша созерцая открывшиеся мне картины.

— С прибытием вас! Желаем удачи! — периодически вещал милый женский голос из динамика.

Главный транспортный терминал Сиднея раскинулся передо мной во всем своем величии. Под сорокаметровыми сводами титанической конструкции я ощутил себя букашкой — чувство, которое хотя бы раз в день испытывает каждый член современного социума. Человеческий поток прямо с поезда деловито растекался по платформе — сотни и сотни людей, отмеченных печатью невидимого сходства, устремлялись каждый к своей цели.

Закинув за плечи свой рюкзак, я растерянно остановился на платформе. После двадцати двух дней, проведенных в карантине в Мельбурне, в одиночной палате площадью двенадцать метров квадратных, я чувствовал себя дикарем, совершенно отвыкшим от ритма современной жизни. Мне хотелось шарахаться от исполинских голографических дисплеев, которые вздымались надо мной вдоль могучих сводов вокзала, демонстрируя тысячам людей рекламные и информационные объявления. Над изящными серебристыми поездами, чьи обтекаемые бока сверкали в приглушенном защитными экранами солнечном свете, плавно курсировали дроны, чьи окуляры невидимыми камерами фиксировали происходящее вокруг. Желтенькие автоматические кары тормозили у вагонов, предоставляя пассажирам с тяжелым багажом возможность подъехать до ближайшего эскалатора.

Нечто подобное я видел когда-то в Окленде, но те воспоминания, на удивление, стерлись в моей памяти.

— Уважаемые пассажиры! — раскатисто пронесся под куполом терминала плавный мужской голос. — Австралийская железнодорожная корпорация призывает вас соблюдать правила пользования общественным транспортом! Организовывайте свои передвижения без излишней спешки, следите за своими личными вещами, избегайте столпотворения у эскалаторов, на остановках и станциях. Во время пешего передвижения, передвижения на эскалаторе и пересадок на другие виды транспорта минимизируйте пользование средствами связи, отвлекающими ваше внимание. При возникновении любых вопросов обращайтесь в информационные директории терминала, доступ к которым вы можете получить…

Из зачарованного состояния меня вывел писк в ухе, издаваемый беспроводным наушником. GPS-система моего планшета определила маршрут дальнейшего передвижения. Я пошевелил пальцами, просматривая трехмерную карту, по которой желтенькой веревочкой проложен мой путь.

— Включить голосовой навигатор? — поинтересовался компьютер.

— Нет, — ответил я и чувствительный микрофон коммуникатора, восприняв голос своего владельца, умолк.

Нелепые на здешнем начищенном до блеска полу, мои громоздкие ботинки с меховой подбивкой ступали по платформе, неся меня навстречу новой жизни. Многие пассажиры предпочитали пользоваться горизонтальным эскалатором, проходящим по центру платформы. Мне бы это и в голову не пришло бы — неужели так сложно пройти несколько сотен метров?

Маглевы стремительно тормозили и набирали разгон на десятках магнитных рельсовых путей, сопровождая маневры длительными предупредительными гудками. Я слышал, что на этом терминале каждую неделю погибает в среднем один пассажир — чем быстрее и совершеннее транспорт, тем он опаснее.

На ступени эскалатора я ступил метров через двести и ступени эти унесли меня вниз, в бурлящую сосудистую систему терминала, соединяющую платформы междугородных маглевов и вакуумных поездов, станции городского метрополитена, залы ожидания аэродромов и вертодромов, остановки общественного электротранспорта, таксопарки, огромные торговые центры, отели, рекреационные комплексы — целый город, простирающийся на площади нескольких десятков квадратных километров, вершина которого находится на трехсотметровой высоте диспетчерских вышек, а низ проходит на стометровой глубине подземных станций.

Признаться, первые минуты я не в силах был прикрыть рот, но быстро взял себя в руки. Через двадцать восемь минут меня ожидает друг отца, а мне ведь еще предстоит пройти регистрацию.

Регистрационных бюро, если верить предметному указателю на карте, на территории транспортного хаба целых семь. Ближайшее предназначено исключительно для резидентов. То, к которому привел меня навигатор, находилось несколько дальше.

Пришлось простоять в очереди около часа и пройти обычные процедуры проверки, прежде чем в мое дело были внесены все необходимые электронные коды и цифровые подписи, удостоверяющие, что муниципальные власти Сиднея удостоили Димитриса Войцеховского временной визой одного из тридцати двух существующих типов.

Компьютер сообщил, что согласно условиям визового режима мне предписывалось немедленно прибыть к своему поручителю, резиденту Роберту Ленцу. Навигатор автоматически проложил путь.

Роберт Ленц ждал меня в закусочной на верхнем ярусе. Это был невысокий мужчина, но сложен хорошо. О его военной профессии на первый взгляд ничего не напоминало — Роберт был в черном костюме-двойке, в котором он был похож на чиновника или бизнесмена. Несколько лишних килограммов в районе живота не смотрелись отталкивающе благодаря следам хорошей физической подготовки, которую полковник, должно быть, получил в молодости. Свежий румянец на щеках и морская капуста на тарелочке перед ним придавали полковнику здоровый вид. Размеренные и твердые движения свидетельствовали об обстоятельности и педантичности. Темные волосы тронула лысина, придавшая образу некоторой интеллигентности, но не седина, а брови остались густыми. Во взгляде крылась изрядная проницательность. Сразу видно, что это умный человек, умеющий читать между строк — совсем не похож на стереотипного военного.