Кто, конечно, может себя позиционировать лицом нейтральным по отношению к дремучим, патриархальным и совсем не прогрессивным предложениям и установкам этикета, особенно в тех случаях, когда ей не по нраву поступившее предложение, – мы люди прогрессивные, так что давай все расходы понесённые мной в ресторане, делить поровну, – или лицо, предлагающее оказать эту дискриминирующую её сознание услугу, как бы сказать помягче, не удалось от природы изначально, а затем не сообразило адекватно себя оценить и пройти мимо неё, но сейчас она при исполнении (в этом месте всегда недоговаривается, чтобы смутить в уважение слушателя), и она так уж и быть, потерпит то, что себе тут позволяет Лом. Кто, заговаривая её разум всякими заумными словами, чуть подвинул её собой от капсулы.
– Человеку, оказавшемуся в сложно понимаемых условиях своего нахождения, с большими тревогами за себя и за своё будущее, всегда нужно что-то такое, за что он может подержаться, хоть так поддерживая в себе силы и себя заодно. А внутри себя всегда это сложно найти, вот он и ищет эту поддержку во вне. А эти ручки, чем не поддержка для него, всё равно перепуганного и боящегося за всё то, что с ним здесь будет происходить и случится, и куда его, в какие дальние точки оправит его сознание, как бы его не успокаивали специалисты. – Проговорил Лом и на этом месте замолчал, задумчиво глядя на дверь капсулы. Куда вслед за ним с таким же задумчивым устремлением посмотрели многие находящиеся здесь рядом с ним люди. Но главное интересующее нас лицо, это Валькирия. Как всегда заглянувшая куда как более глубже, чем все другие здесь люди. И она прямо-таки перед собой сейчас увидела в ещё не чётком лицевом и физическом оформлении беглеца, находящегося сейчас в этой камере, за закрытой крышкой, и стоявшего лицом к лицу к Лому. Где только окно крышки капсулы сдерживало движения и мысли беглеца, исходящего паром при своём вообще не спокойном дыхании и напряжении в мышцах, на которых от повышенного сердцебиения вздулись вены.
А Лом на всё происходящее с беглецом смотрит с язвительной усмешкой, и чувствуя себя в безопасной недосягаемости от ярости беглеца, подтрунивает над ним. – Так никуда не пойдёт, вам нужно успокоиться, объект номер 13. Иначе запущенный в вас по венам раствор растворимости вашего сознания, почувствовав в вас сопротивляемость, будет реагировать в непредсказуемую для всех нас сторону. И нам не удастся добиться нужного результата – через переосмысление вами своей реальности, переформатировать вас в иной объект инклюзивности. А ведь если эксперимент будет признан удачным, то представляете какие перед нами открываются возможности и перспективы. – С восторженным придыханием чуть не поперхнувшись от переполнения себя фантазиями, с трудом договорил Лом, поставив в конце жирную точку своим выводом. – Мы сможем в промышленных масштабах ковать нового человека.
А человеку в капсуле, явно большому шкурнику, с отсталым, эгоцентрическим мышлением и понимания в себе, где и жертвенности нет нисколько места, на всё плевать и в явной частности на Лома – всё стекло перед беглецом в слюнных подтёках. А ведь все тут, в этой лаборатории, люди, числом эдак много, вон как на него все тут надеются, делая столь большую ставку, а он, гад ползучий, сопротивляется ещё, заявляя, что ему ничего из того, что ему даёт трансформация себя в иную эксклюзивную и инклюзивную одновременно сущность не нужно, а его итак всё в себе устраивает. В общем, самовлюблённый эгоист, подонок и собственник каких мало сейчас в открытую встретишь по причине того, что они уж сильно затаились и не выделяются, боясь встречных исков за своё непозволительное поведение по отношению к тем, кто достоин лучшего, а он этого раз не ценит, то будь добр (да можешь им и не быть, как-то по хрен) заплати за такое пренебрежение чужими интересами.
И хотя основная подоплёка этих непримиримых никак и ни за что противоречий, и противостояния Лома и беглеца, ясна, как день и бросается в глаза, Валькирия всё же сумела увидеть более глубокие корни того, почему беглец так непримиримо смотрит в сторону Лома, а тот в свою очередь только делает вид, что ему параллельно, что там на его счёт ненавидит беглец, тогда как Лом и сам весь кипит от ненависти к беглецу. А вот по какой причине, то только Валькирии это удалось постичь своим разумом. Пусть природно женственным, но она что есть силы старается, разносторонне его углубляя морщинами, как называются мозговые извилины, являющимися зарубками интеллекта на памяти мозга человека. А зная то, какой холодный трепет и нервное раздражение вызывает у женского идеала одно только упоминание вот такого факта своей опытности – морщинок, то даже себе представить сложно, сколько мучений это стоит и какие силы в себе прилагает Валькирия, чтобы двигаться дальше в эту разносторонне-умную сторону.
Ну а что же всё-таки сейчас видит перед собой Валькирия, живо так представив эту кульминацию противостояния этих антиподов и антагонистов мировоззрения и воззрения друг на друга, Лома и беглеца, где при всём при этом, таком отторжении своего противника, каждый из них желает видеть на своём месте своего противника. А видит Валькирия в первую очередь человека в капсуле, беглеца (Лома она уже столько раз видела, и не только рядом, но и на чёртовых куличках, что ей он неинтересен). И его представление ей кажется заманчиво интересным.
Беглец, пока что только так описывается, вполне себе физически развит (а это не просто её предположение, а следственный вывод из наблюдений за Ломом), в мужском выражении и потенциале природно смел (что это значит в реале, то в словах бывает не объяснить внутренние самоощущения, тем более женского пола), плюс много чего по мелочи запоминающегося и придающего его лицу странную притягательность и примечательность, ну и главное, это его целеустремлённый на неё взгляд (может это только случайность, в которые Валькирия не верит никогда и нисколько), вгоняющий в сердечную тревогу и тоску опустошённости, когда он уходит в сторону и покидает поверхность своего сознания и лица уж затем.
А в противовес всему этому стоял Лом, человек с запредельным и в чём-то зарвавшимся самомнением, прикрывающим в Ломе всё его неустройство и что там в нём ещё по только его словам есть. О чём Лом в глубине себя догадывался, а когда перед ним лицом к лицу предстал беглец, человек в себе несущий и предполагающий всё то, что в себе не имел, а только озвучивал Лом, то его в тот час накрыла крайней степени антипатия к беглецу, ещё называемая ненависть такого рода, которая рождается изнутри себя при виде прямого конкурента всему тому, к чему ты стремился и себя готовил.
А ненависть и другое похожее, крайне интенсивное состояние своего раздражённого рассудка, вообще никакой советчик для рассерженного человека, а именно Лома. Спонтанно, ни с кем не посоветовавшись и не введя в курс своих планов, вдруг решившего, что для чистоты и большей эффективности проводимого эксперимента, будет разумно не интересоваться мнением объекта исследования и его самочувствием, когда он завысит до предела параметры подачи в нейроны мозга испытуемого обструкции напряжения силового тока и импульсного коктейля из психофазотронных радикалов и реагентов, с вероятностной возможностью введения беглеца в клуб отторженных реальностью, умалишённых. Где ему самое место по мнению Лома, иногда ставящего свои интересы выше общественных интересов.
На что, впрочем, у него есть вполне резонное оправдание. – Это тоже есть часть эксперимента, целью которого является выявление в человеке тех точек опоры его эгоцентризма, которые не дают ему принять общественное в приоритете перед своим. И если мы вычислим ту величину энергетического возмущения в человеке, которая заставляет его пренебречь своим добрым именем и заработанным лицемерием видом человека с приличиями, то мы можем впредь, на основе этих наших расчётов, увеличивать в человеке порог его непринятия себя в приоритете перед общественным благом. Итак до самых пределов, подавления его инстинктов самосохранения. – И, хотя Лом, по мнению многих, тут хватил лишка, всё же в его предположении есть что-то.
