– А откуда она?

– Из Черновиц.

– Ну их, западенцев. У них своя история, а у нашего Донбасса – своя! Пусть ей кто-то другой помогает.

– Коля! Она не коренная западенка, а приезжая, и по национальности – русская. И руховцев она тоже, как и ты, не любит.

– Ты уже все о ней знаешь?

– Ничего плохого или несерьезного не думай! – показательно-напыщенно, выпятив губы вперед, ответил Петр. – Она моя соседка. Комнаты рядом. У нас с ней только дружеские отношения, к тому же она замужем. Так подскажешь ей по диссертации?

– Может быть. Если будет настроение.

– Вот и хорошо. Я о тебе ей много рассказывал. Даже заинтриговал. Я ведь знал, что ты должен приехать. Так она жаждет на тебя посмотреть – каков ты.

– Я что – президент, чтобы на меня смотреть? – в словах Николая не было тщеславной рисовки в ответ на хвалебные слова Петра в его сторону. – На президентов смотрят с любопытством, как на аномальную реликвию или редкостное ископаемое чудо, которое научилось членораздельно произносить слова по бумажке. На нас с тобой смотрят с определенной целью, конкретной.

– Не думай ничего такого, – иронически улыбнулся Петр. – Я не могу так просто с женщинами, как ты, – он намекал на некоторые, известные ему, эпизоды жизни Николая. – Мы с ней просто общаемся, чай пьем, болтаем о том, о сем. Рассказывал ей о нашей аспирантуре, очень часто о тебе выходило. Вот она и заинтересовалась. Но это – простое любопытство. Значит, как я понял, ты идешь в другой корпус, а потом приходишь ко мне на суп. Договорились?

– Да. Посмотри на меня. Нормальный вид?

– Как огурчик! – смеясь, ответил Петр. – Только глаза блестят, как у пьяного поросенка. Не обижайся за сравнение – они блестят не с похмелья, а от радости встреч с друзьями.

– Спасибо за сравнение! – засмеялся Николай, у которого от этой шутки сразу же поднялось настроение.

Он взял папку с бумагами, положил ее в пакет. Сунул туда же четыре бутылки пива.

– Пошли! Жди меня и разогрей свой змеиный супчик. Действительно, хочется чего-то жиденького и горячего.

Они вышли из комнаты, и пошли по коридору.

– Все будет готово к твоему приходу. Не беспокойся. Суп хоть и змеиный, но вкусный, – под этим у них подразумевался суп без мяса, короче говоря – постный. – Жду! Не забудь номер моей комнаты.

Николай прошел по переходу в учебно-административный корпус. Поднялся на второй этаж и зашел в приемную директора. За печатной машинкой сидела секретарь, Инночка – ярко накрашенная, худая брюнетка лет за тридцать. Но ей никто не дал бы столько лет. О ее возрасте знали немногие, в том числе и Николай. Увидев его, Инна жеманно всплеснула руками и закатила под лоб свои огромные черные глаза.

– Какие люди нас посетили! Откуда?

Николай, молча улыбаясь, подошел к ней и обнял так, что его ладонь сжала ее маленькую, мягкую грудь под тонкой блузой. Поцеловал в закремленную щечку и ответил вроде бы стихами:

– Недавно жил в Луганске пыльном… там долго ясны небеса…

– А дальше не знаешь? – кошечкой, поводя худыми плечиками, млея от его прикосновения, спросила Инна, закатывая свои цыганские очи к небу. – Подержись немного, если тебе приятно… – она имела в виду грудь, которую держал в своей ладони Николай. – Мне – приятно, – уточнила она. – Но смотри, чтобы никто не вошел неожиданно сюда и не увидел этой сцены. Так что там дальше стихи пишут?

– Ух, вы, кокетки записные. Я вас люблю – хоть это грех… не буду дальше. Дай я лучше тебя еще раз поцелую… а то действительно – кто-нибудь войдет и лишит меня удовольствия. У-у!! – Николай вспомнил почти такую же сцену, которая была у него час назад с Марией Павловной, и неожиданно для самого себя громко рассмеялся и отошел от Инны.

– Ты что, надо мной смеешься? – удивленно закатывая глаза, будто возмущаясь, спросила она.

– Нет. Над собой. Вспомнил вчерашнее прощание в Луганске, когда садился в поезд, – соврал он. Его душил смех.

«Все вы одинаковы!» – презрительно подумал он сейчас не только об Инне, но и обо всех женщинах.

– Но я от тебя не заслужила такого презрительного смешка! – уже серьезно недоумевала Инна. – Ты так всегда уверен в себе, что я позволяю тебе все делать со мной… оказываю любую помощь. А ты еще смеешься?!

«Был бы я в себе уверен, не вел бы сейчас себя с тобой так… да и вообще так с другими», – с внутренней болью подумал Николай.

Было видно, что Инна обиделась. Надо было срочно исправлять допущенную ошибку.

– Нет, Инночка! – Николай снова подошел к ней и взял ладонями ее лицо. – Я смеюсь от радости, что вновь увидел тебя и мы можем быть сегодня вечером рядом.

«Какой я подлый! – с отвращением подумал он о себе. – Она действительно заслуживает лучшего отношения».

– Понимаешь? Со вчерашнего дня и сегодняшней ночи голова кружится. Догадываешься – от чего? Хочется упасть головой тебе на грудь и забыться. Вот об этом я сейчас подумал, и мне стало смешно. А ведь мне сейчас предстоят серьезные дела, а я думаю о тебе. Разве это не смешно?

Инна улыбнулась, прощая его насмешку. Все-таки между ними не совсем простые отношения сложились еще со времен его аспирантуры, и она, смягчившись, констатировала:

– Ты как всегда в своем амплуа. Трезвым в первый день приезда не бываешь.

Ее слова снова отозвались внутренней болью – недавно так сказала Маша, несколько минут назад – Петр Федько: «Я помню твои аспирантские заповеди – первые два дня пить!» Неужели он стал алкоголиком, совсем горьким пьяницей, и это видят все?

– В этот раз пить буду меньше. Дел много, – и перевел разговор на другое: – Ну, а как у тебя дела, как семья?

– Нормально, – откровенно кокетничая глазами, ответила Инна и спросила напрямик: – Вечером ты свободен?

– Наверное. Ты зайди ко мне часиков в семь-восемь. А дома не заметят твоего отсутствия? Не поздно будет?

Он надеялся, что Инна ответит «Поздно», и проблемы со встречей будут решены сами собой. Она не может вечером отлучиться из дома… но ответ прозвучал совершенно противоположный:

– Не поздно. Муж сегодня на дежурстве. Но часов в одиннадцать я должна быть дома. Мама вечером посидит с ребенком.

– Будешь и к двенадцати, а может утром, – раздосадовано протянул Николай, стараясь не показывать вида, что он был бы рад с ней сегодня не встречаться. – А кто в кабинете у Андрея Ивановича?

Он имел в виду директора института профессора Царева – своего научного руководителя.

– Какой-то аспирант. Кажется, из Симферополя. Ты заходи? Он тогда быстрей выйдет. Да, забыла спросить, – докторскую диссертацию тебе утвердили?

– Нет.

– Могла бы и не спрашивать. По тебе видно, что нет. Заходи, а то можешь долго ждать, – сострадательно велела она Николаю, и ему было неприятно, что его все жалеют.

Он открыл дверь, заглянул в кабинет и, увидев приветственный взгляд директора, вошел. Тот поднялся ему навстречу, радостно улыбаясь, – они любили друг друга не просто как учитель и ученик, а как люди, глубоко понимающие и знающие друг друга. Они обнялись и прикоснулись щеками в виде поцелуя.

– Ну, здравствуй! – сердечно приветствовал своего ученика Царев, разглядывая его сквозь очки близорукими глазами. – Вовремя прибыл. Как настроение? Как дела дома?

– Добрый день, – ответил Николай, с радостью глядя на своего научного руководителя. – Настроение как всегда – боевое. Дома все нормально. А как у вас дела? Как здоровье?

– Пока дышим и живем. Работы много, – в унисон ему ответил Царев. – Коля, ты не знаком с этим молодым человеком? Он из Крыма. Знакомьтесь! – Николай пожал руку вставшему из кресла парню, а Царев продолжал: – Вот меня из Симферополя попросили помочь ему. Надо уточнить название темы, да и хронологические рамки требуют уточнений. Может, ты нам поможешь?

– Хорошо. Вы зайдите ко мне сегодня вечером… нет, лучше завтра, – посмотрим и поговорим, – обратился Николай к аспиранту, чтобы сразу же уйти от непосредственной работы. – Подойдет такой вариант? – обратился он к Цареву.