Тринити медленно подняла руку к щеке. Коснулась себя пальцами, а потом медленно потянулась к Алиному лицу. Волна ужаса охватила Алю. Даже дыхание перехватило. Ей хотелось закричать, но из горла вырывались только жалкие хрипы. Тринити еле ощутимо дотронулась до Али, но ту как будто током ударило. Она вздрогнула всем телом и… проснулась.

– Аля, Аля, – мама со всей силы лупила ее по щекам. – Аля, проснись, Аля.

– Стой, стой, я не сплю, не сплю… – мама так и осталась с занесенной над Алей рукой. Выдохнула, села на кровати, наконец опустила руки.

– Ты так кричала, стонала… Я тебя трясла, брызгала водой – ничего не помогало.

Аля провела рукой по мокрой подушке. Ей казалось, что этот сон длился пару минут.

– Аля, я прошу тебя, сходи к Андрею Евгеньевичу, я волнуюсь за тебя.

– Мам, я ему позвоню, – девушка накрыла ладонью руку матери.

– Точно? – мама была похожа на капризного маленького ребенка, которому обещают карусель.

– Точно, – Аля приобняла мать. У той вырвался вздох облегчения. Она свято верила, что психиатр решит эту проблему. Альке бы ее уверенность.

***

Утро субботы выдалось необычайно суетливым. Аля работала два через два, и ее выходные нечасто попадали на субботу или воскресенье.

Сегодня был такой вот редкий день. Аля пообещала Сергею пикник. Это была ее идея – приезжие часто не видят красот Москвы за тоннелями подземки и каменными джунглями спальных районов. Но ведь Москва это и парки, и мосты над каналами, и соловьи в зарослях сирени, и закаты над озером.

Хотя сегодня закатов не получится. Аля пригласила Сергея в одну из парковых зон – позавтракать у пруда. По этому поводу девушка с шести часов суетилась на кухне: заворачивала в лаваш рубленую курицу с капустой и помидором, заваривала зеленый чай с медом и имбирем. С ее точки зрения, это был лучший напиток для теплого летнего дня.

Мама, поджав губы, взирала на Алькины сборы с любимой табуретки в углу кухни.

– На пикник собралась? – откуда-то из угла в сторону плиты наплывала грозовая туча. Мама хмурилась.

– Да, с подругами из кафе, – Аля старалась быть максимально невозмутимой. Ну подумаешь, не с подругами, а с другом. И не из кафе, а… Да и зачем маме все это знать?

– А ты Андрею Евгеньевичу позвонила? – по туче пробежали искорки.

– Мам, ну что беспокоить человека в выходные, в понедельник позвоню, – Аля приобняла мать и улыбнулась.

– Ты абсолютно несерьезно относишься к своему здоровью!

– Мам, я отлично себя чувствую. Правда. Я же взрослая девочка. Я вполне могу сама о себе позаботиться.

– Не знаю, не знаю… – мама смотрела, как Аля пакует две чашки, две тарелки, два набора столовых приборов. Интуиция подсказывала ей, что свою дочь, свою собственность, необходимо защищать.

– Ой, мам. Все ты знаешь.

– Хочешь сказать, что ты вполне самостоятельная и готова бросить пожилую мать в одиночестве?

Дело запахло корвалолом. Аля знала все мамины спектакли наизусть, поэтому быстро сгребла в рюкзак бутерброды, подхватила термос, чмокнув маму и протараторив что-то вроде «люблю-тебя-мамочка-честно-честно», вылетела из квартиры. Мама же пошла за телефоном.

Алькины разговоры о самостоятельности беспокоили ее все больше. С этим нужно было что-то делать. Лидия Андреевна не вчера родилась и понимала, что пикник у дочери, скорее всего, не с подругами. Или не только с подругами. Пожалуй, пора было пускать в ход тяжелую артиллерию.

Удобно расположившись в кресле у журнального столика, Алина мама набрала знакомый номер, и спустя три гудка бодрым и почти радостным голосом пропела:

– Андрюшенька, дорогой, здравствуй.

Глава 7

Тринити уже второй день пыталась снять интоксикацию у девочки-борха. Процесс выздоровления шел очень тяжело и осложнялся эмоциональным состоянием пациентки. Она почти ни с кем не разговаривала, большую часть времени лежала, отвернувшись к стене.

Химический ожог тела составлял девяносто семь процентов. Она была почти при смерти. Хорошо, что степень ожога была невысока: кожа пострадала вся, но не сильно.

В медкарте было указано, что девочка сделала это сама. Причину никто не выяснил. Тринити считала, что этому нужно уделить особое внимание, поэтому во время обхода пошла к ней в самом конце:

– Доброе утро, – Тринити широко улыбнулась.

Девочка-борх фыркнула и отвернулась.

– Как ты себя чувствуешь? – бионикл изо всех сил старалась проявлять дружелюбие.

– Ты что, припадочная? Что скалишься, как больная?

Лицо Тринити тут же выровнялось. Бионикл отметила, что слова борха относительно мимики надо будет обязательно обдумать, но сейчас важнее, что она получила ответную реакцию.

– Больной у нас являешься ты, – Тринити открыла карту. – Ты нанесла себе химический ожог. Скажи, зачем?

– Я хотела убрать эти уродские волосы! Что непонятного? – девочка кричала, из глаз ее лились слезы.

– Убрать волосы? Но ты же борх?! – Тринити совершенно не понимала.

– Вот именно! Борх! Я – борх, а он – отера!

– Он? – кажется, Тринити услышала что-то важное.

– Я просто хотела быть красивой для него!

– Но… Смешанные браки очень распространены, – Тринити озвучила вложенную в нее идею: расы равны, смешанные браки распространены. При желании можно даже зачать ребенка. Искусственно, конечно, но можно…

– Распространены? Между кем и кем они распространены? Вирфы и отеры еще уживаются друг с другом, а мы… Знаешь, как он называет борхов? «Мохнатые зверушки». Он смеялся надо мной! Я для него – мохнатая зверушка, – последнее девушка произнесла уже рыдая. Слезы было не остановить – она уткнулась в подушку и завыла тем воем, который так напугал и удивил Тринити пару дней назад.

– Смеялся? Но смех – это же хорошо.

– Да что ты понимаешь, ты, искусственный кусок мяса! – девчушка зашлась рыданиями, отвернулась к стене.

Тринити ошарашенно сидела и смотрела на нее. Смех – это не всегда хорошо. Борхи – зверушки для отер. Биониклы – искусственные куски мяса. Поступившая информация ломала все загруженные в Тринити стереотипы. Бионикл медленно поднялась и вышла из палаты. Надо добавить в назначения транквилизаторы и поднять вопрос о переводе пациента в стационар психиатрии.

***

Вечером, перед регенерацией Тринити спросила у голубовласого борха:

– Профессор, разве я – кусок мяса?

– Нет, Тринити, что ты. Ты – сложный бионический конструкт, – профессор не обратил внимания на вопрос, выставлял нужные ему параметры на регенерационной капсуле.

– Бионическое, с точки зрения биологии – это клетки мяса, кожи, сухожилий… мясо.

Что-то в тоне бионикла заставило профессора все же обратить на нее внимание:

– Нет, конечно. Ты не только мясо.

– А что еще?

– Ты – это еще и загруженная в тебя информация.

– Значит, информация делает из мяса человека?

Профессор не был готов к таким вопросам. Он долго и задумчиво смотрел на бионикла:

– Нет, не только информация, но, пожалуй, это мы с тобой обсудим завтра, после регенерации.

Тринити все поняла и молча улеглась в капсулу. На следующее утро она не помнила ни этого разговора, ни подробностей общения с девочкой. Пациентку перевели в другое отделение, и ничто не отвлекало больше бионикла от привычного режима функционирования. Только вот какая-то недосказанность все время ей мешала. Она иногда задумывалась, глядя на общение детей разных рас или разглядывая своих коллег-биониклов. Как будто пыталась что-то вспомнить. Что-то очень важное для нее. Что-то, что постоянно ускользало.

***

Аля сидела на деревянном шезлонге, обхватив колени. Сергей раскинулся на покрывале у ее ног. Нежаркое московское солнышко ласкало своими лучами их лица, шелест листвы и щебет птиц перекрывался гомоном с детских площадок, легкий ветерок с воды обдувал, принося нежную прохладу. Где-то недалеко лаяли собаки и покрикивали их хозяева. Почти идеальное утро. Ребята держали в руках стаканы с чаем и наслаждались погодой и обществом друг друга.