— На две войны хватит! — ответил с поклоном царю Головин, казначей Ивана, больше десяти лет умевший удержаться на своем опасном посту, пожилой, благообразный боярин, ученый не по времени, знакомый с латынью и с немецкой грамотой.
— Ну вот!.. Зачем тебе свое добро изводить, государь! — раздались протестующие голоса.
— Ничего! Мне — земля отдаст… новое мое царство Казанское… С него прибытки новые пойдут… Дающего рука — не оскудеет…
— Так чего же?.. Что же тут?! И мы своего не пожалеем! — послышались взволнованные отдельные голоса.
Старики все-таки молчали.
— А что горная сторона на нас — то пустое. Придет воинство наше светлое, поганцы-кочевники, лошадятники за нами, словно псы, пойдут. Видал я ихнюю отвагу.
— Сказывают, — опять заговорил Ростовский, — очень плохи порядки в тех полках, что на Свияге стоят… А мы и свежих людей туды посылать собираемся… И ждать воинам долго придется. А тамо и без того — болесть на людях, хворь тяжкая. Больше народу сберется, пуще хворь разливаться учнет… цинга эта самая…
— На все воля Божия! Ведомо и мне обо всем, что на Свияге деется… Шурин мой там, сами знаете… Данилушка. Он все отписывает мне… какие там беззакония творятся! Так ведь то — без меня… А я приеду — ничего не дозволю… Я — не боярин, сам хозяин земли! Свой глаз — алмаз… Сумею с воинами, с буями, поуправиться… Знают, чай, они: «Всяка душа владыкам предвладующим да повинуется! Никакая же бо владычества, еже не от Бога учинена есть!..» — произнес Иван. — Без меня и воины стали буи… И воеводы спорятся, о местах враждуют… А при мне не будет того. Куды кого захочу, и пошлю… Что еще не скажете ль?
— Братец… осударь, — заговорил Юрий, заметив знаки, которые делал ему тесть, князь Дмитрий Палецкий, — не уезжай лучше! Меня ты здесь, на Москве, оставишь, а я опасаюсь! Человек я нездоровый. Что случится… враги ли придут, смута ли земская? Как помочь, чем борониться?.. Я и не сумею!..
— Ну, брате-государе, не толкуй попусту! Не одного тебя оставлю… И полки тут будут, и люди ратные… Молод ты…
«Глуп», — хотел прибавить Иван, но удержался ради бояр…
— Так, для совету, придам тебе людей верных… Вон тесть твой, князь Димитрий… Он свое дело знает. И Ростовский-князь с ним… — словно на выбор указал Иван на главных противников своим планам, облекая их новым доверием, новой почестью, и таким образом обезоруживая вельмож. — А там, — продолжал царь, — и еще добрых советников к ним придадим!
Лица стариков прояснились. Они уж явно сочувственно стали относиться к затее молодого царя.
— Что же, я готов тебе служить, государь! — отозвался Ростовский-князь. — Поезжай с Господом… Изведай еще удачи, добывай славы бранной!..
Словно бор дремучий под ветром затрепетал, зашептались, заговорили старики:
— Поезжай, царь!.. А лучше бы ты с нами остался, надежа! Без хозяина — земля сирота! Оставайся лучше, царь! Молод ты. Побереги себя! — заменяя молчаливый протест искренней просьбой, заговорили первые, старейшие бояре.
— И не просите! Божья воля на то, чтобы я ехал! Царь — надежа для людей своих, знаю! А моя, царская надежа — Сам Господь Милосердый! Он пошлет мне одоление на супротивные! И не сиротой земля остается… Все я с нею же буду!.. И думой моей, и властью царской! Да и еду не в чужую землю, а в нашу же, соседскую… Хоть сейчас она не совсем русская, так ею станет! Мне и святитель Алексий являлся в видении сонном и то же поведал… — вдруг вдохновенно произнес Иван.
Всем еще больше стала ясна и понятна та уверенность, с какою говорил царь о походе, та решимость, какою дышало каждое слово, каждое движение юноши…
Смолкли на миг голоса, а потом рокотом пронеслось:
— Поезжай, княже-государе! Да будет воля твоя и Господня!
— Да будет тако! — громко, радостно подхватил Иван. — Пиши, дьяк!.. А теперя рассудить надо: как полки делить? Кому с какой рукой идти?.. Брате! — обратился он к Владимиру Андреевичу, князю Старицкому. — У тебя мои записи были. Покажь-ка их…
И в нетерпении Иван даже с места поднялся навстречу двоюродному брату, который подал ему принесенные с собой пергаментные столбчики-свертки.
Все было приподнялись тоже с мест. Но Иван нетерпеливо махнул рукой, и они опять уселись, зная, что порой непоседа-государь любит говорить стоя, особенно если волнуется.
По его знаку несколько боярских детей, из живущих при думе царской, чтобы с делами знакомиться, быстро придвинули к Ивану стоящий здесь же, в палате, большой глобус, дар германского императора.
Весь медный, на невысокой подставке, он был искусно выгравирован глубокой резьбой. Земли и моря, известные тогда, были изображены подробно и отчетливо. Слабее всего представлено было царство Московское. Но здесь нашелся искусник у митрополита Макария, который и пополнил, согласно местным сведениям, планам и картам, весь северный край Европы и восток ее, до Рифея, нанеся резцом русские города, поветы и поселки, а также и становья народов, смежных с Русью.
Твердой рукой, как бы выполняя заученный урок, стал водить Иван по глобусу, от города к городу и говорил, не глядя даже в список:
— На свое дело земское, великое, перво-наперво, на судах, на Свиягу мы сильную подсобную рать пошлем. Ты, княже Александр, и ты, князь Петр Иванович, еще с другими боярами войско то поведете передовое! — обратился Иван к князьям Горбатому и Шуйскому. — Станете тамо зорко наше беречь, нас с достальными воеводами нашими и боярами, с головным войском дожидаясь, а пока горных, кочевых людей под нашу высокую руку приведете…
Оба боярина отвесили низкий поклон.
— Твои слуги, государь!..
— В нашем Царском полку — бояре наши ближние: князь Володимир Воротынский да Ваня Шереметев… В Сторожевом полку — боярину и воеводе, князю Василию Серебряному быть с московскими людьми да Семену Шереметеву… Далее слушайте! Московские люди из городов и посадов, все служилые со чадью со своею — к Мурому, сюды вот стекутся. Уж им знать дадено, вещуны посланы! Сеунчи поскакали. Новугороду Великому и иным дальним городам — всем людям ратным отселева сбираться: Правой руки полку, с князьями Петром Щенятей да Андреем Курбским — прямо на Каширу да на Коломну, на «берег» земли Русской… Большому полку — идти с Мстиславским, с князем Иван Феодоровичем, и Воротынский при ем… Наряд большой, пушки стенобойные, запас свой царский и припасы все воинские — мы по воде, следом за князь Лександрой да за Петром Иванычем пустим. А с тем нарядом главным и со всеми припасами и казной воинской — тебе идти, боярин Михайло Яковлевич!.. Никому иному. Уж потрудися для земли! — обращаясь к маститому воеводе Морозову, сказал ласково Иван.
— Тебе ль просить, государь?! За честь и за память — спаси тя Господь, Христос милостивый, на многая лета! — с поклоном касаясь рукой земли, ответил довольный почетным и выгодным назначением боярин.
— Ну, и ладно! И клюшники мои — с моей, собинной казной и всеми припасами — с тобой же идут. Тебе их препоручаю… Все вы водой поплывете! А мы, как Бог часу дает, полем туды же пойдем… На случай, если кто из Крыму али с ногайской стороны припожалует… встречу дать бы!
— Да уж чуть зажурчала вода по оврагам — жди татарина, гостя незваного! Это — дело неминучее! — отозвался князь-боярин, родич царя, Михайло Васильевич Глинский, словно желая напомнить о себе. — А еще сказать, полем идти — надежнее. На воде — не привычны наши воины воевать. То ли дело в степи. Тут никто русскому не страшен.
— Знаю, знаю, что в степи безопаснее! — слегка хмурясь, проговорил Иван. — И ежели иду по такому пути, так не от страху, а земли своей ради! Чтобы земля спокойнее была! Да чтобы путь наш еще поспокойнее был, для опаски для всякой надо на Каму детей боярских с ратниками да со стрельцами и казаков береговых пустить… Вот по сему пути… Гляди, дядя Михайло! Тебе туды ехать приходится. Место бойкое. Никому, кроме тебя, и препоручить нельзя.
— Ничего, живет! И не по таким бойким местам хаживали — целы остались! Спасибо, государь, за память!.. — смягченный тонкой лестью Ивана, поклонился Глинский.
