Я знала, что не проходило и дня, чтобы Алеша не просматривал новостные сводки города, из которого мы сбежали, а также сводки по тем городам, в которых мы останавливались, подключаясь также и к полицейским частотам, чтобы, в случае, чего иметь фору.

Осев же здесь, Алеша первым делом завел, как он однажды выразился, нужные знакомства. Я не знала, в чем конкретно они были нужными, знала только, что алмазов они не касались. Слишком опасно было даже прощупывать возможность их продажи там, где мы жили.

Правда, в этом пока и не было необходимости. Деньги, которые мы выгребли из тайника в доме Бориса, еще были, а аренда коттеджа, который я планировала выкупить полностью, была проплачена еще на полгода вперед.

В любом случае Алеша держал руку на пульсе и, в случае, чего, думаю, знал бы, если бы здесь объявился кто-то подозрительный. Другой вопрос: сказал бы он об этом мне или же по-тихому убрал бы угрозу?

По моему взгляду Алеша сразу догадался, что меня что-то беспокоило, и мы поспешили к машине, чтобы вернуться в коттедж.

Дома мне стало легче, и, пока Алеша готовил ужин, я искупала Никиту и уложила спать. Мне казалось, что ему передалось от меня волнение потому, что он мало поел, и я долго не уходила из его комнаты, снова и снова ощупывая взглядом его тельце и личико, вслушиваясь в его равномерное дыхание, мысленно окутывая его своей безмерной любовью.

Надо же… Я и не представляла, что так можно любить кого-то, не представляла, что кто-то может быть так дорог и близок, будто мы одно целое, что кто-то может быть всей моей жизнью.

Алеша мыл посуду после ужина, а я, дуреха, только вспомнила, что во дворе осталась висеть одежда. Она должна была уже высохнуть, но в свете первых капель дождя, грозила снова намокнуть.

Подхватив корзину для белья, я вышла во двор. Холодный ветер раскачивал веревку вместе с одеждой и ворошил брезент, которым Алеша предусмотрительно еще днем прикрыл свои бесценные брусья.

В темноте незаметно подступившего позднего вечера, они казались мне огромным затаившимся чудовищем, и я невольно поежилась, и поспешила снимать одежду, бросая прищепки прямо на землю.

Новый порыв ветра принес запах морской тины, к которому примешивался достаточно сильный запах бензина и сигарет. Одновременно с этим особенно громко зашелестел брезент, будто из-под него кто-то выбирался, и ощущение чьего-то взгляда, чьего-то присутствия стало настолько сильным и четким, что у меня перехватило дыхание, а по коже поползли мурашки.

Выронив детскую распашонку, я, не дыша, обернулась. Вспышка ярко отразилась в глазах, и из темного дула глушителя выпорхнул дым от бесшумного выстрела.

Где-то в темноте двора, куда полетела пуля, раздался звук падения, но меня он совсем не интересовал.

Я много раз представляла себе нашу встречу, но ни разу до этого момента не отдавала себе отчета в том, как на самом деле страшно это будет. Страшно волнительно.

От одного только его запаха закружилась голова, а взгляд взял в плен, и я почувствовала себя глупой девчонкой в платье в горох, которая с придыханием ожидала его прикосновения.

Шершавая рука с необычной нежностью легла на мою щеку, и она мгновенно вспыхнула жаром. Нос щекотнуло сильнее запахом сигарет, серебра и свежего выстрела, оставившего на его коже еще и запах пороха.

Этот букет дурманил, и тело все увереннее казалось невесомым, в то время как жар от его ладони распространялся по всей моей коже, и не было ничего сильнее желания прижаться к нему, пока я не услышала детский плач – самый душераздирающий звук для матери.

Меня словно перемкнуло. Я сорвалась с места и помчалась в дом, охваченная только одной безумной мыслью: где он? Где мой сын?

Растолкав мотоциклистов в разрисованных шлемах, топтавшихся в доме, я взбежала по лестнице и ворвалась в детскую. Она была пустой, но я все еще слышала его… Где?.. Где же?..

– Мы здесь! – услышала я из коридора голос Алеши, приглушенный плачем Никиты.

Наверное, услышав выстрел, Алеша сразу забрал его и пошел в мою комнату за пистолетом, который сейчас был засунут за пояс его нелепых шорт в подсолнухах.

– Никки! Никки! Мама здесь! Я здесь!

Я вздохнула с облегчением, прижав к себе сына. Он сразу же притих и с укором посмотрел на меня, вцепившись крошечной ручкой в грудь, требуя свою порцию еды.

С губ сорвался истеричный смешок: я чуть не поседела от его плача, а он просто проголодался!

Встряска, подобная самому страшному кошмару наяву, пошла мне на пользу, и весь дурман встречи выветрился. Я перехватила Никиту поудобнее и кинула взгляд на волкодава, статуей замершего за спиной Алеши.

– Убери своих отморозков из моего дома! – безапелляционно потребовала я и, не дожидаясь ответа, пошла обратно в детскую.

Думаю, что делать с тем, кто словил его пулю, волкодав и сам знал.

Присев в кресло, я спустила верх платья и прижала Никиту к груди, и, пока он не спеша сосал молоко, смогла окончательно привести мысли в порядок.

Мне не верилось, что это происходило на самом деле. Не верилось, что… Что он был здесь… А вместе с ним и смерть, и все то, от чего я убегала, что целый год подавляла в себе, прятала за семью замками, старалась забыть, хоть и безрезультатно. Впрочем, как и убежать, ведь он, Григорий Астахов, был здесь, и всего лишь один его выстрел почти уничтожил весь мой мир.

Куда мне было теперь идти с ребенком на руках? От кого теперь бежать: от него или от того мертвеца, что лежал в моем дворе, и который, скорее всего, был не последним визитером?

Отправив своих отморозков избавляться от трупа и охранять территорию у коттеджа, Астахов вернулся, и его взгляд просто выжигал меня.

– Говори! – приказала я, не отрываясь от сына.

– Тебя ищут, – кратко ответил он, прислонившись к стене.

Алеша, не отходивший от меня ни на шаг, напрягся. Его "нужные" знакомства оказались бесполезными и нас застали врасплох.

– Кто?

– Пока не знаю.

– Так мне нужно тебе заплатить, чтобы ты знал? – насмешливо спросила я.

Возможно, я вела себя по-детски, срываясь на нем, но с другой стороны я не могла не видеть очевидной связи между появлением ни с того, ни с сего в моем доме неизвестно кого и прямо геройским появлением волкодава со своей бандой в полном составе.

– Оставь нас!

Интонация Гриши изменилась, и я почувствовала на себе уже взгляд Алеши, которому и предназначалась не просьба, а почти приказ.

– Алеша, проследи, пожалуйста, чтобы некоторые сволочи ничего не испортили, – ядовито сказала я. – Надеюсь, их уже нет в доме, но все остальное мне бы тоже хотелось сохранить в целости, – добавила я.

Алеша оставил мне пистолет и ушел, прикрыв за собой дверь. В два широких шага волкодав оказался на его месте и опустился возле меня на колени, скользнув взглядом по пистолету: тому самому, из которого был застрелен мой брат, которым была ранена я, и из которого уже я застрелила Бориса.

– Кира… – выдохнул он.

– Как ты меня нашел? – перебила я, стараясь говорить спокойно, чтобы не портить сыну аппетит и не отравлять своим гневом грудное молоко. – Как другие нашли?

– Как тебя нашли, я не знаю, – ответил Гриша, – но я тебя не терял. По крайней мере, надолго.

Я твердо была настроена избегать его взгляда, но услышав это, подняла на волкодава глаза.

Пыльную мотоциклетную куртку, в которой был во дворе, он снял и, наверное, оставил где-то внизу, как и свои драгоценные пистолеты с глушителями. Мятая белая футболка скрывала татуировку волчьей головы на его груди, когда-то всеми известного тавра хозяина города. Хотя не знаю… Может, он вывел ее уже. Выжег вместе с кожей. Все может быть.

Под нижней губой у волкодава появился шрам, на лице прибавилось морщин, а в волосах, собранных в растрепанный хвостик, появилось несколько тоненьких светлых прядок, будто они выгорели на солнце. А еще я заметила, что он был без обуви, оставив ее за дверью детской комнаты.