Открыла глаза, поморгав, подняла голову, села, опираясь на руки.
Неудивительно, что замёрзла – я сидела на полу, кажется, мраморном…
Преодолевая головокружение, поднялась с пола, огляделась.
Я находилась в комнате с одуряюще высоким потолком, а ещё такой роскошной, что назвать её комнатой язык не поворачивался. Покои, не иначе.
Лепнина, позолота, высокая кровать под огненно-красным балдахином, прямо посреди комнаты журчит фонтан… Я же всё ещё в особняке Зюкиных?
Но как я попала в эту комнату-то? Ничего не помню. Только замутило ещё больше…
Стараясь двигаться как можно более плавно (голова немилосердно кружилась при каждом шаге и при этом тошнило) я подошла к фонтану, плеснула в лицо холодной водой. Стало лучше.
Я продолжила осматривать место, в котором оказалась.
Взгляд скользил по стенам в золотых лилиях, по тяжеловесной, «под старину» мебели. Чудно. Раньше в этом особняке всегда возникал диссонанс, бросалось в глаза, что всё здесь новое, и неудивительно: разбогатели они не так давно. Сейчас же такого диссонанса не было. Чёрт его знает почему.
Не успев додумать, я замерла, как вкопанная. И было от чего.
Взгляд остановился на огромном, чуть не во всю стену, портрете в полный рост.
Моём портрете.
При этом я не помню, чтобы позировала художнику в этом огненно-алом платье… Да и нет у меня такого платья! Роскошное до головокружения (голова и вправду закружилась сильнее, а может, это из-за того, что я глазела на портрет, запрокинув голову), из какой-то струящейся ткани, не пропускает ни одного изгиба тела. Я сижу (тут невольно напрашивается «восседаю») в кресле с высокой резной спинкой, в до ужаса провокационной позе, вполоборота, закинув ногу на ногу, выставив перед собой плечо…
И при этом из неприличного декольте (под ним ещё какая-то хитрая шнуровка расслаблена) … мамочки!.. выглядывает одна грудь!
И выражение лица при этом такое порочное, хищное… Губы приоткрыты, в глазах так и пляшут языки пламени. Взгляд какой-то прожжённой… хм, мадам, так и призывает потянуть завязки под декольте…
У меня буквально волосы зашевелились.
Стою, хватаю ртом воздух, как рыба на берегу.
Эт… эт-то что такое вообще?!
У меня что, и вправду такое лицо?!
Взгляд упал на зеркало в тяжёлой кованой раме и я, подобрав платье, ринулась к нему.
Всё в порядке, лицо как лицо…
Про такие говорят – сердечком.
Кожа, как у всех рыжих, белая, даже белоснежная. Россыпь бледно-золотых веснушек сползает с переносицы на щёки. Глаза – большие и испуганные. Зелёные, что особенно заметно, учитывая покрасневшие белки. Я плакала?.. Не помню. Губы искусаны и распухли. Волосы – свело-рыжие, медные, вьющиеся. Стилисту особо стараться с причёской не пришлось. Тётя настояла, чтобы их чуть вытянули стайлингом, пригладили и уложили аккуратными кукольными локонами. Сколько себя помню, стричь волосы мне не позволялось (хоть и очень хотелось), разве что подравнивать кончики. Так и привыкла лет с десяти, что тяжёлая и пышная копна волос с лихвой прикрывает бёдра.
Я перевела взгляд ниже – свадебное платье в идеальном порядке. Словно и не валялась только что на полу.
Но что произошло? Я, конечно, в особняке Зюкиных. Но как я попала в эту комнату? В голове сплошной туман… Последнее, что помню, как выхожу из особняка, потому что Алекс позвал… в беседку, кажется… Мамочки! Он что же, до сих пор ждёт?! Броситься вон из комнаты помешала только усилившаяся при мысли об Алексе тошнота и странно задеревеневшее тело.
В задумчивости перевела взгляд обратно на портрет, а потом на зеркало, уловив какое-то странное несоответствие. И дело не в том, что у меня нет такого платья и я не позировала для такого провокационного портрета.
Просто лицо на портрете моё и одновременно не моё…
И тут я всё вспомнила!
Свадьба… тосты… незаметные для всех уколы свекрови и её великосветских подруг…
Я выхожу из особняка, кажется, иду вслед за мужем…
Точно, он сказал прийти в беседку…
И, когда прихожу, вижу его с другой…
У которой моё лицо!
Она тоже смотрит на меня, а затем хватает за руку… И в тот же миг пространство становится плотным, я чувствую себя в нём увязшей в янтаре мухой…
Она разжимает пальцы… Я лечу в пропасть… И вот я здесь!
Я помотала головой, прогоняя остатки тумана.
Чушь! Ничего этого, конечно же, не было…
Мне, должно быть, стало душно, я потеряла сознание и меня принесли сюда. Судя по кровати, на которой можно с успехом разложить всю мою институтскую группу, это и есть наша супружеская спальня. Портрет… Ну, портрет, наверное, писали по фотографии. Видимо, Алекс подготовил для меня сюрприз. Оголённая грудь на портрете – ну так это, в конце концов, супружеская спальня, в таком месте, если верить фильмам и книгам, случается и не такое…
А всего остального, конечно, не было. Мне это приснилось.
Чем дальше я думала, тем больше верила, что всё было именно так. Мне просто стало плохо, я потеряла сознание прямо за свадебным столом и меня принесли сюда. И, конечно, ничего не было – ни отвратительной сцены в беседке, ни грубости мужа за столом. Ни даже уколов свекрови, хотя они, надо сказать, выглядят правдоподобнее некуда. Всё это мне приснилось.
Правда, оставалось непонятно, почему меня положили на пол вместо кровати…
Но у меня и этому нашлось объяснение.
Конечно же, сначала я лежала на кровати. Затем захотела плеснуть в лицо водой из фонтана, но так и не дошла, потеряла сознание. Видимо, ударилась головой, отчего случилась кратковременная амнезия. У Ули так было, когда грохнулась со сноуборда: рассказывала, последние полчаса из памяти как корова языком слизала… неприятно, конечно, но не смертельно.
Почему покрывало на кровати идеально-гладкое, ни складки? Ну, должно быть, поправила, когда поднималась, я вообще аккуратная. В элитных закрытых школах аккуратность вбивают в буквальном смысле…
Мне, наверное, стоит выйти к гостям. Так неудобно…
Конечно же, камеры засняли, как меня сюда несли и завтра все первые полосы будут пестреть заголовками, как молодая жена Александра Зюкина перебрала на собственной свадьбе.
Какой позор… Инесса Львовна меня живьём съест…
Я застыла перед высокими резными дверьми, не решаясь взяться за ручку в форме львиной лапы.
И тут двери распахнулась. Так резко, что я отступила на шаг.
В проёме стояла статная женщина с высокой причёской, в длинном закрытом платье. Кого-то она мне напоминала. Я ахнула, когда поняла, что мою же свекровь… Отдалённо так напоминала… и вместе с тем сходство было разительным! Так должно быть, выглядела бы Инесса Львовна, если бы не чудеса пластической хирургии, превратившие её лицо в настоящее произведение искусства.
Поначалу ни слова не поняла из того, что она сказала. Речь женщины была похожа на птичий щебет с протяжными гласными, гортанными звуками… Но потом каким-то чудом стала её понимать. И даже замечать определённую схожесть с родной речью, как ни парадоксально это звучит.
– Как это понимать, леди ди Грасс? – спросила вошедшая голосом свекрови, те же стервозные нотки, и взгляд, которым окинула меня, злой. – Почему вы до сих пор в платье для церемонии Представления?
– П-простите, для чего? – переспросила я и не выдержала: – Кажется, мы не были представлены… Вы, должно быть сестра Инессы Львовны?
А сама подумала, что не видела эту женщину среди гостей, да и не говорила свекровь никогда, что у неё есть сестра. А ещё заметила, что платье на женщине какое-то старомодное…
Я часто заморгала, когда женщина шагнула внутрь и, пихнув меня в грудь, заставила отступить ещё на шаг.
– У вас беда со слухом, леди ди Грасс, – зло прошипела она, когда за её спиной захлопнулась дверь. – Гонцы из Арамкада будут с минуты на минуту. Ждут только тебя, – она неожиданно перешла на «ты». – Поэтому ты сейчас же переоденешься и предстанешь перед кровными вестниками Владыки в подобающем виде, понятно тебе?!
