========== Часть 22. Нити судьбы ==========

День не задался с самого утра. Он прибыл в Плимут на пару часов позже, чем рассчитывал, а это уже означало, что ему придется пробыть здесь как минимум до следующего утра, разбираясь с делами. И почему отец послал именно его? У него нашлись бы дела поинтереснее и поважнее, но нет же, “Джастин, поезжай!”, и больше слов не надо. Он не умел перечить отцу, хотя иногда очень хотелось научиться.

Дальше – больше, на постоялом дворе не нашлось свободных комнат – и откуда только понаприезжало столько гостей? – и ему пришлось искать другой постоялый двор…

А потом, когда он ехал на поиски этого самого другого постоялого двора, рядом с ним рухнула какая-то конструкция, предназначения которой он не знал, и перепуганный конь понёс его прочь, не слушая хозяина. Пронёс он его, впрочем, недолго – они не проскакали у половины улицы, когда под копыта коню попала местная барышня, мирно шедшая по своим делам.

– О, Боже мой! – воскликнул юноша, тут же забывший о своих невзгодах, и лицо его побелело, как мел, – мисс, Вы в порядке?

Он соскочил с коня, которого второе происшествие почему-то, наоборот, успокоило, и помог девушке подняться.

– Мисс, Вы слышите меня? Вы можете… небо, как Вы прекрасны!

Девушка пару раз моргнула, подвигала руками, восстанавливая равновесие, и пробормотала со всей возможной вежливостью:

– Благодарю Вас, сэр! Всю жизнь мечтала услышать комплимент от человека, который пару секунд назад чуть меня не раздавил.

Юноша покаянно опустил голову.

– Я прощу прощения, – произнёс он, глядя ей в глаза.

Девушка улыбнулась.

– Ничего страшного, я видела, что Вы не виноваты.

Она снова улыбнулась и принялась отряхивать платье от пыли, а затем нагнулась и подобрала с земли корзинку с фруктами, которую несла до того, как упасть. Джастин, сообразив, что он не только опрокинул девушку, но и рассыпал ее яблоки, бросился помогать ей собирать их.

– Спасибо, – искренне поблагодарила она, по-прежнему улыбаясь.

Джастин невольно залюбовался ею – хрупкой, точеной, похожей на фарфоровую куколку, с её убранными под головной убор, а оттого едва заметными, но явно светлыми волосами, и легкой улыбкой.

Она кивнула ему, произнесла ещё что-то и, обернувшись, пошла прочь. Ему показалось, или это было…

Прощание?

– Постойте! – окликнул её Джастин, – я ведь даже не узнал, как Вас зовут!

– А я – Вас, – пожала плечами девушка, даже не останавливаясь, – бывает.

Юноша лишь беспомощно посмотрел ей вслед.

***

– Ай! Вы что делаете, а? – вскрикнул богато одетый мужчина с высокомерным взглядом, рассерженно глядя на мистера Глоуви, старого, давно заслужившего свою прекрасную репутацию плимутского цирюльника, не в добрый час дрогнувшая рука которого слегка порезала скулу знатного клиента.

Мистер Глоуви в ужасе сглотнул и забормотал извинения, пытаясь угомонить гнев богача, когда с табуретки в углу подскочил юный подмастерье и решительно вырвал бритву из трясущихся рук испуганного мастера.

– Присядьте и не дергайтесь, сэр, – спокойно велел он.

Подросток перехватил бритву

поудобнее, непривычно твердой рукой вздернул подбородок капризного лорда и пробежался бритвой по щекам.

– Все, сэр, готово, – объявил он, вытирая гладко выбритые щеки полотенцем, – и незачем было так волноваться. У нас лучший сервис в городе.

Богатей недоверчиво провёл рукой по щекам, поджал губы, но ничего не сказал, просто заплатил и удалился, вздёрнув подбородок.

– Ох, – только и смог произнести старый цирюльник.

– Мистер Глоуви, сэр, не стоило так нервничать, – попытался заверить его мальчишка.

Получилось не очень убедительно – оба прекрасно понимали, что произошло непоправимое, произошло то, что буквально лишало старика его заработка. Неумолимое время отнимало у него его главный инструмент – руки, умелые, талантливые руки, теперь все чаще по-стариковски дрожащие.

– Бен, – наконец тихо произнёс цирюльник, – ты отлично поработал, малец. Я хорошо научил тебя.

– Сэр, ну вот к чему Вы это? – серьезно спросил подросток, склоняя голову набок, – мне всего пятнадцать, я, даже если захочу, не смогу пока работать сам.

– Таланту возраст не помеха, – улыбнулся старик, – поработаешь пока под моим приглядом, чтобы клиенты не волновались, но сам.

Бен кивнул, подбирая куртку. Рабочий день был окончен, тот злополучный клиент был последним, и цирюльник и его подмастерье, распрощавшись, разошлись по домам.

Бен шёл медленно, глубоко задумавшись. День, которого он ждал и боялся, наступил гораздо быстрее, чем ожидалось. С одной стороны, он мечтал стать настоящим цирюльником с самого детства, с того самого страшного дня, когда к нему в руки попала бритва Фрэнсиса Дейла. С другой, никто из семьи до сих пор не знал, где и кем Бен работает. Отец догадывался, вероятно, но он, как и всегда, предоставлял сыну возможность справиться со своими проблемами самостоятельно. А вот мама, от которой у Бена с младенчества никогда не было секретов, не знала, и Бен боялся даже представить себе её реакцию.

Каким-то абсолютно неведомым образом он на уровне ощущений помнил, как она боялась его когда-то. Он сам не понимал, как, ему ведь было всего несколько дней от роду, и ничего другого из того времени он вспомнить не мог, но это… С самого раннего детства, ещё даже не вполне осознавая, что делает, он делал все, чтобы быть для мамы лучшим, чтобы не пробудить в ней снова этот бессознательный ужас, в состоянии которого она была так далека от него. Собственный страх, въевшийся в кожу с рождения, страх лишиться матери и её любви по причине, которую он даже не знал, подстегивал его, и с годами становился все сильнее. Так продолжалось до того инцидента с бритвой констебля Дейла, после которого мальчик, ухватив кончик старой истории, спустя какое-то время с настойчивостью, граничащей с твердолобым упрямством, выбил всю историю целиком и в подробностях у прабабушки Бетти. Это и изменило все – боязнь лишиться мамы сменилась твёрдой целью этого не допустить, целью уничтожить её страх, и тот факт, что это не вышло даже у его отца, мальчика не остановил.

Бен и сам не знал, насколько его стремление стать цирюльником было обосновано личным желанием и любовью к этому делу (а она была, как и талант, унаследованный от деда и прадеда), а насколько желанием однажды выйти навстречу матери с бритвой в руке, и увидеть на её лице улыбку, а не гримасу ужаса.

Однако действовать следовало осторожно – мама попросту не позволила бы ему приблизиться к любой цирюльне, а потому мальчик не нашёл иного выхода, кроме как приблизиться к ней без её ведома, а затем однажды поставить её перед фактом. Тем не менее, теперь все происходило слишком быстро, он ещё слишком молод, чтобы его мнение было весомым…

– Бен! – пискнуло что-то прямо за ним, вырывая его из потока дум, и маленькие цепкие ручки ухватили его за пояс.

Подросток вздрогнул, едва удержавшись от крика.

– Алли! – грозно окликнул он, оборачиваясь, – ты меня когда-нибудь до инфаркта доведёшь!

Маленькая темноволосая девочка засмеялась, сверкая глазами и прижимаясь к нему щекой.

Бен закатил глаза и подхватил девчонку на руки.

– Ты почему опять одна на улице? – хмурясь, осведомился он, – вечер, темнеет уже. Да и холодно…

– Ничего, – хихикнула Аллисон, – я же с тобой!

– Ну, теперь-то да… – со вздохом протянул Бен, – так, ладно, пойдём-ка, я тебя до дома провожу. А то заблудишься ещё в темноте.

Разумеется, когда они пришли, в доме Дейлов уже поднялась паника. Тетушка Розмари (так младшие Хоупы обычно звали крестную), выбежала им навстречу и молча сжала дочку в объятиях. Констебль, также вышедший им навстречу, лишь головой покачал.

– Вот видишь, дорогая, – добродушно улыбнулся он, – я же говорил, что она опять увязалась за Беном, встретив его на улице. Будто в первый раз, ей-Богу.

Бен невольно фыркнул. Аллисон, единственный ребёнок в семье, была окружена любовью родителей, но её тянуло также и к названым сёстрам и брату, к нему, как ни странно, больше, чем к другим. Впрочем, возможно, это было обусловлено её смешной девчачьей игрой в жениха и невесту и убеждением в том, что когда она вырастет, он непременно женится на ней.