– А почему все такое разное? – вдруг спросила она.

Дед удивленно на нее посмотрел. Митя и Поля тоже, но и чуть раздраженно; было похоже, что она прервала разговор, который их занимал.

– В каком смысле разное?

– Когда я смотрю на море, – сказала Арина. – Оно совсем не такое, как горы, или как наш дом, или дорожка с кипарисами, а когда я смотрю на небо, оно совсем другое, и еще не такое, как у нас.

– Потому что вокруг все разное, – нетерпеливо объяснил ей Митя.

Она была умнее его, и ее раздражало, когда он начинал говорить с ней как с ребенком.

А вот дед неожиданно задумался; замолчал. Огляделся вокруг.

– Ты знаешь, – ответил он, – древние евреи думали, что мир обращается к нам разными сторонами. И что эти стороны с нами как будто говорят. Евреи называли их сферами. Они считали, что существуют, например, сфера любви и сфера справедливости. И что мы можем увидеть одну из них. Или несколько.

– И мы всегда их видим? – спросил Митя, неожиданно заинтересовавшись.

– Нет, конечно.

– Так что же нужно сделать, чтобы их увидеть? – вмешалась Поля.

Дедушка улыбнулся. Покачал головой.

– Ничего, – ответил он. – Я же вам сказал, это сказка. Но когда-то евреи в нее верили. И верили, что мир полон этих сфер. Или их сияния. Точнее, что мир из них как бы состоит.

О чем-то задумался. Но Арине показалось, что она его поняла.

– Значит, весь мир вокруг нас, – переспросила она, – и море, и горы, и даже наши ежики – это такие сферы? А почему?

Дед снова покачал головой:

– Нет, не совсем. Точнее, совсем нет. Древние евреи верили, что сферы – это Бог. Нет, скорее наоборот. Что иногда Бог обращается к человеку напрямую, а иногда людям открываются только сферы, и эти сферы тоже бесконечны, как Бог, но они не часть Бога. В каждой из них Бог присутствует весь, а вот нам видна только одна его сторона. Евреям вообще было очень важно, что Бог всегда один.

– И их видно? – вмешался Митя. – Как созвездия ночью? У них тоже есть имена?

– Почти, – как-то неохотно и неуверенно ответил дед.

– Почему почти? – спросила Арина.

– Потому что часто в мире бывает так темно, что сфер почти не видно. Или не видно совсем.

– А почему бывает темно? – снова спросила Арина.

– Те древние евреи думали, что прекрасный сотворенный мир разбился, а человеческие души, как искры, похоронены под его руинами. Они называли это другой стороной.

Дед оборвал себя на полуслове. Задумался опять. Потом все же продолжил:

– На самом деле я никогда этого не понимал. Отец – да, отец читал такие книги. Тайно. Он же был комбригом. В детстве мне казалось, что он немного сходит с ума, когда их читает. Я начинал его бояться, хотя он был очень хорошим человеком. И он рано умер.

– А зачем он их читал? – спросила Поля.

– Сложно сказать. Я не знаю. Может быть, так было принято в его семье. Его отец, мой дед, вроде бы оставил письмо с описанием одной из таких сфер. Так что отец верил, что у его семьи есть особая связь с этой сферой. Не знаю, почему он так решил. Но он в это очень верил. Что с этой сферой связано какое-то особое семейное предназначение.

– У нашей семьи? – уточнила Арина.

– Аря, – с легким беспокойством ответил ей дед; было похоже, что ее вопрос вернул его к реальности, – я же вам сказал, это сказка.

– А с какой? – спросила его Поля.

Он покачал головой:

– Хватит. На сегодня хватит.

– Ну пожалуйста, – повторила Поля. – Дедушка, милый, ты только скажи с какой, и я сразу от тебя отстану.

Было видно, что он колеблется. Арина знала, что Полю дед очень любит.

– Обещаю.

– Хорошо. Евреи называли ее сфера Гевура. Не знаю, как это правильно перевести. Сфера силы. Нет, не то. Сфера мужества. Сфера героизма. Но это напыщенное слово. Да это и не об этом. Я не знаю. Сфера стойкости. Наверное. Наверное, сфера стойкости.

Арина попыталась себе ее представить, но окружавшие ее небо, море и горы ни во что такое не складывались. Она вообще не знала, как эту стойкость следует представлять. Начала думать о чем-то таком из Жюля Верна и Майн Рида и вдруг услышала, как Поля спрашивает:

– И у нас всех есть с ней связь?

– Поленька, я же тебе уже говорил, что это сказка. Со сказкой не может быть связи.

– А папа, – вмешался Митя, – говорил, что во время раскопок они нашли что-то такое на древнем еврейском про Сферу стойкости.

Дедушка Илья заметно вздрогнул.

– Ты выдумываешь.

Дед вопросительно посмотрел на Арю, но она ничего такого не помнила, и ему снова ответил Митя:

– Не выдумываю. Дедушка Натан тогда еще сказал, что нашел кого-то, кто умеет читать по-древнееврейски.

– И что там было написано?

– Я не помню. Что-то про дорогу, и море, и про гору, на которую можно подняться. А еще про выбор.

– Странно, Андрей ничего такого не говорил, – медленно сказал дед, и его лицо стало еще жестче и тяжелее, как будто он пытался что-то им неизвестное то ли вспомнить, то ли забыть.

– А папа знает про эту сферу? – спросил его Митя.

– Не думаю. – Дедушка снова покачал головой. – Хватит того, что он забивает себе голову древнерусскими байками. Один пришел с толпой хулиганов, сжег и ограбил соседа, потом пришел другой и сжег первого. Вон он и сейчас там что-то такое копает. Никогда не понимал этой страсти. Еще древнееврейских историй вашему папе не хватает.

Сначала Арина обиделась за папу, но потом вспомнила, что и сама на него за это обижена.

– Дедушка, – спросила она, – я поняла, что про семейное предназначение – это выдумка. Но то, что Бог состоит из этих сфер, – это правда?

Он удивленно на нее посмотрел.

– Бога не существует, – ответил он. – Тебе в школе еще не успели это объяснить?

– А дедушка Натан говорит, что Бог существует.

Поля хмыкнула так громко, как будто встретила живого крокодила.

– Ваш дедушка ошибается, – коротко ответил дедушка Илья.

Они увидели, что по песчаной дорожке к ним на пляж спускается тетя Лена. Со стороны моря дул легкий предсумеречный ветер, и ее сарафан с широкими лямками на плечах чуть колебался.

– Пора ужинать, – сказала она, подходя. – Чем это вы здесь столько времени занимались?

– Легендами и мифами, – своим обычным спокойным и твердым голосом ответил дед, но Арине почему-то показалось, что ему немного неловко.

– Молодцы. Теперь будете знать больше о тех, в чью честь названы звезды. Завтра проверим, что вы запомнили.

– Леночка, – ответил дед, – мы говорили не о древнегреческих, а о древнееврейских мифах.

Она удивленно посмотрела на деда, но ничего не сказала. По уже остывающей гальке они пересекли пляж, все еще босиком, потом обулись и начали подниматься по дорожке. Арина шла последней. Она оглянулась на море и постаралась увидеть их невидимую Сферу стойкости. Начинало темнеть.

В школу они поступили как все, по блату. Так что, в отличие от большинства детей из соседних домов, ходивших на уроки только что не в домашних тапочках и уж явно не успев проснуться, им приходилось некоторое время добираться до школы. Сначала их отвозили родители, потом ездили сами. Раздевались и переобувались в гардеробе, поднимались по высоким лестницам, расходились по широким коридорам. Портретов Ленина было довольно много, с его доброй улыбкой и светлыми глазами, но именно в силу их будничности к ним быстро привыкали и переставали замечать, как, наверное, привыкают к доброму домовому. «Витальская Арина Андреевна» – неуклюжим квадратным почерком, так часто раздражавшим учителей, выводила Арина на обложках тетрадей и сама себе начинала казаться взрослее. Школьные дни часто были бесконечными, даже за один урок столько всего успевало произойти, а уж тем более за целый день. Да и после школьного дня оставался еще один почти настоящий день, совсем другой, непохожий на школьный, за который можно было столько всего успеть, хотя в основном уже в сумерках. Когда они немного подросли и обычно в день было по шесть уроков, часто так и получалось: из дома выходили затемно, при рассыпающемся в воздухе коротком свете желтых ленинградских фонарей, и возвращались тоже в сумерках, которые поближе к Новому году становились все более похожими на поздний вечер. А вот школьные годы, наоборот, оказывались короткими; известное однообразие дней собирало их воедино, и, неожиданно оказавшись в мае, они обнаруживали, что прошел целый год и из школы они выходят в яркий день, а не в счастливый сумеречный вечер. Школьный год кончался, и начинались белые ночи.