Народ! Слушай?! Твое здоровье подтачивает пьянство. Понял? Пьянство делает человека хуже, но трезвость не делает его лучше. Народ не виноват, что наполовину наш бюджет состоит из алкогольных градусов. Это тебя, народ, спаивал советский строй. Властители заставляли за счет тебя формировать позорный для народа бюджет. Теперь он станет без градусов! Чистым от налогов на нечистую продукцию.

Запретить алкоголь! Ударим по пьянству и разгильдяйству плетью законов.

Дьявол знает, что делать!

Хочешь что-то разрушить, – введи запрет. Запретный плод очень уж сладок. Понятно и ежу! Поэтому еж выходит на ночные трассы, по которым ему нельзя ходить – так сладко погибнуть под колесами автомобиля. В жизни всегда есть место подвигу, но место могилы героя часто остается безымянной. Место подвигам находится там, где не хватает благополучной жизни. Народ – совершай новый массовый подвиг! Уподобляйся ежу!

Запрет – великая разрушающая сила! Сокращается производство спиртного, закрываются заводы, вырубаются виноградники – разрушение налицо. Но все во благо народа – для сохранения здоровья, укрепления семьи, ликвидации преступлений. Радуйся, народ! Вот конкретная забота о тебе. И бюджет достоин тебя… Запретный плод часто бывает червивым, но, тем не менее, вкусным. И как сладостно душе нарушать запрет.

А бюджетный пирог становится все тоньше и тоньше…

Мало запретов. Будем бороться за качество. Теперь, народ, будешь потреблять только все качественное. И водку, в том числе. Госприемка старается вовсю, – все сто процентов выпускаемой продукции в стране надо браковать. Здесь дьявол понял, что переборщил. Совсем заводы и фабрики нельзя закрыть – рухнет вся система заботы о народе. Пусть пока что-то работает.

А бюджет уже не пирог, а блин… С дырками. Всем блина не хватает. Народу остаются дырки! Дырки с терпким запахом социалистического прошлого и душистым ароматом несбыточного будущего. Так не пойдет. Надо что-то новое придумать.

Ура, додумались! Нужно внести в народ новое сознание или «м'ышление», с особым типом дьявольского ударения. В м'ышлении, как и в сексе, важна не глубина, а интенсивность движения. И вот, процесс пошел, на'чалась перестройка.

Дорогая, партия! Ты воспитывала меня, обучала не только уму-разуму, но и разным наукам. Неужели ты не смогла создать курсы словесности, для обучения правильному русскому языку наших вождей. Неужели ты забыла свой исторический опыт, что выходцам из народа, каковыми являются вожди, сначала необходимы курсы ликбеза для ликвидации естественной безграмотности, полученной от крови и плоти народной? Народ говорит всегда просто и красиво. Вожди коверкают могучий язык протокольной изысканностью. Кровь и плоть народного естества на бесстрастной бумажке и их лживом языке. Не о них ли говорил самый великий вождь «Как страшно далеки они от народа?» И как же надо было партии иметь свой народ, чтобы он испытывал глубокое удовлетворение от ее безумной политики социалистических реформ. Народный вождь хочет найти с народом общий язык, но трудно это сделать с тем, с кем не хочешь иметь ничего общего.

Дореволюционный помещик в деревне – это народ. Деревенский выходец в Кремле – его эрзац.

А что же может дать другим эрзац? Гласность! Думай теперь народ сам, как хочешь и как сможешь. Раньше тебе не давали говорить, только разрешали думать. Сейчас говори, что хочешь. Правда, просят говорить в определенных пределах. Критикуй, но ласково – основу и верха не трогай. Середину критикуй, то есть ту среду, где ты лично обитаешь. И вот в детском садике, ребенок критикует воспитательницу, а алкаш режет правду-матку о своем бывшем директоре завода, на котором он когда-то, оказывается, работал. Критик – это тот, кто знает, что сделано плохо, но сам сделать лучше не в состоянии. Как славно быть критиком! Критик не создает шедевров, он ими кормится!

А чтобы народ правильно по-русски говорил, нужна новая бытовая культура. Безалкогольные свадьбы – веселись два дня до упаду, залив брюхо квасом. Газеты с умилением приводят многочисленные примеры безалкогольных пиршеств, печатаются сценарии подобных мероприятий, – а пьяных становится не меньше. Разводов и преступлений тоже. Народ-то недурен и как говорил поэт «тоску он заливает не квасом». Но многодневные очереди по талонам за водкой, изматывают народ так, что он готов залить житейскую тоску чем угодно. Пьем одеколон, запивая его лосьоном и духи проходят – три дня приятный аромат из организма прёт. Нет жидкости, сойдет и зубной порошок, можно сапожный крем и конторский клей. Появились гурманы, употребляющие противотараканью жидкость и вдыхающие ароматно-ядовитые пары, убивающие всех насекомых на расстоянии. Самые привередливые туманят мозги наркотой – нет алкоголя! Свято место – пустым не бывает!

Мало материальной гадости, дадим неощутимую до самой смерти материю. И вот взрывается Чернобыль. Невидимый геноцид уничтожает народ. Спасайся народ, как можешь, – мы вожди бессмертны, мы, ради вашего процветания, обязаны жить в стерильных условиях. Ты рой тоннели под реактор, возводи вокруг него противорадиационную стену, а мы подумаем о твоем спасении от радиационного вырождения. Кстати, народ, знай, – и негативный опыт имеет положительное значение. Так говорят мудрецы. А наши вожди вхожи в их круг по должности. Поэтому и запреты у нас мудрые. Чувствуешь, народ, логику? Жаль, что зубы мудрости не прорастают в мозг, что так необходимо правителям. А если нет своих мозгов, появляется неодолимое желание выбить чужие. Береги свои мозги народ, чтобы мог продолжать мудрствовать.

Почему правители не понимают, что народ всегда найдет выход из трудного положения запрета? Неужели не читали детских сказок, где цари все показаны дураками?

Но наши правители не дураки. Они знают, чей выполняют заказ, и по какой цене, как партакадемик. Могли бы все сделать быстрее, но только им поставили одно условие – разрушать цивилизованно. А вот этой проклятой цивилизованности не хватает. Ввести табу? Но табу – уровень первобытных цивилизаций. Ничего, табу сгодится для воспитания нашего советского народа. Еще неизвестно, чей уровень цивилизации выше… – у тех или у нас. И вообще, в цивилизациях много непонятного.

Народ – быдло! Правители всех времен знают эту прописную истину. А быдло стадом погоним в новое… стойло.

Быстро! Ускоренно! По-нашему! По-социалистически! Наконец, по-русски.

Лес рубят, – щепки летят. Дрова, руководство возьмет с собой, – пригодятся для организации домашнего тепла и уюта в недалеком, лично счастливом будущем. А щепки – народу. Чем не забота о нем? Щепки сгорают быстро – правда мало тепла, но зато есть свет.

Свет народной темноты!

Народ и щепки – продукты одного труда. Говорят, что народ делает правителей, а жизнь только шлифует правителя. Но как бесстыдно правители имеют свой народ всю жизнь!

Народ – ты быдло! Говорю я о тебе с душевной болью, потому, что я сам народ! Знай, народ, – ветер перемен бывает попутным далеко не для всех! Будущее жестоко обходится с тем, кто его приближает. А народ инстинктивно борется за его приближение… Народ, что же с тобой будет дальше?…

Лето и начало осени для областного партийного аппарата выдался не просто беспокойным, а прямо катастрофическим. Летняя перестроечная гроза плавно перешла в осень, но с еще большим оттенком стихии – стихия несла кадровые перестройки, прежде всего, в обкоме партии.

Первый секретарь обкома партии Столяренко сидел в своем кабинете и, в который уже раз перечитывал статью в журнале «Шахтер Украины» – заштатном республиканском журнале, который, если просматривает каждый десятый, точнее сотый шахтер, то и хорошо. От злости он постоянно скрипел зубами. Какой-то журналист из Донецка, по фамилии Бейлин, писал, что ворошиловградское партийное руководство делает вид, что перестраивается, добыча угля падает, оборудование изношено, а он, Столяренко – руководитель областных коммунистов, злоупотребляет своим служебным положением… Пока тем, что ставит на руководящие должности людей не по профессиональным качествам, а тех, кто ему лично предан. И какой-то туманный намек, насчет того, что и он имеет что-то от своей должности. Столяренко дополнительно еще несколько раз перечитывал этот абзац, где имелся намек на личное злоупотребление, но к своему удовлетворению, не находил конкретного материала. Это его успокаивало и одновременно настораживало. Неужели, в ЦК партии им недовольны и это первый сигнал о том, что пора ему освободить первое кресло области? Без разрешения ЦК такой материал в журнале не появился бы. Столяренко не просто великолепно знал партийно-советскую систему, она была частью его внутренней сущности. А, впрочем, может быть это проявление гласности? Сейчас публикуются достаточно резкие и откровенные материалы. Но внутренне он чувствовал, что здесь что-то не то. Вон, как летят со своих постов первые руководители областей и республик, как перезревший горох из сухого стручка. Может, наступила его очередь? Еще рано. Другие сидят на своих должностях по двадцать и даже более лет, а он-то всего тринадцать. Ему пока рано покидать свое место. Он не может считать себя перезревшим – ему только шестьдесят один, не то, что другим давно за семьдесят. Нет! Его еще рано менять! Надо будет позвонить в ЦК республики, – первому. Все-таки они друзья не один десяток лет. Узнать – случайность эта статья или начало неприятной закономерности.