Сегодня вечером я бы многое отдала за то, чтобы «сторговать» особняк на авеню Фош.

Пусть мне вернут бессонные ночи, срыгивание, колики, вопли, размазанную по стене помаду, расцарапанный острым камешком капот машины, рвоту на шее, ночные кошмары, безумные забеги по коридору приемного отделения «Скорой помощи», утопленный в унитазе телефон, волосы, обрезанные собственноручно тупыми ножницами, ссоры между братом и сестрой, катание на лыжах с лестницы, оставление после уроков за «ужасное поведение», плохие отметки, гастроэнтериты, сигареты под матрасом, злобное хлопанье дверью, первое сердечное огорчение. Хочу снова обрести все эти тяжелые моменты, ставшие сладостными только утонув в недрах памяти.

Эдуар лижет мне руку. Я отпихиваю его, встаю, подсаживаюсь к включенному компьютеру, беру мышку. Перед самым переездом Тома создал мне аккаунт на «Фейсбуке», хотя я не видела в этом смысла, но теперь пора поинтересоваться, что происходит с моими детьми… без их ведома. Узнаю́, что Шарлин встречалась с бабушкой и дедушкой Гарри в их коттедже, а сын выпил в пабе пинту пива. Пишу комментарии: «Рулит тот, кто не пьет».

Добавляю десяток подмигивающих смайликов, благословляя их изобретателя: он позволяет мне сойти за шутницу, ведь на самом деле я несносная мамаша.

В этот момент на странице Тома появляется комментарий: «Похоже, ты отлично приспособился к Парижу! Наслаждайся, здоровяк. Целую. Папа».

Я не знала, что мой бывший муж тоже обитает на «Фейсбуке», а теперь – нате вам, его коммент под моим, мы никогда не были ближе после развода, случившегося десять лет назад. Сглатываю ком в горле.

Нужно выйти из соцсети и закончить вечер, как было запланировано, но это сильнее меня. Кликаю по фотографии, появляется его профиль, и по экрану разливается чужое счастье. В Лондоне с Шарлин и Гарри, на Сейшелах с Матильдой, на лыжах с друзьями, на диване с прижавшимися к нему близнецами-шестилетками. Судорожно листаю фотографии, читаю комментарии его близких – когда-то они были и моими! – и собственная жизнь кажется все более незначительной.

Я переживаю то, чего всегда страшилась. Я – одна. Дети уехали, родители умерли, лучшая подруга Мюриэль живет в Лос-Анджелесе. Остальных легко пересчитать по пальцам: Лейла, молодая мать, заваленная делами по дому, Софи, разъезжающая с семьей по миру, и Фредерик, занятый делами своего предприятия. Чтобы не потеряться, мы дали друг другу обещание, которое всегда соблюдаем: раз в год, в один и тот же день, мы встречаемся и проводим время вместе. Когда-то я считала, что друзей у меня больше, но некоторым пришлось выбирать «лагерь» после нашего развода. И приняли они, увы, не мою сторону…

Я никогда не страдала от одиночества, дочь и сын занимали все мое время! Я не желала слушать тех, кто утверждал, что дети всего лишь одна сторона нашего существования, что нельзя жить только ради них, иначе окажешься в пустом гнезде. «Со мной такого не будет! – думала я. – Шарлин и Тома слишком близки со мной, чтобы улететь далеко. Они останутся в Бордо, мы будем часто видеться, даже если разъедемся. Мы живем в большом городе, здесь много отличных учебных заведений, работу найти нетрудно». После развода я не поселилась с семьей в Биаррице, город показался мне напыщенным и самонадеянным.

Мой компьютер издает странный звук, что-то вроде «хлюп», смотрю на экран и холодею от ужаса. Я лайкнула одну из фотографий бывшего мужа. Пытаюсь поправить дело, но на этот раз вместо пальца вверх появляется сердечко. Потом разгневанный человечек. Удалить доказательство проявленного любопытства удается только с третей попытки. В следующую секунду получаю сообщение: он хочет добавить меня в друзья, захлопываю ноутбук, сердце стучит в висках.

Ну, я и кретинка! Бывший застукал меня, когда я «шарила по ящикам», еще решит, что его жизнь сильно меня интересует.

Протяжный вздох прерывает сеанс самобичевания. Эдуар не сводит с меня глаз, уверена, этот пес осуждает свою хозяйку. Я его понимаю – зрелище способно выдавить слезу даже из четвероногого. Я сейчас вижу жизнь в черно-белых цветах и, сидя на диване, жду, когда вернутся краски дня. Может, пора доставать фломастеры?

Я спала с твоей мягкой игрушкой, Флоранс посоветовала мне покрепче прижимать зверика к груди, чтобы он пропитался запахом моей кожи. Когда меня выпишут и нам с твоим папой придется вернуться домой, мы не сможем проводить рядом с тобой каждую минуту, но ты все равно будешь чувствовать мое присутствие.

Во время дежурного осмотра акушерки я молилась, чтобы нашлась причина остаться, но тело подвело – выздоровело. Женщина улыбнулась и поздравила меня, я поблагодарила – с кривой, вымученной улыбкой. Моя кровать неудобнее пола, душ, если хочешь воспользоваться горячей водой, приходится принимать в три ночи, еда ужасна, но я не хочу отсюда уходить!

Раньше мы жили в большой однокомнатной квартире, в центре города, на пятом этаже каменного дома, ходили в любимые магазинчики, в кинотеатр в конце улицы, до работы было десять минут ходу. Когда мы узнали, что скоро станем родителями, начали искать другое, более просторное жилье. Мы посмотрели много квартир – на окраине, слишком маленьких, слишком обветшалых, слишком дорогих, «извините-уже-сдано», но все эти неудачи и разочарования мгновенно позабылись при виде маленького дома под липой рядом с лесом. В тот день солнце золотыми струями вливалось в большие окна гостиной, превращая ее в волшебное пространство, и выбор был сделан. Мы перекрасили твою будущую комнату в белый цвет, поставили этажерки в форме облаков, повесили бра-звезду. Недоставало только твоей кроватки и пеленального стола – их купить мы не успели. Не хочу возвращаться «к нам» без тебя. Отныне «мы» – это ты, я и твой папа.

Когда акушерка ушла, он молча лег рядом и прижался ко мне. Мы общались без слов.

Вещи я собрала очень быстро, побросала в сумку свои и твои пижамки, подарки, бумаги. Неделю назад я составляла список, что надо взять с собой в роддом, радовалась, представляя, как выберу первый наряд, в котором ты будешь фотографироваться, но купить его не успела.

Твой папа ждал с сумками за дверью, я в последний раз обошла комнату, и он вдруг предложил пошарить в кровати, был очень настойчив, сказал: «Посмотри под подушкой!»

– Я тебя засуну под подушку, если не отстанешь.

Он засмеялся.

Я вздохнула, подчинилась – и обнаружила красную коробочку. Что было дальше, ясно без слов, но я, увидев колечко с тремя жемчужинами, в первый момент подумала: «Ну и бюджет у них! Дарят свежеиспеченным мамочкам украшения при выписке!» – но потом увидела, что твой папа опустился на колено, и до меня дошло.

От удивления я разинула рот, онемела и стала похожа на карпа на удочке.

– Лили, я проходил мимо ювелирной лавки, увидел кольцо – это была промоакция, три жемчужины по цене одной, – купил его и подумал, что мы могли бы пожениться. Согласна?

Я открывала и закрывала рот, пучила глаза, он испугался, что у меня случится припадок, и поспешил уточнить:

– Я пошутил, милая! Хочу на тебе жениться, потому что ты женщина моей жизни, мать нашей дочери, ты сильная и…

Закончить он не успел. Я бросилась ему на шею и закричала:

– Согласна! Я согласна! Давай достойно отпразднуем твое умение экономить.

18:45

18:47

19:01

19:01

Я решила во что бы то ни стало воплотить в жизнь решение встать у руля, а не плыть по воле волн, для чего требовалось заняться чем-нибудь в одиночку. Не помню, когда в последний раз выходила куда-то без сына, дочери или Мюриэль, если она была в Бордо.